Страница 63 из 106
— Я согласен со всем, что здесь говорилось. Флот нуждается во многом, и неотложно. Однако есть одно, первоочередное, и это мы должны дать людям обязательно.
Алкивиад сделал паузу, как поэт или актёр на сцене, своим молчанием заставляя слушать ещё более внимательно.
— Мы должны добыть победу.
Книга шестая
ПОБЕДА НА МОРЕ
Глава XXIX
КОГДА СТАЛКИВАЮТСЯ НЕОБХОДИМОСТЬ И СВОБОДА ВОЛИ
Когда боковые экраны подняты, не так-то просто заглянуть через нос мчащегося во весь опор военного корабля. Брызги летят через передний концевой отсек. Кронбалки окунаются в море при каждом нырке. Судно кренится до самой воды. Его дифферент настолько рискован, что на палубного матроса, переместившегося даже на шаг, обрушиваются проклятья, потому что это дестабилизирует весь корабль. Гребцы развёрнуты спиной к носу — они тоже ничего не видят. Гребцы верхнего яруса смотрят на палубных матросов, стремясь избежать столкновения с другим кораблём на траверзе, когда наш ныряет в волны.
В Кизике флагманом Алкивиада стала «Антиопа» — это случилось после того, как «Решительный» затонул у Тея. Гребец с верхнего яруса рядом со мной был из Ахарн. Его прозвали Древесный Уголь. Я знал его по Lenaea — зимнему празднику Диониса, где он участвовал в хоре. Тогда мы были мальчишками. Это был известный гурман. Он учил меня готовить угря на угольках. Корабль мчался к береговой полосе под названием Плантации. Два десятка спартанских трирем принесло туда при бегстве. Их эпибаты — солдаты морской пехоты и моряки, свыше восьми тысяч человек, спешили вытащить суда на берег и переправить их за защиту бастиона. Как раз в этот момент «Антиопа» во главе двух эскадр по шестнадцать кораблей в каждой обрушилась на них. Такой деликатес нельзя испортить излишне острой приправой, заметил Древесный Уголь, выбирая весло. Обыкновенный базилик и маринад на масле подчеркнут свойственную мясу нежность. Именно так он и сказал: «свойственную». Теперь мы находились среди волнорезов. Морские пехотинцы на палубе с колен бросали липкие от соли копья, собранные с поверхности моря после сражения.
— Я запишу тебе рецепт! — крикнул Древесный Уголь.
И в этот миг остриё копья пронзило ему шею. Весло его упало, а вслед за веслом — и он сам.
Стена набережной защищала чьи-то земельные угодья. На её верху обороняющиеся разожгли огромный костёр, а корабли внизу застряли в грязи. Враг швырял камни и копья, а также обоюдоострые дротики, которые беотийцы называют «щипцы для орехов», а спартанцы — «булавки». Две такие штуки попали мне в бедро, и меня охватила ярость при мысли о том, что я порезан этой кухонной утварью. Вдруг чей-то кулак заставил меня вскочить.
— Что ты здесь делаешь? Прячешься?
Это был Алкивиад. Он бросился к носу корабля вместе с телохранителями из нашей группы — Тимархом, Маконом и Ксеноклом. Я вместе с ними был обязан защищать его. Эпибаты в доспехах оседлали обе кран-балки и вельсы на водорезе. Труба просигналила: «Противотечение!» Гребцы упёрлись в подставки для ног и подняли вёсла. Пехотинцы прыгали с носа и обоих планширов. Алкивиад соскочил на берег, крича, чтобы взяли «кошки».
Лакедемоняне находились прямо над нами. Их поддерживала пехота Фарнабаза и толпы торговцев из Магнесии — этих можно было узнать по бородам, чёрным как чернила, разделённым на две половины и спрятанным в сетки. Враг обрушил на нас град огня. Наши головы защищали лишь фетровые шапки. Приходилось отклоняться, но сквозь летящий прямо в лицо пепел ничего невозможно было различить. Афиняне поднимались на холм с трудом, увязая в песке. И тут спартанцы набросились на них. Развёрнутый строй с грохотом пронёсся по всему берегу. Я услышал, как рядом со мной яростно ругается Макон. А где же Алкивиад?
