Страница 10 из 11
В скором времени в русском переводе выйдет книга Альберта Швейцера «Мистика апостола Павла» (во всяком случае, она уже переведена и готовится к изданию). Швейцер подчеркивает, что Павел, будучи иудеем, не мог принять индийскую гипотезу о том, что человек способен раствориться в Абсолюте, в Боге, потому что огненное Божье средоточие сжигает человека. Но когда человек хочет приблизиться к Богу, у него есть только одна возможность: постичь Богочеловека, соединиться с Ним. И это является самой глубочайшей сущностью христианской веры.
10 апреля 1990 г. ДК «Серп и Молот»
Начало христианской Церкви
Итак, друзья, мы сегодня уже переходим непосредственно к истории Церкви. Когда мы говорили об апостоле Павле, мы, собственно, и начали историю христианства. Сейчас мы идем дальше…
Итак, около 67 года нашей эры Нерон, император Рима, все больше увлекается своими безумствами, все больше ведет Империю к развалу, но при этом его прежде всего заботят собственные артистические выступления – он певец и стихотворец.
В 66 году против римского владычества восстает Иудея, и начинается Иудейская война. Нерон посылает туда полководца Веспасиана. К 67 году Римская империя охвачена восстаниями, мятежами в армии. В конце концов, один из генералов провозглашает себя императором – Нерон вынужден покончить собой. Достоверное и достаточно романтическое описание всего этого вы можете найти в известном романе Генрика Сенкевича «Quo vadis», или «Камо грядеши».
Около этого времени апостол Павел, по-видимому, второй раз оказывается в Риме, где его приговаривают к смертной казни. Петр уже распят. Из апостолов остается один Иоанн, глубокий старец; ему уже, по-видимому, за 80. Он живет в городе Эфесе. О нем складываются легенды, в христианских общинах твердо верят, что он никогда не умрет, ибо Христос обещал: когда наступит конец мира, Иоанн еще будет жив.
Если вы помните иконографию, то наверно обратили внимание на то, что апостолов-евангелистов Матфея, Марка и Луку изображают за работой – они пишут, и только Иоанн (четвертый евангелист) обычно не пишет, а диктует. Это далекий отголосок предания, что Иоанн передал определенную устную традицию так, как он ее запомнил и как воспринял, как его великий, высокий дух переработал жизнь и учение Иисуса Христа. Так создается Евангелие от Иоанна, которое, как полагают, самое позднее, хотя это не все признают.
По-видимому, вскоре после написания Евангелия Иоанн умер. Прочтите заключительную главу, и вам станет ясно, что она прибавлена к основному тексту. В ней подчеркнуто, что все вышесказанное написал любимый ученик, и это его свидетельство. Сказано, что Христос вовсе не имел в виду, что он будет бессмертным, а просто сказал одну фразу, которую можно толковать по-разному[33].
Вместе с Иоанном уходит со сцены последний свидетель земной жизни Иисуса Христа. Но уже существуют четыре Евангелия, и к этому времени циркулируют народные предания, различные фольклорные сказания, сложившиеся вокруг Христа, Его Матери и апостолов.
Конечно, все они по своему духовному, литературному качеству и по исторической достоверности значительно уступают каноническим Евангелиям. Сейчас вы можете сравнить их, потому что апокрифы, эти неканонические Евангелия, переведены и вышли у нас отдельным томиком под названием «Апокрифы древних христиан» в переводах Ирины Сергеевны Свенцицкой и Марианны Казимировны Трофимовой.
В апокрифах много анахронизмов, ошибок, легендарного приукрашивания, а самое главное – иной дух, чем дух канонических Евангелий. В них юный Христос, мальчик, изображен как существо мстительное, всегда стремящееся доказать и продемонстрировать Свою сверхъестественную силу, что полностью противоречит первоначальному евангельскому преданию.
Помните, когда Иисус вышел на проповедь, Его односельчане были поражены, для них это был шок! А если бы Он с детства показывал какие-то странные вещи, тогда бы они не были так изумлены… Когда евангелисты рассказывают о Воскресении, это всегда очень скупые, сдержанные описания, лишенные всякого приукрашивания: там есть то, что видели живые люди, то, что слышали, что пережили. А апокрифы полны всяких фантастических видений, например: «Вышел из гроба Сын Человеческий, и голова Его уходила в небо…», и т. д.
