Русь на Мурмане

Пока челядь готовила обеденный стол в соседней горнице, Палицын вынул из поставца свиток, передал гостю.

– Дьяк великого князя от государева имени велит тебе, служилый человек Митрий Хабаров, вести отряд охочих людей на поселения каянской чуди, кои не по правде и не по княжьей милости стоят на государевой земле. Если все исполнишь как надо, жалует тебя государь местом кандалажского воинского головы… А теперь скажи мне, друг сердешный Митро… хм, Митрий. Сидел ты зиму и весну в Кандалакше, ни слуху от тебя не было, ни духу. А тут объявился, аккурат к московской грамоте, да без меня, не видемши указу государева, уже людей собираешь и оборужаешь. Как такое может быть?

Иван Никитич раздумчиво щурил на служильца поблекшие с годами очи. Палицын был ныне стар – полсотни лет стукнуло, из которых тридцать пять отдано службе. Голова поиндевела, лицо задубело в морщинах. Однако словно как прежде, будто не было этих годов, видел он перед собой малого Митроху, беспокойного, несговорчивого, часто злого михрютку, с которого нельзя спускать глаз – иначе какую-нибудь вновь вытворит неподобь.

Митрий несколько раз пробежал взглядом по грамоте. Усмехнулся, довольный, гордый.

– А мне, дядька, не надо грамот, чтоб знать, как государь и брат его, князь Федор Иваныч Бельский сдумали порешить дело с корельской данью, которую свеи крадут из-под носа у князь Федора.

– Это как же так? – не понял Палицын и осерчал: – Прикажешь верить дурной молве, которая про тебя тут ходит? Точно ты колдовством к себе удачу приваживаешь, ворожбой дальнее зришь.

Митрий рассмеялся, но как-то нехорошо, жестко.

– Дурная молва от зависти родится. А колдовать Кореляк умеет, холоп мой. Мне его убогая ворожба ни к чему. О том, что в грамоте у тебя здесь писано, ведаю от посыльных из корельской вотчины князя Федора Бельского. Его люди быстрее оказались, чем государевы. Те-то через Устюг по Двине, да в Устюге небось загуляли, а эти – через Новгород и онежские пути. Князь Федору Иванычу свеев с их финской чудью наказать и поучить – кровное дело, вот и торопит. А меня он знает, не одну службу ему сослужил. Про жалованье воинским головой в Кандалухе, верно, он великого князя надоумил.

Палицын слушал внимательно, но вдруг спохватился.

– Да что мы с тобой все о делах, а ты у меня еще не потчеван и не поен! Дорог разговор к столу, да не о службе, а о дружбе.

К столу колмогорскому тиуну в сей день подавали постное: запеченую щуку, уху из мурманской знаменитой трески, сельдь на пару и в подливе, рыбные колобки и кулебяки с семужиной, да отдельно спинки семужьи, морсы – клюквенный, брусничный, из морошки, мед нехмельной. За трапезой сидели вдвоем, по-простому и по-домашнему. В Колмогорах Палицын жил бирюком – жена померла, сыновья взрослые, служат кто где.

– Слышно, Афонька к тебе, Иван Никитич, приехал. Женится будто бы. Где ж он?

– Где ни то, – покрутил ладонью Палицын. – Он нынче что тетерев на току. Глух и глуп от счастья. Ты бы про себя рассказал, Трошка. Где пропадал столько лет. Чем тебя край земли к себе так привязал.

– Что тебе, дядька, рассказать. Ходили мы с тобой через Камень на Обь князьцов тамошних под московскую клятву приводить. А обратно врозь пошли, и на том пути наши разминулись. Ты с князем Ушатым в Москву, я с князем Семеном Курбским в Пустозерск вернулся. Там пять лет под Акинфием Истратовым сторожу от дикой самояди держал. После в Колмогоры подался. С ватагой помытчиков по лопским тундрам и тайболам ходил, снежных кречетов ловили для княжьих охотничьих забав. В датскую землю плавал с государевым послом Герасимовым, на море Мурманском тогда лихие промышленники баловали, суденки грабили. Дань собирал с лопи, с корел. Свой отряд себе нажил, с ним теперь хожу куда велят или куда сам надумаю…

– По государевой надобности?.. – быстро и усмешливо глянул Палицын.

– По государевой, а как же, – широко улыбнулся ватажный голова. – Когда тихо идем, а когда и громко, с государевым именем. После того как свеи с великим князем мир взяли, громко покуда не ходили. Ну а нынче-то – подымем колокольный звон, а, Иван Никитич?

Оба расхохотались: в грамоте великого князя писано было о реке Колокол, одной из семи, что впадали в Каяно-море, числились владением московского князя и обживались вперемежку корелой и финской чудью. Первые были данниками Москвы, вторые – свейского короля.

Палицын вытер руки поданым рушником и посерьезнел.

– Больше полуторы сотен охотников с собой не бери. Не на рать идешь, а за данью. Чтоб королю свеев обид не чинить и нечем было б ему потом в грамотках уязвлять великого князя… По весне каянские корелы снова жаловались подьячему в Куйтозерском погосте, что свейские люди взяли у них всю нашу дань. Так ты ту дань возьмешь с финских смердов. Цифирь – сколько и чего – тебе выдадут. Что сверх возьмешь… ну, сам знаешь.

– Знаю… Просьба у меня к тебе, Иван Никитич. Верней сказать, не просьба, а… Давай так, я тебе свое дело расскажу, а ты сам решишь, просьба это или что иное.

– Ну выкладывай свою загадку.

– Сейчас у нас мир со свеями. Да много ли надо, чтоб этот мир порушился. Помнишь, дядька, первый наш каянский поход? Свейскую судовую рать в Студеном море помнишь?

– Как не помнить. Ты у меня тогда крови попил, Трошка.

– Значит, помнишь, что до Кандалухи им дойти непогодь тогда помешала. А там – дань со всей лопи, торг поморский и корельский, казенное подворье с подьячими. И все это открыто, что с моря, что с земли. Нараспашку. Приходи да бери силой. Как мы к каянам ходим, так и они тем же путем к нам придут однажды. Так я к чему? Острог нужен, дядька. Лесу там своего довольно, место ровное я на глаз размерил. Работных только нагнать.

Палицын думал, шевеля над столом пальцами. Словно прикидывал дело так и эдак.

– Про замысел твой, – сказал наконец, – надо великому князю отписать. Острог на береговых камнях и скалах ставить – труд немалый. Серебра потребует вдоволь. У государя же Василия Ивановича два года как иная забота, и серебро московское на эту заботу течет рекой. Смоленск мы нынче берем, Митро… – Палицын махнул рукой. – Об это лето великий князь в третий раз повел войско на осаду. Упорен государь, непременно хочет у Литвы отнять сей достославный русский град. Раньше осени с войны не вернется. А у меня срок тиунства к тому времени истечет. Ну да не беда. Оставит князь еще на год – отпишу ему. Вернет в Москву – на словах обскажу. Дело-то впрямь нужное.

– А у меня еще одно такое ж. Смотри, дядька.

Митрий сдвинул на столе блюда и чаши, задрал скатерть. Обмакивая палец в алый клюквенный морс, стал рисовать берега Студеного и Мурманского морей. Звериной мордой с тупым рылом вытянулся Мурманский Нос – огромный полуостров, разделивший два моря. В глотке у этого зверя была Кандалакша, а там, где должны быть уши, Хабаров вывел два маленьких завитка.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.