Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 18 из 23



«Вдоль дорог я приказал посадить деревья “ниггоха”. Они будут давать тень для скота и людей. А также я велел насадить манговые рощи. На расстоянии половины коса друг от друга я приказал вырыть колодцы и устроить места для отдыха. Повсюду я приказал сделать навесы для питьевой воды ради довольства скота и людей».

Хотя «скот» в эдикте идёт первым, для людей Ашока делал всё же значительно больше. В его государстве царила веротерпимость, которой позавидовали бы даже в сегодняшних западных демократиях: «следует восхвалять чужие вероучения по каждому поводу». Сам Ашока при этом был убеждённым буддистом, строил ступы и медитировал под деревом Бодхи, где ещё незадолго до него (всего за каких-то два столетия) сиживал сам Будда. Несомненно, что Ашока сделал для всемирного распространения буддизма больше, чем любой другой правитель – во многом благодаря ему буддизм превратился в мировую религию. Завоевание мира посредством идеологии, а не оружия было его идеалом (задолго до Коммунистического Интернационала или пропаганды «американского образа жизни») – несколько каменных эдиктов на территории Пакистана и Афганистана написаны на греческом и арамейском языках, специально для граждан ближневосточного и античного мира.

«Ведь не могу я утолить свою жажду действовать и решать дела. Ибо считаю я своим долгом благо всего мира… Нет ведь более важного дела, чем благо всего мира. И что бы я ни предпринимал – всё ради того, чтобы достичь освобождения от долга перед живыми существами».

Читать такое сегодня просто удивительно. С такими либеральными воззрениями Ашока мог бы стать прекрасным главой государства в нашем XXI веке. Но ему выдалось родиться значительно раньше, когда идеи Дхармы не могли просуществовать долго в мире деспотов и рабов. Буддийские легенды (аваданы) говорят, что незадолго до смерти Ашока раздал всю казну монастырям, а то и вовсе принял монашество, и его государством завладели более прагматичные родственники. Спустя всего полвека после смерти царя-пацифиста его империя распалась, оставив после себя лишь 150 каменных стел, наскальных надписей и колонн, одна из которых сегодня является государственным гербом Индии. А мы, наслаждаясь гражданскими свободами, посещая заповедники дикой природы или просто сидя на лавочке в городском парке, давно забыли, что эти прелести жизни для нас когда-то выбил на камне индийский царь Ашока.

«Все люди – мои дети. Как детям желаю я, дабы обрели они благо и счастье в этом мире и в ином…»

Документ № 18

Словарь Эръя (ок. 250 г. до н. э.)

первый толковый словарь и первая энциклопедия

фундамент китайской письменности и филологии

Загадка феноменальной живучести китайского письма волнует умы западных учёных уже не первое столетие (сами китайцы ничуть не взволнованы). В самом деле: четыре великих письменности Древнего мира – египетская, шумерская, хеттская и китайская – были иероглифическими, одинаково сложными для исполнения, понимания и заучивания. Однако три из них вымерли без остатка, не устояв перед победным шествием алфавита, а китайская иероглифика успешно справилась и с модой на западную культуру XIX в., и с коммунистическими экспериментами XX в., и с Интернетом XXI в. тоже справляется неплохо. Если считать население Японии, Тайваня и Южной Кореи, где китайские иероглифы также в ходу, то количество людей, ежедневно использующих иероглифику, достигнет 1,6 млрд. – это каждый пятый житель Земли. Документом, сыгравшим важнейшую роль в этом тысячелетнем триумфе иероглифа, стала книга «Эръя» – первая в мире энциклопедия, толковый словарь языка и практический курс самой удивительной письменности на свете.

Помимо редкой консервативности китайской культурной традиции, имеются и вполне прагматичные причины успешного выживания иероглифов. Китайский язык принадлежит к изолирующему типу – то есть слова в нём состоят из односложного корня (или сочетания двух-трёх корней, как в слове «чжун-го», «Срединное государство», как на родном языке зовётся Китай) и не изменяются, в отличие от русского. В одном иероглифе заключён один корень, и это простейшее уравнение составляет суть китайской письменности. Один слог – одно слово – один иероглиф, и нет нужды в разбивке слов на звуки, так что и алфавит не пригодится. Помимо этого, диалекты китайского языка различных областей страны разнятся примерно так же сильно, как русский, немецкий и итальянский языки, и если бы не иероглифы, для чтения которых не нужно знать их звучание, то житель провинции Хубэй не смог бы прочесть центральную газету Компартии Китая «Жэньминь жибао», а этого допустить никак нельзя.