Он прорывался самостоятельно. Мы видели, как он карабкается вверх по склону, пробираясь в нейтральную зону между выбежавшими спартанцами и вытащенными на берег кораблями. Не узнаешь, что такое ярость, пока не побудешь телохранителем человека, который стремится к победе любыми средствами. Алкивиад был без шлема, лишь со щитом и морским топором. Он добежал до первого корабля и зацепил его «кошкой». Двое неприятелей пытались отцепить его. Первого он огрел по голове щитом, второго — топором, после чего принялся рубить нос вражеского корабля. Теперь мы, его охранники, должны были делать, как он. Нужно быть чрезвычайно искусным, чтобы увильнуть от брошенного в тебя копья, особенно когда одновременно с этим своим телом ты обязан прикрывать другого. Я никогда не проклинал ни одного из моих командиров. Но на Алкивиада мы кричали, мы бросали в его сторону камни, а он ничего не видел.
Три с половиной года спустя, перед Византием, я присутствовал на ночной пирушке. Кто-то задал вопрос:
— Как командуют свободными людьми?
Алкивиад ответил сразу:
— Надо быть лучше их.
Участники пирушки захохотали. Даже Фрасибул и Ферамен, наши полководцы.
— Надо быть лучше их, — продолжал Алкивиад, — и вынудить их соревноваться друг с другом.
Он был пьян, но это было незаметно. Разве что выражалось в том, что он мог заговорить о чём-то близком его сердцу.
— Когда мне не было ещё и двадцати, я служил в пехоте. Среди моих товарищей был Сократ, сын Софрониска. Во время сражения враг обнаружил нас и ринулся на наши позиции. Я испугался и готов был бежать. Но когда я увидел его, моего немолодого друга с сединой в бороде, твёрдо стоящего на земле... Он прикрывался щитом и ждал врага. И тогда нечто вроде eros, жизненной силы, захлестнуло меня, точно прилив. Я вдруг позабыл об осторожности, собрался и встал рядом с ним.
Роль командира — демонстрировать своим людям arete, совершенство. Не обязательно подгонять их к достижению подлинного величия. Главное — чтобы величие было перед их глазами. Натура сама обяжет их следовать примеру.
По всей длине прибрежной полосы афиняне провели канат и проволоку. Алкивиад оттащил первый корабль, потом второй, третий. Войска Миндара держались, как могли. Ими командовал один спартанец. А афинян возглавлял Ферамен. И ещё была кавалерия. Разыскивая командира-спартанца, Алкивиад трижды падал. Наконец ранили и Миндара. Когда враг дрогнул и побежал, Алкивиад стал преследовать его. За ним побежали и остальные. И вот Алкивиад рухнул. Все бросились к нему и подняли его с земли, больше всего страшась, что какое-то роковое копьё пронзило их героя. Но то была лишь усталость. И я тоже — я, который всего несколько сезонов назад давал торжественное обещание убить его, — я не мог больше помнить его преступления. Я забыл даже о смерти моего брата. Всё исчезло в этом пламени, которое он нёс для нашей страны. Пламени, которое вело Афины к триумфу.
Я хочу напомнить тебе об одном эпизоде морского сражения. Это случилось в тот же день, только раньше. Я рассказываю об этом не для того, чтобы петь Алкивиаду панегирик, но чтобы показать пример животной храбрости, которая встречается в нашей жизни примерно так же часто, как грифоны и кентавры.
Ловушка на море захлопнулась. Сорок трирем Алкивиада появились, как он и планировал, и заставили шестьдесят вражеских кораблей преследовать их. Спартанцы думали, что наши сорок — это вся боевая сила афинян. То был Самосский флот. Он был настолько хорош, что, убегая — точнее, делая вид, что убегает, — сохранял такой порядок, что рулевым приходилось кричать на гребцов, дабы те гребли похуже и изображали панику понатуральнее. Рулевым Алкивиада был Антиох. По его сигналу строй выполнил самосский anastrophe — контрмарш, при котором корабли ложатся на другой галс по очереди. Последние в строю становятся первыми. Корабли поворачиваются один за другим, как колесницы вокруг поворотного столба на скачках. Алкивиад приказал выполнить этот необычный манёвр, чтобы вывести противника из равновесия и дать ему понять, что он поддался обману и теперь расплатится за это.