Каждому свое

Гофмайер не любил здание аэропорта «Тегель». Внутри он ощущал себя раздавленным толстыми стенами и грандиозным, непомерной высоты потолком. Нечто похожее на то, что он испытал однажды, посетив собор Святого Петра в Ватикане. Картину несколько оживил встречавший его коллега и родственник по линии жены майор Шниттке. Это был необыкновенно приятный молодой человек, один из немногих рано овдовевших сотрудников абвера, который переживал свое горе значительно легче, чем его окружение.

В свои сорок четыре года Шниттке готов был исправить сложившуюся ситуацию путем повторной женитьбы. Но этому активно воспротивилось женское сообщество из числа родственниц и подруг усопшей, испытывавших к обаятельному Шниттке разнообразные и неподдельные чувства.

У коллег по работе Шниттке пользовался не меньшим успехом, чем у женщин. Дело заключалось в том, что вопреки невысокому чину и небольшой должности он ухитрялся постоянно быть в курсе самых важных событий как внутри абвера, так и вокруг него, в особенности касавшихся персонально его сотрудников, в первую очередь, конечно, самого высокого ранга.

На сей раз Шниттке оказался сам за рулем казенной машины.

– Что, всех шоферов поувольняли? Не так ли?

– Нет. Я решил в честь твоего приезда сесть за руль и напомнить по пути о том, какие прекрасные места окружают столицу нашей империи.

– Что ж, похвально, только я думал…

– Вот и прекрасно, – бесцеремонно перебил Шниттке. – Домашним твоим я сказал, что мы будем около пяти-шести, раньше они нас не ждут.

Он не спеша выехал на Темпельхофердам, но повернул не вправо, к центру Берлина, а двинулся в противоположном направлении. Проехав еще немного, они оказались к Атиллаштрассе. Переехав через два железнодорожных моста, они вновь повернули направо и двинулись по небольшой, вымощенной брусчаткой дороге, минуя кладбище Штеглиц, а затем, следуя по тихой улице, обрамленной дорогими вилами, остановились у небольшой пивной на окраине фешенебельного района Берлина Далем. Пока шли от машины ко входу, Шниттке постарался коротко ввести Гофмайера в курс событий.

– Хозяин наш бывший абверовец. В самом начале войны, еще во Франции, был сильно контужен разорвавшимся поблизости снарядом. С трудом выкарабкался. К сожалению, не без последствий. И тем не менее ему повезло.

Наш шеф, адмирал, под началом которого он ходил в двадцатых годах, помог ему открыть вот это заведение, и он трогательно чтит всех бывших и настоящих абверовцев, навещающих его.

Действительно, хозяин с неподдельной радостью встретил гостей, усадил их за столик у окна с видом на парк. А сам, не проявляя навязчивости, тактично удалился.

– Желаю приятного и полезного общения! Если что – я рядом.

В пивной было пусто. Лишь два пожилых ветерана уже давно забытой бесславной войны так горячо обсуждали ее итоги, что любой, кто пожелал вслушаться в суть их диалога, невольно позавидовал бы если не нерастраченному темпераменту, то, по крайней мере, свежести памяти.

– Я не случайно, минуя дом, привел тебя сюда, чтобы подготовить к событиям, здесь происходящим.

– Мне показалось…

– Вот-вот, – перебил Шниттке, – я и говорю, у вас там на фронте кожа задубела, и вы живете не тем, что есть, а тем, что вам кажется!

Подошла молодая девица в альпийском фольклорном костюме, в белоснежном переднике с цветочками, и, не спеша поставила на стол горчицу, две кружки пива и поднос с кренделями, усыпанными, словно бриллиантами, крупными кристаллами соли.

– Ни разу не видел здесь такой красотки! – воскликнул Шниттке.

– Видели, да не замечали, – кокетливо ответила девица.

С этими словами она повернулась и пошла прочь, аппетитно жонглируя округлыми ягодицами. Шниттке проводил ее восторженным взглядом.

– Так на чем мы остановились? – переход от возвышенного к прозе давался ему теперь нелегко. – Ах, да… Для начала скажу тебе, что здесь – единственное место в Берлине, где мы можем говорить, не рискуя быть подслушанными третьим лицом.

– А третий кто?

