Страница 13 из 15
– И на попсу тоже. И на рэп, и на тяжёлый рок… и на прочее… Выше бери. На сникерс нас купили, – сказал доктор и обратился к Максу с вопросом: – А ты сам-то где учишься?
– В институте. Изучаю бизнес, – ответил Макс.
– Ну-ну, изучай. А если изучаешь, то не можешь не знать, что такое управление массовым сознанием. Что такое формирование мировоззрения, в конце концов, и как оно происходит, – как-то грустно сказал доктор.
– Я на втором курсе. Мы ещё такого не проходили.
– Не проходили… А что вы вообще проходили?! И почём нынче зачёты? Экзамены почём? А? Небось за бабки сессию сдаёте?
– Не всегда, но… Какие по пятьдесят баксов, а какие и за сто. А что?
– Ничего. Жалко вас, вот что…
– А они вообще так у нас живут, как будто в Чапаева играют, – заметил Василич.
– Это как же?
– А так. Вот есть люди, которые так живут, как будто играют в шахматы. Комбинации просчитывают, размышляют. Что плохо, что хорошо. Как поступить в том или ином случае.
– Ну!
– Не нукай мне, сынок. Не запрягал. Так вот. Есть такие люди, что живут – как в шашки играют. То за «фук» пропадают, то в дамки рвутся. А есть и такие, что всю жизнь «в Чапаева» режутся. Бац! Куда попал, там и вылетел! Куда все летят, туда и я лечу! Думать некогда.
– Я в Чапаева последний раз в летнем лагере играл, в седьмом классе, – вспомнил Макс.
– А мне кажется, что ты никак не перестанешь играть в него, сынок. Ты бы хоть того… хоть бы в шашки… ходы выучил.
– Они теперь в компьютер играют, – сказал Дмитрий Ильич.
Строго говоря, сказал невпопад. Но он был неглупым человеком и тут же поправился:
– Хотя сути дела это не меняет.
35
– Да… Что-то не то происходит с нами, – задумчиво протянул Василич. – Что-то не то…
Все мужчины, кроме бомжа, сидели вокруг Василича. Только Сергей давно уже встал и ходил по проходу между лавками. Он не принимал участия в разговоре о студентах.
Его продолжала мучить другая проблема.
Наконец он остановился напротив старшего азербайджанца.
– Нет, ты мне скажи, – Сергей близко придвинулся, едва не схватил азербайджанца за грудки, – ты мне скажи, ты зачем сюда приехал? Тебе что, дома, в своём Азербайджане, не сиделось?
В голосе Сергея была злоба. Чистая, едва сдерживаемая злоба. И боль.
– Ты что? – отстранился азербайджанец.
– Это ты – что? Ты зачем приехал сюда, а?
– Все приехали, и я приехал. – Алик тоже поднялся. – Дэньги зарабатывать приехал. Я нэ виноват, что ты только кричать умеешь, а торговать нэ умеешь.
Они стояли друг против друга. Почти одного роста и почти одинаковые по сложению. Алик был чуть повыше, но похудее.
– Да я тебя…
– Тихо, тихо! Остановись, Серёга! Даже если ты набьёшь ему морду, ничего не изменится. В том, что произошло, не он виноват. Тут что-то глобальное происходит… Дьявольщина какая-то… Такое впечатление, что кто-то давно всё распланировал и действует. Причём действует умно и по всем фронтам. А мы, дураки, только сопли утираем. Пока опомнимся… А ведь и не опомнились ещё!
– Но умирать мне придётся… рядом с ним… сейчас, – глухо произнёс Серёга. – Не хочу! Мы по разные стороны фронта, понял? Понял или нет?
– Я тоже не хочу… с тобой рядом умирать… – тихо сказал Алик.
В это время младший его брат в очередной раз попытался позвонить по мобильному телефону. И во время небольшой паузы в тишине в очередной раз прозвучали слышные всем слова: «Аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети».
– Хочешь не хочешь… – сказал Николай Васильевич, как бы в ответ Алику. Или Серёге. Или в ответ телефону…
Василич тоже встал. Тяжело так встал, упираясь рукой в колено. Усадил Алика движением руки. Потом другой рукой обнял Серёгу:
– Да… последняя затяжка… такая вот вещь… неподкупная… Уймитесь вы… и вправду, может, вместе придётся… того… помирать… А вы… Нельзя в злобе помирать-то. Серёга, Серёга… остановись…
– Да я…
– Да что вы заладили: «умирать, умирать»! Ещё никто не умирает!
