Страница 31 из 38
Стенограмма сообщения тов. Колобашкина Владимира Антоновича – секретаря Районного Комитета партии
«В дивизии (2-й ДНО – В.Р.) было все спокойно. Все занимались. Вдруг в середине дня 12 июля был получен приказ о том, чтобы дивизии подготовиться к отправке.
Было выделено 9 или 10 эшелонов. Надо было разбить и материальную часть и людской состав на эти десять эшелонов. Был составлен график отправки. С каждым эшелоном должен был ехать работник политотдела. До каждого бойца было доведено, что дивизия отправляется. Народ весь это очень переживал. Затем, правда, произошло опоздание».[180]
Это свидетельство склоняет к тому, о чем мы говорили выше – совещание в Смольном происходило не вечером 11, а вечером 12 июля. В таком случае действительно распоряжение об отправке 2-й ДНО на фронт было дано уже днем 12 июля, о чем там и говорилось – дивизия уже готовится к отправке и «завтра первые эшелоны…»
Однако почему-то произошло опоздание, и опоздание это затянулось…
Ленинград. Московский район. Штаб 2-й дивизии народного ополчения
Николай Степанович Угрюмов, Герой Советского Союза, полковник, командир дивизии[181]
«С утра[182] я находился в штабе, просматривал документы. Комплектование дивизии личным составом можно было считать завершенным. Фабрики и заводы Московского района основательно помогли в экипировке ополченцев. С вооружением сложнее. Винтовки получили полностью, а станковых и ручных пулеметов меньше половины положенного по штатам. Полковая артиллерия чуть ли не из музея.
Решил поехать к фронтовым вооруженцам сам и попытаться по старой дружбе кое-что “выбить”. Но срочно позвали к телефону. Командующий Ленинградской армией народного ополчения вызывал в штаб, который находился в бывшем Мариинском дворце. “Вот, – подумал я, – и хорошо, заодно утрясу кое-какие вопросы по кадрам и материально-техническому обеспечению”.
Генерала А. И. Субботина, нашего командарма, я знал по мирному времени, когда он был помощником начальника штаба Ленинградского военного округа. Он часто приезжал к нам в 70-ю дивизию, бывал в батальоне, которым я тогда командовал. Его советы и указания всегда были ясными и дельными. Чувствовалось, что каждое слово у него обдумано.
На этот раз, как мне показалось, Александр Иванович был очень озабочен. Он поздоровался со мной и сразу же подвел к столу, на котором была разложена карта с нанесенной обстановкой. Сказал:
– Знаю, Николай Степанович, что дивизия еще недостаточно подготовлена к боевым действиям. Но время не терпит, надо выступать на фронт. Дивизии надлежит занять оборону по восточному берегу реки Луги южнее Кингисеппа. Она включается в состав Лужской оперативной группы. Все дальнейшие указания – у генерала Пядышева, командующего группой.
Разговор на этом закончился. Генерал Субботин дал понять, что спрашивать его о чем-либо бесполезно.
– Есть, товарищ командующий! Слушаюсь, – ответил я.
– Вот и хорошо, Николай Степанович! – внезапно потеплевшим голосом сказал командарм и крепко пожал руку.
Вернувшись в дивизию, я вызвал начальника штаба, начальников служб, и мы стали спешно разрабатывать документы на передвижение в эшелонах. Сделать нужные расчеты было не просто. Выяснилось, что некоторые командиры понятия об этом не имеют. К тому же части находились еще в стадии формирования, со складов продолжало поступать военное имущество. С трудом подготовив заявки, я отправил их с командиром штаба военному коменданту железнодорожной станции Ленинград-товарный-Витебский».[183]
Здесь, как мы видим, Угрюмов не говорит ничего лишнего. Нет речи ни о Лядах, ни о Поречье с Сабском.
Однако он же в сборнике «Ополченцы» рассказывает этот эпизод несколько иначе:
«12 июля меня вызвали в штаб армии.
