РПЛ 2

Я поняла, что мимолетная симпатия разбойника ко мне может улетучиться, если я продолжу заступаться за Хорвека, который очевидно вызывал у мастера Глааса неприязнь. Но рассказать о том, что Ирну-северянин, так ненавидимый в родных краях разбойников, погиб в какой-то пьяной потасовке на улицах Таммельна (отчего-то в этом я была уверена) означало подписать смертный приговор всем нам. Бродягу, в тело которого вселился злой дух, непременно бы прикончили, как и тех, кто свел с ним знакомство – случайно или намеренно. Стоило разбойникам только заподозрить, что это из-за нашего колдовства пустошь усеяна дохлым вороньем – и наши тела вышвырнули бы в ближайшее ущелье: противоестественное человеческое колдовство было одинаково ненавистно и нелюдям, и людям.

Откуда-то разбойники притащили цепи, в которые заковали руки Хорвека, и мне показалось, что бывший демон удовлетворенно улыбнулся, рассматривая кандалы. Именно об этом он просил меня недавно, и по приказу Глааса с ним сделали то, на что я тогда не согласилась. Со стороны могло показаться, что Хорвек сошел с ума – так покорно и отрешенно он принимал происходящее, но я поняла: демона не интересует ни его собственная судьба, ни насмешки грабителей, ни что-либо иное. Я была единственным, ради чего он мог вызвать в себе подобие чувств – и в разговорах со мной его лицо оживало. Сейчас же он выглядел именно тем, кем являлся: вставшим из могилы покойником. Не имея возможности помочь мне, он не желал помогать и себе.

Харль, узнав, что наш приятель известен какими-то исключительными злодействами, старался держаться подальше от Хорвека, и с недоумением смотрел на меня, вернувшуюся под бок демону. Мастер Глаас, кликнув старого Торока, вышел на подворье – должно быть, чтобы посмотреть, готовы ли повозки и хватает ли лошадей. Его отсутствием стоило воспользоваться, и я зашептала на ухо Хорвеку:

-Ох, что же делать? Неужели ты не знаешь способа, чтобы спастись?

-Зачем? – безразлично ответил Хорвек вопросом на вопрос. – Старый разбойник прав: тебе сегодня повезло. Они направляются в Ликандрик, на Юг. С ними перейти пустоши куда проще, чем в одиночку. Кому как не им знать, чего здесь опасаться, и где лучше заночевать. Колдунья, быть может, окончательно потеряет твой след, а мои руки скованы. В большей безопасности ты не бывала уж много дней, Йель – так цени это.

-Ты что же - не слышал? Меня продадут в рабство! – прошипела я. – Чему здесь радоваться?

Бывший демон взглянул на меня как-то протяжно, с досадой, и я поняла, что правильно угадала тогда: лучшей участи в его глазах я не заслуживала. Точнее говоря, так говорил его разум, а остальное… его Хорвек не желал принимать во внимание.

-Вот, значит, что ты обо мне думаешь! – прошептала я, вспыхнув. – Ты считаешь, что венец всему, счастливейший из исходов моей судьбы – миска с едой и цепь! На что большее я смею рассчитывать, простолюдинка, глупая темная деревенщина?! И ради этого ты готов расстаться с жизнью? Тьфу! Неужто королей вашего бесовского племени учат довольствоваться столь малыми подачками судьбы? Ну уж нет, я желаю лучшего будущего и для себя, и для тебя! Слышишь, демон? Я убью для тебя ту ведьму, клянусь! Или погибну, пытаясь ее убить, ведь то зло, что она причинила тебе, прощать нельзя! Но уж точно не забьюсь в первый попавшийся угол, выбросив из головы прошлое.

Хорвек помедлил с ответом, а затем усмехнулся – совсем не так, как при виде цепей, и мне отчего-то стало легче дышать, словно смерть перестала мне подмигивать из-за его спины.

-Ладно, о убийца ведьм, я согласен, что ты заслуживаешь лучшего будущего, - промолвил он. – Но, согласись, судьба к тебе не так уж несправедлива. Ты не сходишь с выбранного пути и идешь на юг – чего же еще желать? До Ликандрика далеко, и твоя рабская участь успеет еще перемениться, к худу или к добру.

-То-то же, - проворчала я. – Впредь рассуждай обо мне с большим почтением, бесов сын. И о себе – тоже. Не желаю видеть на твоем лице это покойницкое выражение, - тут я перевела взгляд на Харля, затравленно зыркающего на нас из соседнего угла. – А ты, трусливый заяц, с чего побелел, точно привидение увидал? Тот разбойник обознался, Хорвек вовсе не треклятый Ирну-душегуб. Стал бы он с нами возиться, если бы всей его заботой было то, как раздобыть денег и прокутить побыстрее? Уж большего убытка, чем ты, во всем герцогстве не найти, не считая меня самой.

