Мифы Древнего Китая

Итак, перед нами человеческое жертвоприношение со следами двух этапов вытеснения. В облике зверя-грома лишь констатируется зооморфизм, без конкретного названия вида животного, приносимого в жертву. Это объясняется, как уже говорилось, перенесением на жертву черт тотема, а возможно, и зооморфной тотемистической атрибутики шамана (по смежности), исполняющего ритуал, т. е. черт более позднего времени. То, что жертва не объявляется тотемом (ритуальное поедание которого было свойственно тотемизму) и не называется просто жертвенным животным (как это было бы в более поздние времена), а «богом грома» может иметь несколько причин. Первая: на жертву переносятся свойства магического атрибута, который из нее будет сделан, т. е. барабанных палочек (подобие грома как бы «сидит» в барабане, а при помощи палочек его выпускают). Ритуальный барабан всегда считался священным предметом – и при тотемизме и при шаманизме, так как его бой служил инструментом погружения в измененное состояние сознания. В тотемизме это было нужно для переживания своего тождества с тотемом, а в шаманизме для перехода из одного мира в другой (тотем здесь превращается в защитника, своего рода «ангела-хранителя» путешественника по мирам). Теперь о второй возможной причине того, что жертва именуется «богом грома». Этой причиной может быть перенос свойств божества, которому приносилась жертва, на саму жертву. В этом случае перед нами «бог грома», а это предполагает наличие небес, на которых он обитает, т. е. нескольких миров, – соответственно, речь идет о времени господства шаманизма.

Заканчивая развернутый анализ мифа о противоборстве Хуан-ди и Чию, а также о последующем разрушении «лестниц на небеса», остается лишь добавить, что посредством обращения к магии и жертвоприношения Хуан-ди поднял дух своего войска, а бой священного барабана вселил в воинов храбрость, и войско Центра победило «медноголовых», чей предводитель затем был публично казнен.

Говоря о мифологеме «разрушения лестниц на небеса», невозможно не отметить его чрезвычайную распространенность в мифологии различных народов. Обычно это связывается с понятием Мирового древа (поддерживающего и связывающего миры) и всевозможными вариантами его повреждения.

На наш взгляд, именно на основе этой мифологемы конструируется миф о первых государях, в исторической плоскости восходящий к такому ялению, как объединение в одном лице (единодержавного правителя) власти светской и религиозной и ликвидация жречества как силы, определяющей стратегические задачи общества и монопольно владеющей сакральным знанием. В лучшем случае, жрецам оставались чисто ритуальные функции, в то время как «сакральным» делалось уже не знание, а воля императора. Жрецы либо изгонялись (уничтожались), либо оказывались своего рода чиновниками, исполняющими волю властителя (в области ритуала).

В силу объединения (отождествления) власти земной и небесной (сакральной) небеса как бы «опускались на землю», отождествляясь, «слипаясь» с ней. Отсюда, как представляется, происходит прямое отождествление богов и правителей: Хуан-ди одновременно является и правителем, и верховным богом. Первоначально, вне всяких сомнений, Правитель, который хотя и являлся ритуальным подобием бога в земном мире, не отождествлялся и не мог отождествляться с богом. Вероятно, и имя у правителя было какое-то иное, и лишь после сосредоточения в своих руках всей полноты власти он принимает иное самоназвание, т. е. узурпировав полномочия жречества, вполне логичным образом узурпирует и имя бога, делая его своим собственным (аналогично в Древнем Египте, где имя верховного бога входило составной частью в имя фараона). При этом данное имя указывает не на родство с богом (что-то вроде отчества), а является именно основным. Возможно, полное отождествление первого правителя и верховного бога произошло позже, в результате дезактуализации какой-то части мифа и утраты части исторических сведений. Об этом говорит то, что подобное отождествление характерно именно для первых государей. Впрочем, многие исследователи считают, что в большинстве цивилизаций «первыми» считали именно тех государей, которые централизовывали государство и, соответственно, сосредоточивали в своих руках всю полноту власти. При этом они могли быть по хронологии и не первыми, но все же подвергали отождествлению с богами именно их (напр., тот же Хуан-ди; легендарный египетский правитель Осирис и его сын-преемник Хор; из более поздней истории – Кецалькоатль, верховный бог тольтеков, бог-податель культурных благ и одновременно первый правитель (у инков те же функции исполнял Манко Капак), на Руси – Владимир Красное Солнышко (! – отождествление с богом, присутствующее в имени, хотя и на старый, языческий манер)).