Словарь «Эръя» (буквальный перевод «Приближение к правильному») был оформлен в III в. до н. э. для кодификации иероглифов, некоторые из которых уже тогда считались устаревшими. В то время, как и сейчас, китайское письмо использовало около 6–7 тыс. знаков (эту информацию я использую как беспроигрышный аргумент в споре с собственными детьми, не желающими зубрить английский алфавит). Разумеется, такое количество иероглифов, некоторые из которых состояли из 60 и более линий, нуждались в записи и объяснении. Однако составители «Эръя» пошли дальше и создали полноценную энциклопедию, в 19 разделах которой присутствуют названия зверей и птиц, деревьев и трав, гор и небесных тел, посуды и продуктов питания, климатических явлений и видов жертвоприношений, глаголы и прилагательные – всё это вместе с разъяснениями. Последняя секция описывает домашних животных (в т. ч. кур), которые зверьми и птицами ни в коем случае не считались.



Несколько томов словаря Эръя

Детальность работы поражает воображение. Например, в словаре приводится гигантское количество терминов родства по отцу и матери, в т. ч. наименования потомков вплоть до восьмого колена (на заметку изучающим китайский язык – это 云孙 «юньсунь», или прапрапрапрапраправнук). Есть также «второстепенные жёны отца мужа» – почему-то этот термин кажется мне самым грустным. А среди домашних животных наряду с «коровой с длинным туловищем», «бараном с жёлтым брюхом» и «собакой с большой пастью» каким-то чудом затесалась зверюга по имени «бо», похожая на лошадь и пожирающая тигров и леопардов. К сожалению или к счастью, до наших дней этот милый домашний питомец не дожил.

О том, каков был словарный запас образованного китайца того времени, свидетельствуют хотя бы тот факт, что под словом «большой, великий» словарь перечисляет 39 различных иероглифов. «Имён много, а суть одна», – флегматично замечает автор. Огромное количество терминов и сложный язык – единственное оправдание того удивительного факта, что «Эръя» до сих пор не переведён полностью ни на основные европейские языки, ни на русский.

«Жертвоприношение небу называют «фаньчай».

Жертвоприношение земле называют «имай».

Жертвоприношение горам называют «гуйсюань».

Жертвоприношение реке называют «фучэнь».

Жертвоприношение звездам называют «бу».

Жертвоприношение ветру называют «чжэ».

Человечество всегда стремилось к систематизации знаний. Уже в древнем Междуречье и Египте предпринимались попытки составления двуязычных списков слов или словарей терминов. Однако безымянный автор «Эръя» (традиция подозревает, что к словарю приложил руку сам Конфуций, хотя подтверждений тому нет) первым в истории использовал принцип энциклопедии – не просто отразить значение и правописание термина, но и объяснить его доступным языком. В этом секрет его многовековой популярности.

В эпоху династии Цинь в III в. до н. э. «Эръя» был уничтожен шизофреничным императором Ши-хуанди, который считал, что история должна начинаться с него, а до него была только «тьма над бездною». Однако рукописи не горят, и особенно в Китае, где без прошлого нет настоящего: уже вскоре после смерти Ши-хуанди словарь был восстановлен, со временем к нему добавились многочисленные комментарии. Он стал одной из тринадцати канонических книг конфуцианской культуры. По сути, вся китайская наука о языке была на самом деле наукой об иероглифах, их классификации, истории, значениях и правописании. Благодаря «Эръя» китайское письмо приобрело тот вид, который имеет по сей день, распространилось по всей Восточной Азии, от Туркестана до Вьетнама, и продолжает жить и развиваться. Спустя много веков после создания словаря под его влиянием создавались сотни новых иероглифов в Китае, Корее и Японии.