К концу I и началу II века Церковь не декретом, не путем какого-то постановления, а как-то органически приняла наши четыре Евангелия как канонические. И уже во II веке они настолько вошли в обиход, что один сирийский писатель, по имени Татиан, составил из них книжку, чтобы удобней было читать, то есть он перемешал все четыре текста и сделал одно повествование[34]. Но заметьте: он взял за основу только наши четыре канонических Евангелия.
Хочу обратить ваше внимание на то, что историки, философы, текстологи, критики часто говорят: Евангелия отражают жизнь Церкви, ее проблемы, ее нужды, идеи, содержащиеся в сказаниях о Христе, а вовсе не достоверные свидетельства о Его жизни. И так говорили и писали очень авторитетные наши современники: довоенные ученые и ученые более ранних лет.
Но в том-то все и дело, что Евангелия есть удивительное литературное чудо I века. Ибо мы прекрасно знаем, что́ волновало общины. Первые христиане находились перед лицом колоссального языческого мира.
Вот рано утром выходил христианин на улицу, и первое, что он видел, это были знаки языческих богов. Когда он входил в таверну или в общественную баню (это, собственно, были тогдашние клубы) – кругом были символы богов. У каждого изображения стояли курильницы, кадильницы, и надо было бросить ладан или сделать жест приветствия божеству. Куда шли люди на любой гражданский праздник? В языческие храмы.
Таким образом, христианин чувствовал себя изгоем, чувствовал себя немного неполноценным гражданином. Более того, кто был богом? Не только божественные существа Олимпа и древней мифологии, но прежде всего глава государства. Император Домициан (90-е годы I века) официально ввел по отношению к себе названия «господин и бог» – вот вам и «культ личности». И все это было для христиан очень тяжелой и мучительной проблемой.
Еще в евангельские времена император Тиберий ввел закон об оскорблении величества, то есть если императору не воздавали соответствующих почестей, это было уголовно наказуемо. Так что жизнь христианина была очень сложной.
Постепенно в общины начали вливаться массы людей нееврейского происхождения, что тоже создавало новые проблемы. Так, у евреев были свои религиозные обычаи – скажем, они не ели свинины, а для греков свинина была совершенно нормальной пищей. И когда христиане собирались вместе и, помолившись, начинали есть, то непонятно было, как же есть вместе, когда эти едят одно, те не едят, – и это было проблемой.
Кроме того, возникла проблема, как устоять перед гонениями императорской власти. В 64 году, как я вам уже рассказывал, когда был распят апостол Петр и когда судили апостола Павла, был пожар в Риме, и, как пишет историк Тацит, огромное количество римских христиан было подвергнуто жестоким казням! Свидетельство в этих обстоятельствах для христиан тоже было еще одной жизненной проблемой.
Что же мы находим в Евангелии? Там вообще не присутствует идея государственной власти. Христос живет в мире, который не хочет ничего знать о Риме, о государстве. Рим далеко. Только один раз Христос говорит, что надо платить подать, отдавая Богу Богово, а кесарю кесарево. Но это не просто налог, а дань, которую платили иудеи завоевателям, – это не было гражданской проблемой, а проблемой отношения к иноземному завоевателю.
Апостол Павел в своих Посланиях чем-то напоминает Достоевского: известно, что Достоевский природу почти не чувствовал, и многие знавшие его говорили, что его больше всего интересует мир человека, что он дитя города.
И в самом деле, если многие писатели, например, Толстой, Бунин, или Пастернак, уделяют огромное внимание природе как части повествования, то у Достоевского все происходит в человеческом мире, на мрачных, фантастических улицах Петербурга. Таков же и апостол Павел; когда он с чем-то сравнивает свои тезисы, он говорит о городской жизни: о толпах на улице, о спортивных состязаниях, о работе гончара в мастерской.
33
См.: Ин 21, 18–23.
34
Татиан назвал повествование, составленное из четырех Евангелий, – Диатессарон, от греческого слова те́ссарес – четыре.