Страница 9 из 17
По партийному примеру в марте 1925 года в комсомоле ввели должность генерального секретаря, и Чаплин стал генсеком ЦК РКСМ. Высокая должность! Сталин сделал его кандидатом в члены оргбюро ЦК партии, которое принимало все главные кадровые решения. Сын сельского священника, Чаплин неустанно боролся против церкви и религии, провел через ЦК постановление «Задачи комсомола на антирелигиозном фронте».
Комсомол стал верным помощником партии в образовательных делах. Школьный отдел Наркомата просвещения называли «комсомольской легкой кавалерией».
Крупскую приняли в почетные пионеры.
– Миллионы молодых комсомольских и пионерских рук доведут наше дело до конца, – сказала растроганная Надежда Константиновна.
16 октября 1918 года появился декрет ВЦИК «Положение о единой трудовой школе Российской Социалистической Федеративной Советской Республики». В первом же номере журнала «Народное просвещение» Крупская объяснила, что имеется в виду: «В социалистической школе должен быть организован производительный труд детей. Социалисты против эксплуатации детского труда, но они, конечно, за детский посильный, всесторонний, развивающий труд».
Среди школьников были распространены серьезные заболевания, в первую очередь туберкулез (в военную пору им болело больше половины детей). Стали создавать загородные санатории для больных детей. Обещали кормить школьников горячими завтраками, но в обнищавшей стране это было не просто…
Приказ Реввоенсовета Республики от 4 сентября 1919 года обязал учить грамоте всех красноармейцев. Выпустили буквари и другую учебную литературу. Отправили преподавателей на фронт. Первая же фраза из детского букваря – «Маша ела кашу» вызывала смех:
– И каша была, и Маша была, а у нас ни каши, ни Маши!
Пришлось сменить учебный материал – готовить букварь для взрослых.
Сотрудники аппарата Наркомата просвещения пытались напрямую руководить школами. Подбирали для них помещения, издавали буквари и наглядные пособия, обеспечивали тетрадями и карандашами, а также керосиновыми лампами, ламповыми стеклами, фитилями, керосином… Все было на нищенском уровне.
Летом 1922 года нарком просвещения Луначарский обратился в политбюро с мольбой о помощи: четыре месяца учителям и воспитателям не платят зарплату: «Обнищавшее учительство доведено до крайности, было несколько стачек уездного и городского масштаба… Несколько губернских отделов народного образования полностью закрыли все школы и распустили всех учителей».
Школы стали закрываться. С 1920 года количество школ в стране сократилось почти вдвое, и за парты смогли сесть только сорок процентов детей. Сокращение сети государственных школ закономерно поставило вопрос о частной инициативе: где же учиться тем, кто не попал в переполненную школу?
Луначарский отправил новую записку в ЦК – о необходимости ввести плату за обучение и разрешить частные школы. После революции наркомат объявил школьное образование бесплатным и обещал кормить школьников и обеспечивать их учебниками. Но денег в казне не осталось: «Полное распадение налоговой системы повесило школьное дело на один слабый крюк – на финансирование путем эмиссии».
Комсомольским вождям и руководителям системы виделась такая картина: юноши и девушки не только грызут гранит науки за школьной партой, но и на практике изучают машины и станки, приобретают трудовые навыки, что позволит им сразу начать работать на заводе или поступить в один из нужных стране технических вузов.
«Приближаясь к идеалу, – настаивал Луначарский, – школа должна преподать ученику главные приемы труда: столярное и плотничье дело, токарная резьба по дереву, формовка, ковка, отливка, токарная обработка металла, закаливание, сверлильные работы, работы по коже, печатание и др. В деревне, разумеется, центром, вокруг которого группируется преподавание, является столь разнообразное сельскохозяйственное дело».
Открыли сеть фабрично-заводских училищ и школ крестьянской молодежи. С одной стороны, учиться стали те, кто раньше оставался за пределами системы образования. С другой – они могли рассчитывать лишь на весьма низкий уровень знаний, недостаточный для современного производства. Уже в тридцатых годах стало ясно, что уроки труда в средней школе оказались заведомо примитивными. Впустую растрачивалось учебное время.
4 сентября 1931 года – неожиданно для Наркомата просвещения – ЦК принял постановление «О начальной и средней школе», в котором говорилось, что средняя школа не дает юношам и девушкам достаточного объема знаний. Идея политехнизации привела к тому, что молодое поколение не получало необходимых фундаментальных знаний.
Поторопились и объявить об успехах в борьбе с неграмотностью. По переписи 1939 года почти пятая часть населения оставалась неграмотной. Грамотность понималась как всего лишь умение читать по слогам и написать свою фамилию.
Ленин, позируя художнику Юрию Анненкову, поделился с ним:
– Наш лозунг «Ликвидировать безграмотность» – лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи читать наши декреты, воззвания. Цель – вполне практическая. Только и всего.
Четверть всех бойцов и командиров Красной армии и шести лет не проучились в школе. В век новой военной техники! Пренебрежение высоким уровнем образования самым бедственным образом скажется во время Великой Отечественной войны, когда войсками командовали необразованные офицеры.
В 1918 году приказом заместителя наркома просвещения Михаила Покровского закрыли все юридические факультеты. Этот акт вошел в историю…
«В бесправной стране права знать не нужно, – горько констатировал профессор Московского университета Юрий Готье. – Это новая черта той безумной, превосходящей всякое вероятие глупости и безмозглости, которой отличаются вершители коммунистических судеб бедной России. Картофеля нет и не будет, так как его сгноили, заморозили, спрятали или раскрали».
Закрытие юридических факультетов – не перегиб, не ошибка, не личная инициатива рьяного чиновника, а сознательная линия власти: уничтожить старое право, правосознание и прежних преподавателей, заменить их новыми, разделяющими представления вождей большевиков о жизни.
Потом ликвидировали и все историко-филологические факультеты. Заодно отменили все ученые степени и звания – свидетельство высокой квалификации ученого – указом Совнаркома от 1 октября 1918 года «О некоторых изменениях в составе и устройстве государственных ученых и высших учебных заведений Российской республики». Произошло резкое падение уровня преподавания.
Университетские преподаватели попытались урезонить новую власть. Недавний секретарь ЦК партии Евгений Преображенский отчитал их в «Правде»: «Когда группа петроградских профессоров подняла протест против закрытия историко-филологических факультетов и, следовательно, рекомендовала нищей стране иметь лишнюю тысячу знатоков греческого, латинского и санскритского языков вместо тысячи нужных агрономов и нескольких тысяч квалифицированных рабочих, то можно ли серьезно говорить с такими людьми?»
Ректор Московского университета известный биолог Михаил Новиков, бывший депутат Государственной думы, поинтересовался у Покровского, почему одного за другим арестовывают преподавателей, чего в истории России никогда не происходило.
– Вы как биолог должны знать, сколько крови и грязи бывает при рождении человека. А мы рождаем целый мир, – последовал хладнокровный ответ.
Михаил Новиков отказался от поста ректора МГУ.
Ленин сформулировал три постулата советской политики в области высшего образования:
– наука только для бедных;
– никакой свободы преподавания;
– повышение материального обеспечения сотрудников, преданных советской власти.
1 февраля 1922 года Московский университет прекратил занятия. Это была своего рода забастовка профессоров. Они составили петицию в Совнарком:
«После разрушения средней школы теперь гибнет и высшая, почти лишенная материальных средств и отрезанная от мировой науки. Провинциальные университеты, десятки лет служившие с честью народу и науке, закрываются или превращаются в средние школы. Огонек науки едва теплится в столичных университетах…