Страница 14 из 37
Я вылезаю из БТРа, оглядываюсь. «Духи» на высоте беснуются, неистовствуют, но не стреляют. Непонятно! Смотрю, летит наша «вертушка», чтобы забрать «двухсотых», видимо, наши вызвали его по рации. Но если он сядет в ущелье, то взлететь уже не сможет, потому что воздух там разряженный, не хватит подъёмной силы, к тому же вертолёт будет гружёный.
Одного не могу понять: отчего так беснуются душманы? И не стреляют. «Вертушка» благополучно приземлилась, убитых и раненых забрали, и уже начала подыматься. Чудеса! Потом уже мне рассказали, что пилот наш знал о том, что может не взлететь, но молился своему небесному покровителю – Николаю Чудотворцу. И дал обет, что ежели ему удастся спастись и выполнить приказ, то после войны уйдёт в монастырь. Он был холостой.
И святитель сотворил чудо! Только когда он уже поднимался, выскакивает вдруг душара со «стингером» и начинает целиться вертолёту прямо в кабину. Я из подствольного гранатомёта успел «снять» его, но он ещё шевелился. «Вертушка» спокойно улетела, мы с ребятами столкнули подбитый БТР с дороги и продолжаем двигаться дальше. Когда последняя машина покинула ущелье, вдруг опять началась беспорядочная стрельба, но мы уже не пострадали.
А этого «духа», которого я завалил, оказывается, наши подобрали и увезли с собой в качестве «языка». Он оказался полевым командиром, много знал, за его пленение наш комбат был представлен к «Красной звезде». Так этот «дух» и поведал, почему нам удалось спастись таким чудесным образом. Оказывается, когда те подбили головной и замыкающий БТР и хотели уже делать из нас бефстроганов, то мы вдруг стали для них невидимы! Растворились!
– Это как? – снова удивлённо спросил доселе молчавший как рыба об лёд гигант Х-в.
– Богородица мне не зря же явилась, – Виктор глянул на него с какой-то отеческой любовью. – Должен же был кто-то в живых остаться, чтобы рассказать всю сермяжную правду об афганской войне. Чтобы знали её не из газеты «Правда», а из первых уст. У нас все подписку давали о неразглашении, поэтому были не словоохотливы. Видимо, я был избран Господом.
– А что дальше-то было? Ты же говорил, что вас послали на операцию?
– Дальше? А дальше всё то же самое – зачистка кишлака от боевиков. Схема всегда одна и та же, поэтому «духи» к ней адаптировались и всегда были готовы. Мы окружали «провинившийся» кишлак с трёх сторон, а четвёртую специально оставляли для «отхода» душманов, при этом чаще всего её минируя. Напорются «духи» на мины, начинают беспорядочную пальбу. После чего мы вызывали «Акул» и крошили их в лапшу, а пехота добивала.
Потом уже они стали нам сюрпризы делать. Ума у них явный дефицит, а вот хитрости восточной на три поколения. Пословица не зря молвится: берегись пуще сглаза яда кобры, зубов тигра и мести афганца. Мстить они умеют, на своей шкуре убедился. Да ещё соединённоштатники им подсказывали и оружием обеспечивали по полной программе. Полный боекомплект!
И вот мы окружаем кишлак и цепью начинаем зачистку. У них в домах все окна выходят во двор, а от улицы жилище отделено дувалом чуть выше человеческого роста.
– А это что за зверь? – с явной иронией спросил Никита, оторвавшись от дебильника.
– Ну, это такой глинобитный забор или стена, отделяющая двор от улицы. Он является как бы продолжением стены жилища, выходящей на улицу. В них делают калитки, ворота, а иногда и смотровые окошки, но, как правило, они закрываются ставнями. В эти окошки ничего не увидишь. Да ты что, никогда в Средней Азии не был? Там тоже все кишлаки на один манер.
Кирпичи для дувалов делают из глины с соломой, а иногда для крепости добавляют коровьего д***ма. Поэтому в жару там вонища, и мух немерено. А холодов практически не бывает. Только ночью иногда прохлада спускается, и то зимой. С мая по ноябрь уже не продохнуть.
Ладно, я отвлёкся. Короче, вступили мы в кишлак, движемся от хаты к хате, шерстим все подряд без исключения. Обычно аксакалы, чтобы мы не потревожили их жилище, сами выходили на улицу и просили в дом не входить. Уверяли, что в их доме моджахедов нет. Но если вдруг, не дай Бог, из этого дувала раздавался выстрел, то мы не церемонились. Разворачивали танк и одним снарядом сносили всю архитектуру к едрене фене.
