Каждому свое

Адъютант добродушно улыбнулся:

– Это самое полезно, что вы сделали для себя в разговоре с фюрером сегодня утром. Фюрер плодит глобальные идеи и не опускается до технических вопросов по перемещению кадров. Вам дали четко понять, что вы должны делать.

– Но не сказали, где!

– Скажите, адмирал, могли бы вы, болтаясь в водах океана, добывать информацию о Черчилле, не говоря уж о Сталине?

– Вряд ли. Это сложно.

Адъютант развел руками.

– Вот вы и ответили на ваш вопрос. Так что идите в свой кабинет, садитесь за стол и продолжайте работать. Как ни в чем не бывало. Последнее обязательно. Вы меня поняли?

– Кажется, да.

Адмирал поступил точно так, как рекомендовал Энгель.

Кабинет встретил хозяина приветливо. Все предметы оставались на своих местах. И как ему показалось, даже заулыбались при его появлении.

Адмирал заказал свой обычный чай с лимоном, который тут же появился на подносе под белоснежной салфеткой. Но более всего порадовала адмирала его уютная кровать, стоявшая за стенкой в интимной части кабинета. Накрытая ярким английским пледом, она оставалась во все дни его отсутствия нетронутой. Ему показалось, что он запомнил даже складки на пледе в момент своего ухода.

Адмирал позвонил жене и сказал, что ночует на службе, так как работать придется допоздна, а завтра начнется тяжелая неделя.

Последнее было сущей правдой.

Шниттке закончил рассказ, составленный из того, что он сумел «собрать» за последние два дня, а также из того, что додумал.

Гофмайер на несколько мгновений застыл без движения, переваривая услышанное. Наконец, словно очнувшись от наваждения, кивнул официантке и заказал сразу четыре доппельте, а к ним на закуску «резерва».

Официантка понимающе улыбнулась, осторожно бросила взгляд на Шниттке. Тот легким кивком одобрил заказ. Когда все истребованное оказалось на столе, Гофмайер поднял наполненную доверху стопку.

– Если все сказанное правда, то первый тост должен быть за тебя.

– Я готов выпить за достойного человека при условии, что ты выбрасываешь из произнесенного тобой тоста сомнительное «если».

Условие было принято и застолье продолжено.

Около десяти часов вечера Шниттке решил попробовать пробудить трезвую мысль в пьяных головах.

– Послушай, ведь тебе завтра утром следует предстать перед очами адмирала. А для этого надо сиять, как новенькая монета, без каких-либо следов «излишеств», допущенных накануне.

Когда вышли на улицу и стали прощаться, Шниттке сформулировал два последних наставления:

– Несмотря на твои старые, скажем, добрые отношения с адмиралом, хочу напомнить тебе кличку, которую дали ему сослуживцы. Хитрый лис. И еще: когда было объявлено о его отставке, сотрудники пришли к единому мнению: адмирала погубили евреи. Так что постарайтесь обходить эту тему.

Несмотря на затянувшийся вечер накануне, в приемной адмирала Гофмайер появился ровно в восемь утра на следующий день, вызвав тем самым некоторую озабоченность на лицах адъютанта и секретаря.

Сообщение о том, что адмирал будет некоторое время занят, ничуть не смутило Гофмайера. Важным было то, что адмирал на месте и, как прежде, возглавляет абвер. Все остальное представлялось вторичным. Гофмайер так уютно устроился в углу приемной, что секретарю не оставалось ничего другого, как предложить ему свежую газету.

Разворачиваться ее он не стал, а сразу углубился в содержание последней страницы. Первые пять полос были забиты информацией с фронта, от чего хотелось отдохнуть. Правда, и на последней «гражданская» тема почти отсутствовала. Герман прочитал несколько строк о судьбе пятнадцатилетнего Герхарда Баера из берлинского района Панков. Парень не отличался послушанием, плохо учился, большую часть времени проводил на Центральном вокзале Берлина. Здесь он встречал проезжавших через столицу Рейха солдат, ухитрялся входить к ним в доверие, под разными предлогами добирался до их нехитрого скарба, после чего бесследно исчезал.

