Заре навстречу
(Роман)

«Неужели человеческие чувства умерли в нем? — со страхом думала девушка. — Он не любит меня… он не может никого любить!»

Она порывисто спросила:

— Ты не любишь меня?

— Люблю, Ира.

— Я буду твоей женой?

— Да… со временем…

— Почему «со временем», Илья? — Она не смела обнять его и только сложила руки, как бы молясь. — Я хочу быть тебе родным человеком! Я жить не могу без тебя! Зачем «со временем»? Поцелуй меня!

Холодно, как ей показалось, он поцеловал ее в лоб. Неопытная, она не заметила внезапную вспышку чувства. Нахмурившись, Илья отошел и стал расхаживать по комнате.

— Условимся, Ира… Ты — моя невеста!.. И не будем больше говорить об этом. Ты — девочка. Не знаешь, любовь ли у тебя, — говорил он отрывисто, — проверь себя. А сейчас… и ты и я… должны все силы, все помыслы отдать нашему делу!

— Чекаревы… Гордей Орлов… Роман… Господи, никому еще не мешала женитьба!

— Ира, я слишком сильно люблю тебя, — сказал Илья, остановившись, — не мучь меня! — вырвалось у него.

Она замерла на месте. «Слишком люблю тебя, — пело у нее внутри, — сильно люблю тебя…» Замирающим голосом Ирина шепнула:

— Приласкай!

— Нет, Ира, нет! Я уважаю в тебе мою невесту!

Смутно она поняла смысл этих слов… Застенчивость сковала ее. Девушка закрыла лицо руками.

Илья сказал:

— Ирочка, если ты не устала и никуда не торопишься, сходим к Чекаревым!

— Вот он и съездит, Маруся, — сказал облегченно Чекарев, сжимая в объятиях Илью. — Поезжай, Илья, в Питер! Немедля!

— В чем дело, товарищи?

— Надо ехать в Питер, к Гордею!

Накануне Перевальский комитет, обсудив положение, решил послать человека в Петербург. Ехать должен был опытный конспиратор и человек, не занятый на постоянной службе. Илья подходил во всех отношениях. А откладывать поездку было нельзя: за последнее время обстановка еще усложнилась.

Русская комиссия сделала уже многое. Но примиренческая ЗОК бойкотировала ее, лишала средств, отказывала в техническом обслуживании — словом, мешала готовить конференцию. Ликвидаторы торопливо сколачивали блок против большевиков.

Третейский суд должен был решить вопрос о возвращении большевикам их средств. Они хранились временно у трех «держателей». Суд распался. Каутский, не желая содействовать большевикам, вышел из состава суда.

Орлову в Перевал (а его давно уже здесь не было!) пришло несколько писем из-за границы. Они где-то задержались. В этих зашифрованных письмах настойчиво повторялось одно: РОК должна требовать от держателей немедленного третейского суда, предупредить, что дело о проволочке будет вынесено на общепартийную конференцию, а потом и на партийный съезд, если деньги не будут немедленно переданы в РОК. В письмах сквозило беспокойство о Серго, от которого перестали приходить вести. А ведь он провел гигантскую работу и держал в руках все нити подготовки к конференции! Если он «провалился», остальные члены русской комиссии должны связаться с избранными уже делегатами, «обеспечить их явку на конференцию и найти средства, дать возможность перейти границу».

На имя Перевальского комитета пришли из-за границы литература, конспекты ленинских лекций и письмо. Оказалось, резолюция из Перевала не получена — застряла где-нибудь в полиции. А отсутствие резолюции позволит примиренцам и ликвидаторам заявить, что делегат неправомочен, что в Перевале нет организации, что мандат — фальсификация…

Ехать в Петербург надо до зарезу! Передать Орлову письма, резолюции, получить инструкции. На почту сейчас надеяться никак нельзя. А время не ждет.

— Разумеется, поеду, — сказал Илья. — Хорошо бы предлог найти… для полиции… но можно и без предлога.

Щеки у него разгорелись, глаза тоже.

— Тебя лихорадит, — тихо сказала Ирина.

Он не ответил.

— Готовьте документы, письма. Явка есть в Питере?

— Есть… Ты в этом пальтишке поедешь?

— Я никогда не зябну.

— Нет, так дело не пойдет! — категорически заявил Чекарев. — Надень-ка мой полушубок… Великоват!.. Ты когда поедешь?