Сарафанное радио у них пашет, как «хитачи», поэтому все наслышаны о том, что бывает за преднамеренный обман. «Духи» знали не хуже других и старались не подвергать своих односельчан подобной экзекуции. Но придумали хитрость, а может, пиндосы подсказали. Непримиримые уводили свою семью из кишлака, а в брошенной хате устанавливали мину-растяжку.
Если мы стучали и дверь или калитку никто не отворял, то, естественно вышибали её и в хате проводили шмон с пристрастием. Мины-ловушки «духи» обычно ставили либо в дверях, либо у погребов. Электричество там не во всех кишлаках, холодильников нет, поэтому роют погреба, а в них удобно прятаться. К тому же наши не особливо верующие любили поживиться на халяву. Но бесплатный сыр, как известно, бывает только в мышеловке.
– Эт-точно! – тут как тут вклинился Никита, хотя почти всё время болтал по телефону.
– На таких растяжках в основном наши и подрывались. Особенно дембеля. Молодые поначалу всегда были осторожны, страх ещё играл в одном месте, да и Афган им ещё не осточертел, как старым. А дембелям, особенно тем, кто кокнарчиком начал баловаться, настолько уже всё было на аршин от земли, что игнорировали всякую предосторожность.
– Ты-то не сорвался с катушек? – хотя мой вопрос был явно лишним.
– Бог миловал. Хотя попробовать, разумеется, пришлось, – Витя поглядел на меня с иронией. – Когда по три ночи глаз не можешь сомкнуть, просыпаешься от малейшего шороха, а днём подорвёшься на мине или фугасе, поневоле на иглу подсядешь.
– Что, и ты подрывался? А как же тогда живой? Или душа возвращалась?
– Не было таких, кто не подрывался. Я, наверное, раз семь или десять. Уже не помню. То на фугасе, то на противотанковой мине. Состояние не описать, когда подорвёшься! Башка гудит, как фабричная труба. В ушах звон стоит, в глазах блики, рвать тянет, хочешь сказать что-то, но язык будто поджаренный. Только понимаешь, что ты ещё жив, и одно это уже радует.
Зато когда видишь «двухсотых», с которыми ещё вчера, а то и несколько минут назад разговаривал, смеялся, которым ты что-то обещал или они тебе… И вот уже им больше от тебя ничего не нужно… И тебе от них… Только мысль свербит: а как воспримут родные и близкие их смерть? Тем более если им вот-вот на дембель, их уже дома ждут…
И тут понимаешь, что тебя спасает чьё-то провидение. Просто так ничего не бывает, чья-то сила помогла тебе выжить. В Афгане я постоянно ощущал помощь Божию. Но не по моим, конечно, заслугам, а просто бабушка за меня всё время молилась. Она у меня глубоко верующая была. Во время Второй мiровой деда семь раз сбивали – он лётчиком был, – и каждый раз к своим выходил, ни разу в плен не попал. А ведь лётчиков почти всегда сразу к стенке ставили. Потому что все они коммунистами были, беспартийных в небо не отпускали, боялись.
Помню, бабушка перед сном всегда молилась с акафистом Богородице. А на ночь обязательно меня перекрестит, и как будто рай на душе. А мама у меня в школе и в институте комсоргом была, потом инструктором в райкоме КПСС. Ох, как они с бабушкой сцепятся! Бабуля-то смиренно отходила от споров, перекрестится, молитву прочитает и в свой угол уйдёт. А мама, бывало, свои доводы отстаивала до хрипоты. Но резко поменяла свои взгляды, когда у меня аппендицит случился и я на волосок от смерти был. Вызвали скорую, а в неё какой-то самоликвидатор врезался. Да так, что его самого пришлось в больницу везти…
– Кто, говоришь, врезался? – Никита не сразу уловил чёрный юмор Виктора.
– Как кто? Дезертир с того света. Ну, мотоциклист, ты чего, не понял?
– Не-ет, – мы с полминуты сокращали диафрагму с короткими выдохами через рот.
– Так вот, меня уже впору в саван заворачивать, а скорая всё не едет. Мать звонит на подстанцию, ей ситуацию растолковали, но легче не стало. Сообщили, что выслали вторую машину, но и она почему-то опаздывала. Мама опять звонит, ей снова объясняют, что у той спустило колесо. Меняют. Я уже дышать почти перестал, пульс едва прощупывается, мама уже готова волосы на себе рвать, и тут бабушка начинает читать молитву Богородице. Бабуля моя родилась аккурат 21 сентября, с Божией Матерью в один день. Потому её Марией именовали.