Берлинский особый суд в ходе ускоренного судопроизводства приговорил подростка как вредителя нации к смертной казни. С целью ускорения приведения приговора в исполнение подросток из зала суда был переведен в тюрьму Плетцензее, где ему в тот же день отрубили голову на гильотине.

– Идиоты! Отправили бы лучше на фронт! Глядишь, пяток-другой солдат противника подстрелил бы. И фронту польза. А так – отмахнули голову сорванцу и радуются. При таком отношении к молодежи скоро воевать станет некому, – пробормотал про себя Гофмайер.

Газета, однако, предвидела подобную реакцию читателей и посвятила следующий материал на полосе награждению медными, серебряными и золотыми крестами «материнской славы» берлинских матерей, «подаривших» Германии от шести до восьми детей, – всего шесть тысяч четыреста одиннадцать. Вручал медали областной партийный руководитель Заукель.

Однако ни старательные матери, ни мудрый партруководитель не поколебали сложившееся мнение Гофмайера, что еще один солдат все равно не был бы лишним на фронте. Он отложил газету в сторону. В этот момент дверь открылась, и в ее проеме появились два офицера с небольшими чемоданчиками. Гофмайер знал обоих еще со времен подготовки к отправке во Францию в преддверии ее оккупации.

Стажировка тогда проходила на специальной базе, расположенной в красивейшем лесном массиве вблизи живописного местечка Бурглауенштайн. Здесь, под сенью благоуханных лесов в небольших зданиях вполне невинного вида находились мастерские, исследовательские центры и лаборатории по разработке смертельных ядов, бесследно растворявшиеся в организме человека, а также создавались всевозможные приборы, позволявшие видеть и слышать «объект», когда он об этом даже не догадывался.

Встреча с Гофмайером в столь ранний час несколько озаботила обоих специалистов. Кивнув в знак приветствия, они поспешно исчезли.

– Гофмайер, дорогой, вы даже не представляете, как я рад вас видеть! – Адмирал поднялся навстречу вошедшему. – Вы знаете, Гофмайер, чем отличаются друзья от знакомых? – поинтересовался Канарис, сев в кресло напротив гостя.

Ответа не требовалось, а потому Гофмайер просто пожал плечами.

– Знакомые появляются в любое время, а друзья, когда в них возникает острая нужда.

В знак согласия Гофмайер покорно склонил голову.

– Мы с вами ветераны абвера. Пришли восемь лет назад и по сей день продолжаем верно служить.

– Простите, господин адмирал, но я в абвере уже более десяти лет. Пришел еще при вашем предшественнике, капитане 3-го ранга Патциге.

– Разве? Тогда вы здесь больший старожил, чем я. Но сегодня не это главное. – Он на секунду задумался. – Сегодня в этом кабинете можно вести себя предельно свободно. Специалисты только что тщательно проверили мой кабинет на предмет обнаружения всякого рода излучений. Воспользуемся случаем и поговорим откровенно.

– А завтра?

– Завтра будем говорить, как обычно. – Адмирал горько усмехнулся. – Итак, как вы уже наверняка знаете, возникли некоторые неприятности в связи с использованием нами агентуры еврейской национальности. – Адмирал пристально посмотрел на гостя, но, не обнаружив на его лице какой-либо реакции, продолжил: – Хотя известно, что во всех разведках мира евреи проявили себя как наиболее талантливые агенты, способные не только точно стрелять, но, главное, полезно мыслить.

– Простите, господин генерал, но на днях я присутствовал на выступлении Геринга перед ветеранами люфтваффе, где он сказал буквально следующее: «Если сегодня человек полезен для Германии, то цвет его волос и кожи меня абсолютно не интересуют».

– К сожалению, наши оппоненты из службы имперской безопасности разыгрывают еврейскую карту, чтобы скомпрометировать нас в глазах фюрера и, признаться, преуспели в этом, поставив под знак вопроса само существование абвера.

– Странно. Надеюсь, вы помните знаменитую встречу в опере «Унтер денлинден» руководителей партии и армии 3 января 1933 года, когда фюрер буквально со слезами на глазах умолял партию и военных объединить усилия ради процветания Германии.