-А мне сдается, что все верно было сказано, - опасливо ответил Харль, но придвинулся чуть-чуть поближе. – И с чего ты так веришь этому проходимцу – мне вовек не понять. Не с рождения же ты его знаешь!

«В какой-то мере – с рождения, - подумала я, вслух еще немного для порядка поругав упрямого Харля. – Хорвека-человека в этот мир привела я, и остался он здесь из-за меня. Кому еще я могу доверять более и о ком мне еще беспокоиться? Нет, я не брошу его – мастер Глаас оказался прав почти во всем». Усталость победила тревогу, и, несмотря на шумное застолье, я задремала на пару часов, привалившись к стене. Едва начало светать, как нас грубо подняли по приказанию мастера Глааса. Главарь разбойничьей шайки вновь проявил своеобразную заботу о нас с Харлем и по его приказу старый Торок нашел для нас кое-какую одежду.

-Глаза б мои не видели эдакого позора!.. - сплюнул Глаас, показывая на мои штаны. Видимо, в родных местах разбойников женщины жили в куда большей строгости нравов, и даже ради удобства в пути главарь не согласился бы терпеть рядом с собой девчонку в портках. Благоволение Глааса ко мне было сущей причудой и я боялась лишним словом или взглядом порушить установившиеся между нами отношения, оттого торопливо натянула старые юбки – шерстяную поверх полотняной, и повязала куцую голову платком. Харлю достался наряд поновее, однако не по размеру, и мешковатые штанины пришлось подвернуть едва ли не вдвое. Хорвеку, конечно же, никакой одежды с разбойничьего плеча не перепало – его безо всякой деликатности зашвырнули в одну из повозок, приказав помалкивать до самого Ликандрика.

-Ты сгодишься там и живым, и мертвым, - сказал при этом Глаас. – Если неприятностей в дороге от тебя будет не больше, чем от мертвого – поживешь еще немного. Но стоит только мне разок-другой подумать, что голову везти все-таки сподручнее, чем целого Ирну – тебе конец, так и знай. Говорить, что детишкам не поздоровится, если ты уйдешь из моих рук, смысла не вижу – хоть это чистая правда, головы им не сносить. Но я не верю, что тебе есть до них дело. А ты, девочка, запомни: сбежишь – тут же прикончу его, и смерть твоего приятеля легкой не будет. Не заслужил он легкой смерти, - тут он повернулся к Харлю. – Что до тебя, дружок… Девке что-то лишний раз объяснять – что по пню лесному кулаком стучать, никакого толку. А вот ты, быть может, и возьмешь в ум мои слова. Если кто из вас поможет Ирну сбежать – сестрицу твою отдам ребятам на забаву, не сомневайся. Тебе же отрежу уши вместе с носом и продам гильдии нищих – им всегда нужны калеки с длинными языками, чтоб умели выпрашивать милостыню на все лады. Сам сделаешь ноги – до утра не доживешь, ночью на пустошах лютует нечисть, которой ты на один зуб. Так что следи в оба – как увидишь, что девчонка надумала сговориться со своим хахалем о побеге, тут же говори мне, иначе пожалеешь. С нее что взять – головой думать не сможет, хоть плеткой отходи, хоть на цепь посади. Стало быть, придется тебе думать за вас двоих.

Приходилось признать: старый Глаас ловко разделил нас, и теперь я не могла доверять Харлю, в одночасье ставшему самым дотошным соглядатаем, трясущимся за свою шкуру. Хорвек же вновь впал в сонное оцепенение, немало удивляя разбойников, которые вспоминали, что раньше Ирну-северянин славился вспыльчивым лютым нравом, и скорее руки себе бы отгрыз, чем согласился носить кандалы.

В суматохе я успела припрятать немного объедков, оставшихся на столе. Ими мы с Харлем и позавтракали перед тем, как отправиться в дорогу. Если кто и заметил, как мы торопливо жуем на ходу, то не сказал ни слова, и я подумала, что с нами будут обращаться не так уж дурно. Сумку мою разбойники осмотрели, но, не найдя там ничего ценного, вернули обратно. Я как можно незаметнее проверила, не потерялся ли огарок ведьминской свечи и перевела дух: колдовская вещица осталась при мне. Чем она могла пригодиться – я не знала, однако отчего-то верила в ее ценность.