— Очевидно, завтра.

— К завтрему найду тебе видную шубу… буржуйскую!.. Денег достану.

— До завтра, — сказал Илья. — Пойдем, Ира!

Мария стала упрашивать:

— Да посидите вы! Успеем все сделать! Вы, Давыд, нам ничего еще о себе не рассказали!

— А нечего и рассказывать, — ответил Илья.

— Нечего?

И Мария с нежным лукавством перевела взгляд с Ильи на Ирину: «Ну, ладно! Скрытничайте! И без рассказа все на виду!»

Проводив Ирину, Илья столкнулся у подъезда с Матвеем Кузьмичом, который совершал ежедневную прогулку, сам себе предписав моцион.

— А, — сказал тот, здороваясь с Ильей, — вас-то мне и надо, молодой человек. Попался, голубчик!

Он говорил шутливо, но не мог скрыть раздражения.

Албычев так и впился глазами в Илью: заметил худобу, лихорадочный румянец на скулах… И вдруг осенила его мысль, что он может отказать Илье под благовидным предлогом. Албычев даже руки потер от удовольствия.

Шутливо подталкивая, он заставил Илью войти в переднюю, раздеться и, подхватив под руку, провел к себе в кабинет.

Ирина вошла следом и села в кресло у топящейся печки. Начинался ранний зимний вечер, и в комнате с коричневыми обоями и портьерами стало совсем темно. Албычев включил свет. Задернул тяжелые гардины. Водрузился за огромным темным письменным столом. Все молчали.

— Дочь мне сказала, что вы решили… сочетаться браком! — начал Албычев. — И я, признаюсь, был озадачен…

Илья молчал.

Он мог бы успокоить Албычева, сказать ему то, что недавно сказал Ирине… но он боялся оскорбить, задеть нежную восприимчивость девушки.

Не дождавшись ответа, Албычев продолжал:

— Должен вам сказать прямо: я, врач, не могу рисковать здоровьем и жизнью единственной дочери!

Илья удивленно поднял глаза.

— Что вы удивляетесь, милейший? Не можете же вы не знать, что вы тяжко больны…

— Чем же я, по-вашему, болен?

— У вас чахотка.

Ирина вскрикнула. Илья усмехнулся:

— Нет у меня чахотки.

— Есть.

— Вы, Матвей Кузьмич, не прослушивали меня, а диагноз ставите. Я здоров.

С суровой прямотой поглядев на Албычева, Илья сказал:

— Все это одни увертки, и давайте говорить начистоту!

— У меня глаз наметанный, — упрямо сказал Албычев, — уж вижу я!.. Я здесь лучшим специалистом считаюсь… Но, чтобы не быть голословным, давайте я вас прослушаю. Выйди, Ируська!

— Что за комедия, — с неудовольствием начал Илья, делая шаг к двери, но умоляющий, отчаянный взгляд девушки остановил его.

Ирина не пошла к себе, осталась в передней. Присела на подзеркальный столик, в отчаянии ломая пальцы. Слово «чахотка» звучало как смертный приговор. «Если окажется действительно чахотка — сейчас же уйду к нему! Пусть хоть отталкивает, хоть что, буду с ним! Буду с ним!»

— Дышите глубже, — услышала она голос отца, — еще глубже!.. Кашляните!.. Так, так!.. Потеете?.. При быстрой ходьбе задыхаетесь? А нуте-ка, здесь послушаем… Глубже дышите.

Ответов Ильи она не могла разобрать, он говорил тихо.

Через несколько минут отец разрешил ей войти.

— Так, молодые люди, — начал он, торжественно усевшись за стол, — вот вам мое решение и как отца, и как врача: брак надо отложить на неопределенное время…

— Он правда болен, папа?

Албычев посмотрел на трагическое лицо дочери, и жалость шевельнулась в нем.

— Как тебе сказать? — он задумчиво посмотрел на Илью. — Чахотки еще нет, но легкие слабые… предрасположение налицо… Вы что, не верите мне? — вдруг вскипел он. — Достаточно хар-р-ошей простуды — и все! Вам необходимо хорошо питаться, не утомляться, избегать простуды, беречь нервы… а летом обязательно на кумыс!.. Вот такие ваши дела. Не верите — идите к другому врачу… но я — лучший здесь специалист! Лучше меня диагност по этим болезням только профессор Владимирский… но до него рукой не дотянешься, он в Петербурге!