– Главный управляющий службы имперской безопасности Рейнхард Гейдрих.

– Но насколько я знаю, адмирал был первым учителем морского кадета Гейдриха. А позже они даже дружили.

– Верно. Адмирал любит повторять: «Избавь меня от неверных друзей, а от врагов я избавлюсь сам». И стал жертвой своих проповедей.

– Что ты имеешь в виду?

– Тебя вызвали, чтобы сообщить об отставке твоего любимого шефа, адмирала Канариса. И это сделает на совещании завтра назначенный руководителем абвера его бывший заместитель Бюркнер.

– Ты с ума сошел? – Гофмайер вынул носовой платок и вытер со лба капельки пота.

– Если да, то только вместе с теми, кто затеял эту грандиозную интригу против адмирала.

– И кто же именно?

Шниттке задумчиво посмотрел через окно в сад, где хозяин и два работника занимались обрезкой кустарника.

– Гейдрих каким-то образом проник в нашу агентурную картотеку и установил, что мы активно используем евреев в качестве агентов. Естественно, он показал добытые материалы Гиммлеру, который тут же положил их на стол Гитлеру. Расчет оправдал себя.

– Да уж, могу себе представить.

– Нет, не можешь. По рассказу очевидца, фюрера охватило настоящее безумие. Он вызвал главкома Кейтеля, топал ногами, кричал и в заключение потребовал немедленного освобождения адмирала от должности.

Кейтель, заслуженный генерал, был настолько подавлен всем происходившим, что не произнес ни слова. А вернувшись к себе, немедленно подписал приказ о назначении шефом абвера Бюркнера и об откомандировании Канариса на действующий флот.

– На этом закончилась и моя карьера. Теперь и меня откомандируют. – Гофмайер обхватил голову обеими руками.

– Куда? Дальше фронта уже некуда.

– Не скажи. Как говорит один опытный штабист, «Для нас, высшего командования, существуют три вида фронтовой службы: с теплым туалетом, холодным либо вовсе без». Иными словами – в продувное поле.

Воспоминание о прозе фронтового быта навело на грустные мысли.

– Послушай, дорогой мой провидец, отвези меня поскорее домой. По твоим предсказаниям, с завтрашнего дня у меня начнется новая жизнь. Хочу побыть в семейном кругу хоть немного еще при старой, более счастливой.

Последующие события полностью подтвердили предсказания Шниттке.

Когда Гофмайер на следующее утро подошел к пятиэтажному зданию на берегу канала Тирпицуфер, оно впервые показалось ему мрачно-серым, лишенных каких-либо радостных цветов. Гигантских размеров дверь выглядела непосильно тяжелой. Преодолев две ступеньки и еще не взявшись за ручку двери, он оглянулся.

Небольшое пестро раскрашенное судно, казалось, с трудом протискивалось в узкое горло канала. Собравшиеся на верхней палубе подростки, одетые в форму гитлеровской молодежи, дружно пели, придавая особое внимание не столько красоте, сколько громкости издаваемых звуков. В такт знакомой мелодии Гофмайер рванул ручку двери, которая неожиданно легко поддалась.

В помещении царила тишина. Весь личный состав Центрального управления абвера собрался в актовом зале. Пока Гофмайер шел по опустевшему коридору, неизвестно откуда появился Шниттке. Едва поравнявшись с Гофмайером, он буквально выстрелил в него обойму самой свежей информации.

Утром фюрер позвонил Кейтелю и приказал проводы адмирала провести на предельно скромном уровне, как он выразился, «без фанфар».

Актовый зал был заполнен до отказа. Войдя в зал, Гофмайер попытался отыскать глазами свободное место, как вдруг все вокруг поднялись, приветствуя малознакомого заместителя руководителя абвера – Бюркнера.

Не дав команды садиться, генштабист унылым голосом зачитал приказ главкома вооруженных сил Кейтеля о назначении руководителем абвера Бюркнера. После чего удалились, оставив собравшихся в полном недоумении.

День был на исходе, когда Гофмайер зашел к Шниттке. Тот давно переосмыслил происшедшее и думал уже о будущем. Он прошелся по кабинетам и попытался поговорить с сослуживцами. Однако все, будучи в подавленном состоянии, лишь разводили руками.