Впрочем, здесь может быть одно серьезное возражение, а именно – в виде общераспространенной точки зрения, что логика «обожествления» была иной, а именно: какой-либо выдающийся правитель, много сделавший для народа, умирая, попадал на небеса, а потом его постепенно, в благодарность за все благодеяния, обожествляли. На это можно выставить два контраргумента. Первый: благодарность счастливых потомков может быть достаточным основанием для причисления к «лику святых», но отнюдь не достаточным для отождествления с верховным божеством, подобные процессы носят всегда сакральный характер и должны иметь свое закрепление в ритуале (т. е. отражать серьезные сдвиги в нем). В противном случае память о «благодеяниях» исчезнет на памати одного поколения, а благодарность перейдет в неактуализированную форму. Это подтверждается наличием в истории огромного числа «заслуженных» правителей-благодетелей, которые, тем не менее, не были удостоены столь очевидного божественного статуса (напр., Менес, объединивший Верхний и Нижний Египет, Тутмос III Завоеватель, русские князья Олег, Святослав или Ярослав Мудрый, правитель инков Виракоча и т. д. и т. п.). Кроме того, ошибкой было бы считать, что все приписываемые обожествленному правителю благодеяния были первичны, т. е. являлись причиной этого обожествления. Вероятнее как раз другой вариант: культурные деяния других правителей вполне логично приписывались тому, кто узурпировал божественный статус (как не вспомнить аналогии из современной истории о «великом вожде народов», «корифее всех наук», «лучшем друге всех детей и физкультурников»). При этом прочность закрепелния этих представлений в памяти зависела лишь от последующей, обозримой на памяти нескольких поколений, конъюнктуры. При более длительном временном отстоянии данная мифологема либо становилась составной частью ритуала, т. е. переходила в разряд действительных стереотипов, либо дезактуализировалась в результате «реставрации» или недостаточной закрепленности в ритуале, переходя в разряд преданий или суеверий. Но даже в этих случаях обожествление имело место – только негативное. Такие правители отождествлялись со злыми божествами, демонами и т. п., т. е. все равно происходило то самое «сведение небес» на землю, «слипание» с ней. Второй контраргумент против распространенной точки зрения на механизм обожествления первых правителей состоит именно в том, что обожествлению подвергались и «мятежные правители», становясь при этом «злыми» богами. Нелишне будет пояснить, что определение «злой» или «добрый» в данном случае не имеет ни малейшего отношения к исторической правде и не в коей мере не является отражением личных качеств обожествленной впоследствии личности. В подавляющем большинстве случаев факты говорят как раз о совершенно обратном. Так например, исторический (а не былинный) князь Владимир прославился не только своей чрезвычайной жестокостью, но и поистине чудовищным вероломством (впрочем, даже в некоторых былинах отражено его вероломство), так что выражаясь метафорически, он обладал поистине былинным вероломством. Тем мне менее, отождествляясь с верховным божеством, он «оттягивал» на себя часть благодатных свойств этого божества, становясь объектом особого почитания. Аналогичные процессы (если говорить об истории России) можно наблюдать в облике Ивана Грозного, который проводил жесткую политику централизации и усиления государства и ограничения власти церкви (убийство митрополита Филиппа, выступившего против опричнины). Негативное отношение к себе он получил в результате «реставрации», а также в связи с тем, что отрицательное мнение о нем священнослужителей было выгодно представителям новой династии Романовых, для которых это было лишним подтверждением справедливости их права на престол. В облике Петра Первого также можно обнаружить сходные черты. Он занимался централизацией государства и укреплением власти (разумеется, притесняя духовенство). Разница состояла лишь в том, что ему удалось избежать «реставрации» путем прямого уничтожения раскольников (которые, к слову сказать, по-своему «обожествили» его, объявив антихристом и предав анафеме). Остальные стали считать его Великим (в рамках монотеистического христианства и при наличии письменной истории отождествление с верховным божеством было затруднительно). В этом участвовало и духовенство, которое под властью Синода (учрежденного Петром), стало чем-то вроде министерства, а сами священники – разновидностью чиновников, находящихся на «государственной службе». Характерно, что роль «идеального государя» Петр занял и долгое время в этом качестве вдохновлял (и даже до сих пор вдохновляет) лучших людей страны (Ломоносов, Пушкин, Державин и т. д.).