Дмитрий Ильич всё ещё сопротивлялся серьёзности положения. Голос его прозвучал бодро, но чуть-чуть неестественно.
– Нас спасут, вот увидите! И каждый пойдёт своей дорогой. И все проблемы можно будет решить через суд, поверьте мне! – воскликнул он.
– Умирать неохота… охота пожить… хоть немного пожить… на воле… а не получается ничего, – тихо ответил Саша. – А суд ваш… Тьфу! – И Саша мастерски сплюнул сквозь зубы.
– Да, умирать неохота, – согласился Павел. – А вот насчёт суда… Я тут пытался гражданство получить… По закону! Даже вспоминать не хочется.
– А я купил. И гражданство купил, и прописку купил. – Алик сказал эту фразу неожиданно для себя. Может, что-то такое… про последнюю затяжку… всколыхнуло в нём душу, давно уже забывшую о службе в Советской Армии… об учениях… о стрельбах… о самоволках… о дембельском альбоме… Вот и захотелось вдруг… сказать, поделиться… несмотря на претензии Серёги…
– Купил, да, – повторил он. – Деньги были – и купил.
– Ах ты! – Сергей рванулся было в сторону Алика.
– Чего ты дёргаешься? – остановил его Николай Васильевич. – Он хоть правду говорит. А ты подумай, кто у него деньги брал. Наши же чиновники и брали. Что ж ты не бегаешь по городу, чиновникам морды не бьёшь?
– Эх!
– Тем, кто так дорого за экзамены берёт, тоже можно было бы морды набить, – вставил Макс.
Кто о чём…
– И тем, кто им деньги даёт, а учиться не хочет, – добавил Павел. – Хотя я сам… в трёх институтах учился, да еле-еле последний закончил. Заочно.
На это Макс только хмыкнул.
– Мы просто живём так, как будто над нами смерти нет, – сказал доктор. – Так живём, как будто собираемся жить вечно. Или так, что после нас – хоть потоп. Потому мы и боимся думать о смерти, что совесть у нас не чиста. Как только подумаем, что есть Бог и что будет над нами суд, так сразу и кричим, что Бога нет. Бога нет, и суда над нами нет. Вот и получается так – что хотим, то и воротим.
– А кто сильнее да наглее, тот сильнее и воротит.
– Почему это суда нет? Суд есть и всегда был! – возразил Дмитрий Ильич.
– Да не этот суд! Не ваш, извините, продажный суд, а Божий суд. Помните, учили в детстве… – Доктор потёр лоб. – Сейчас…
Но есть и Божий суд, наперсники разврата!
Есть грозный судия: он ждёт;
Он не доступен звону злата, И мысли и дела он знает наперёд…
– Да вы поэт, доктор! – удивился Макс.
– При чём тут я? Это Лермонтов! Вы что, это в школе не учили?
– Я – нет. Не помню…
– Ну ты даёшь, студент! В школе что, тоже за бабки стихи сдавали? Лермонтов это. «Смерть поэта». В наше время эти стихи каждый знал.
– А теперь уже наше время, – парировал Макс.
– Вот тебе и смерть поэтов, – усмехнулся Павел. – И смерть прозаиков тоже. Кушайте, доктор.
– Что-то нет аппетита, – тихо произнёс доктор.
Больше никто и ничего не сказал.
36
– Поднимайте нас, мальчики! – позвала из тоннеля Света.
Женщин подняли в вагон.
– Давайте еду делить! – не унимался Саша.
– Ладно, давайте. Я думаю, начать надо с того, что испортиться может. С моего обеда. Сколько нас человек-то?
Давай, Паша, посчитай.
Паша начал считать вслух, показывая на каждого пальцем.
– Раз, два, три… Шестнадцать. Шестнадцать нас человек, если без той женщины, что лежит, и без этого… которого ломает.
– Женщине бы надо оставить её долю, – предложила Наталья Сергеевна.
– Вот очнётся, тогда и будем оставлять! – отрезала Галя.
– Правильно, Галю, – поддержала дочку мать.
– Может, и так, – согласился Василич. – Вот очнётся, мы ей её долю выделим. Из другого чего-нибудь. И этот… как его…
– Антон.
– Антон… притих вроде. Может, заснул. Не будем его трогать. Так… Шестнадцать нас… А супа у меня две банки, по ноль-семь. Почти по сто грамм на брата и получается. Примерно, по две трети этой кружечки. И батон нарежем, по куску. Так, ну начнём. Сначала женщины. Мыть посуду нам негде, да и нечем. Так что… по очереди.