Страница 8 из 13
Рождение Британского музея было всесторонне подготовлено как политическим и экономическим развитием страны, одной из первых в Европе совершившей буржуазную революцию, так и интеллектуальным продвижением английского общества.
Статус общественной ценности его коллекции опирался также на меркантилизм, деловую философию английской буржуазии. Мишель Фуко отмечает, что эта на первый взгляд исключительно торговая доктрина предполагает, в частности, что среди всех существующих в мире вещей в разряд «богатств» попадают лишь те из них, которые являются объектами желания, то есть отмечены «необходимостью или пользой, удовольствием или редкостью» (7). Именно так определялась базовая ценностная (или аксиологическая, от др. – греч. ἀξία – ценность и λόγος – слово, учение) характеристика коллекционных предметов, составивших ранние музейные собрания.
Эрвин Айхингер (Erwin Eichinger), 1892–1950
В зале Древнего Египта Холст, масло. Ок. 1930
В первые десятилетия своего существования Британский музей, по впечатлениям современников, вел достаточно замкнутую жизнь, и его внутренняя организация больше напоминала хранилище, где в разных укромных углах пылились загадочные предметы, а книги были расставлены вперемешку с этнографическими и археологическими образцами. Управлялся музей библиотекарем и двумя его помощниками, в частности потому, что изначально его важной частью была первая в Лондоне публичная библиотека. Первое время музей в основном посещали ученые, образованные представители английского дворянства и иностранные путешественники. В своей книге «Удел куратора» Карстен Шуберт (Karsten Schubert) ссылается на письмо немецкого историка Вендеборна (Gebhard Friedrich August Wendeborn, 1742–1811), побывавшего в Лондоне в 1785 г., в котором тот жалуется, что входного билета в музей он дожидался не менее двух недель (8).
Существуют также свидетельства, что немногочисленные посетители Британского музея, а их в первое время допускали группами не более пятнадцати человек, просто не успевали рассмотреть экспонаты, так как сопровождавший их служитель давал пояснения быстро и неохотно. Дебаты о режиме допуска велись в английском обществе еще около столетия. Любым нововведениям в этой области долгое время препятствовали как Попечительский совет, так и хранители Британского музея.
Возможно, по этим причинам многие историки музейного дела склонны считать истинной датой рождения публичного музея 27 сентября 1792 г., когда республиканское правительство Франции приняло решение о создании Национального музея Франции (Musee Francais) в здании Лувра – бывшем королевском дворце, объявленном общественным достоянием.
Здесь, однако, следует заметить, что вопрос об открытии богатейших художественных коллекций французских королей для посещения публики возник гораздо раньше. Граф д’Анживийе (Charles Claude Flahaut de la Billaderie, comte d’Angiviller, 1730–1810), Управляющий королевскими дворцами при Людовике XVI и фактический хранитель художественного собрания Лувра не раз обсуждал этот вопрос с королем, надеясь, что при его благоприятном разрешении это послужит укреплению монархии (9). Он привлек к организации музея в Лувре художника Юбера Робера (Hubert Roberts, 1733–1808), который отразил свои замыслы по устройству экспозиции в живописи. Если бы д’Анживийе удалось убедить монарха, утверждал один из современников, писатель и редактор издания Correspondence Literaire Жак Мейстер (Jacques-Henri Meister, 1744–1826), революции могло бы и не случиться (10). На этом основании можно предположить, что музейные практики собирания коллекций и их публичного экспонирования могут развиваться независимо от политической природы власти, однако их социальная направленность при этом будет различна.
Билет в Британский музей
на 3 марта 1790 г.
Юбер Робер (Hubert Robert), 1733–1808
Проект экспозиции Большой галереи Лувра. Холст, масло. 1796
В этом отношении первый национальный музей Франции – такой же символ Республики, как «Декларация прав человека и гражданина» или «Марсельеза». Он родился одновременно с новым общественным этикетом: появлением обращений гражданин и гражданка. Неслучайно в музеологической литературе, наряду с понятием публичный музей (public museum), имеет хождение словосочетание civic museum – гражданский музей.
В отличие от Британского музея, который далеко не сразу оказался готов к приему большого числа посетителей, в течение каждой декады (по календарю, введенному после революции и заменившему деление на недели) Лувр пять дней работал для художников и ученых и три дня – для широкой публики. По сохранившимся документальным источникам, его посещаемость доходила до 5000 человек в день, а демократические принципы устройства вынуждали элегантных господ осматривать музей в толпе с простым крестьянским людом.
Расширению сферы знания на переломе XVIII–XIX вв. соответствуют кардинальные изменения экономического и социального плана, вдохновленные авторами французской «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» (Encyclopédie, ou Dictio
Оноре Домье (Honoré Victorin Daumier), 1808–1879
Любители искусства. Бумага, акварель. 1863–1869
Шарль Персье (Charles Percier), 1764–1838, Пьер Фонтэн (Pierre Fontaine), 1762–1853
Скульптурная галерея Лувра. Акварель. 1809
В 1790-е гг. в рядах республиканцев развернулась дискуссия о том, как следует показывать народу художественное наследие монархии. Оказалось, что «революционный» музей по существу демонстрировал ценности сметенного режима. Лувр первым испытал неизбежное противоречие между первоначальной природой своего пространства и необходимостью следовать политическому курсу новой власти, осуществляя специальные усилия, чтобы художественные вкусы прежнего времени стали доступны для так называемых санкюлотов (от фр. sans – без и culotte – штаны), революционно настроенных представителей третьего сословия. Уже с первых шагов в практике публичного музея сплелись задачи просвещения и политика. Между тем культурологи будут не раз отмечать, что особенность музея как пространства состоит именно в том, что он всегда остается «другим» по отношению к реальной жизни, протекающей за его стенами.
Занимавший видное положение в революционной Франции живописец Жан-Луи Давид (Jean Louis David, 1748–1825) заявлял, что музей не должен просто выставлять на обозрение предметы роскоши и служить для утоления праздного любопытства, его задача – учить (12). Поэтому в период якобинского правления неподходящие, на взгляд революционеров, картины религиозного или монархического содержания снимались со стен. Лувр, таким образом, изначально стал инструментом создания новой системы общественных ценностей и новой исторической «достоверности», основанных на республиканских и антиклерикальных убеждениях.