– Знаю, – сказал генерал-майор Субботин, – что дивизия еще недостаточно подготовлена к боям, но время не терпит – надо выступать…
Командующий коротко обрисовал обстановку: 5 июля противник занял Остров, 9 июля – Псков. 12 июля фашистские войска, наступавшие вдоль шоссе Псков – Луга, подошли к реке Плюссе.
– Вам ставится задача, – продолжал Субботин, – занять оборону на реке Луге у Кингисеппа. Войдете в состав Лужской оперативной группы. Командующий – генерал-лейтенант Пядышев.
Нам следовало отправиться к Кингисеппу в пятнадцать часов 13 июля. Однако подача вагонов задержалась. Лишь в ночь на 14 июля эшелон с первым, электросиловским полком отошел от станции».[184]
Тем не менее, хотя «редакторы» и постарались еще точнее вписать текст в выстраиваемую ими канву событий, претензий лично к Угрюмову и здесь нет никаких.
Наше командование явно отправляло 2-ю ДНО на второстепенный, по их понятиям, участок фронта – прикрыть дыру на левом фланге 191-й стрелковой дивизии, стоящей в Кингисеппе и правом фланге курсантов, занявших оборону в Сабске.
Никому из наших командиров в этот момент и в голову не пришло, что именно эта едва-едва на живую нитку сшитая дивизия как раз и примет на этом участке фронта первый удар мобильных передовых частей немецкой 6-й танковой дивизии.
Недаром Угрюмов говорит, что они должны были отправиться к Кингисеппу. Ни о каком Ивановском здесь еще речи нет.
Также везде настаивает на своей версии развития событий весьма достойный участник боев под селом Ивановским гвардии подполковник П. Д. Бархатов:
«12.7-1941 г. полк прибыл на Витебскую-Товарную. Наш дивизион погрузился в эшелон. Среди личного состава пошел разговор: “На тактическое учение поедем”.
Во время марша прибыл командир батареи – арттехник лейтенант (фамилии не помню).
Вооружение было получено не полностью и закрепить его не успели. Перед отъездом из дивизиона системы 152-мм гаубицы были взяты и заменены разными калибрами».[185]
Большинство документов и логика развития событий не подтверждают правоты его слов о столь раннем выезде артполка. Однако свидетельство это просто так из контекста не выкинешь.
Возможно, двойная и к тому же неверная датировка, приведенная в воспоминаниях другого ополченца, еще вернее позволит нам отнести эту ошибку на счет «редакторов» (сборщиков) воспоминаний?
Воспоминания бывшего бойца 3-го взвода 8-й роты 3-го стрелкового полка 2-й Московской дивизии народного ополчения Ленинграда Шутова Юрия Дементьевича (до ухода в ополчение был студентом ЛИСИ):
«И 12-го (14-го) июля 1941 г. в том составе мы пели в последний раз. С винтовками за плечами, с песнями на устах шли мы по улицам Ленинграда на бой с врагом, провожаемые сплошными шпалерами родных горожан… Ушли, чтобы победить, а если надо и умереть, но не отступить перед врагом».[186]
Как видим, в документе даны сразу два числа, потому что вспоминавший точно не помнил, какого именно числа это происходило. А возможно, был просто запутан «редакторами». На самом деле здесь речь идет не о 12 и не о 14, а о 13 июля.
Поддерживает эту версию и следующий пассаж.
Беседа с Иваном Федоровичем Андреевым – бывшим бойцом 85-го истребительного батальона, приданного 2-й Московской ДНО:
«Числа 12 или 13 июля ночью или на рассвете, явился командир, нас подняли и нам зачитали фамилии примерно половины состава. Им приказали построиться. Они быстро оделись, построились и их повели, как мы полагали, на какую-то тренировку…
180
ЦГАИПД, ф. 4000, оп.5, св.593, д.3182.
181
Кринов…
182
Здесь речь также идет о 12 июля.
183
Кринов, СС. 34–35.
184
Ополченцы, СС. 30–31.
185
ЦГАИПД, фонд 4000, оп.10, д.1350.
186
ЦГАИПД, ф. 4000, оп.17, д.40.