Страница 8 из 24
«К своим! К своим!» – подбадривал он себя, удесятеряя силы. Под утро он переплыл дымившуюся осенним туманом Москву-реку и вышел на зеленое поле. Мокрый, голодный, он упал в старую борозду, тяжко дыша от усталости, и не мог надышаться запахом своей земли. Он взял ее в горсть, мял; так он полнее, сильнее ощушал радость своего освобождения. Вот она, земля, великая русская земля отцов и дедов! Какая великая, несокрушимая сила в ней; напоили ее потом своим русские люди, взлелеяли-вспахали золотые руки родного пахаря. Нет, ни за что на свете не отдаст своей святой земли русский человек, во веки веков!
Однако не так-то легко было Черепанову теперь добраться до Тулы. По всем дорогам и проселкам действовали ратники ополчения, а по укромным местам все леса и деревушки полны были партизан. По главным дорогам на Москву со всех сторон: от Твери, Ярославля, Касимова, Рязани и от Тулы и Калуги – отовсюду стягивались части ополчения, охватывая Москву, занятую противником, крепкими клещами. Хотя император Александр I строжайше запретил вооружать простых людей – ремесленников, мещан, мастеровых – огнестрельным оружием, а тем более артиллерией, Кутузов не посчитался с этим. Мало того, он организовал партизанскую борьбу с оккупантами. Михаил Илларионович прекрасно понимал все значение партизанских отрядов, действия которых входили в его стратегический план. Народные мстители воевали в тылу врага: они нарушали связь противника с его базами, лишали его пополнения людьми, боевыми припасами и продовольствием. Ни один неприятельский солдат или отряд не мог отлучиться от главных сил, чтобы не быть истребленным. В народе кипела лютая ненависть к насильникам. Тем временем ратники ополчения все ближе и ближе стягивались к Москве, не пропуская подозрительных лиц по дорогам. Они проверяли каждого, кто ехал в ставку Кутузова или возвращался оттуда. Так, 24 сентября они арестовали как шпиона самого Клаузевица, хотя у него и оказались все документы в порядке.
В эти дни Кутузов тщательно проверял ряды офицерского состава, среди которого было много иностранцев. В первую очередь он старался избавиться от иноземцев в своем штабе. Полководец давно убедился в бесполезном пребывании Клаузевица в штабе и, воспользовавшись его просьбой отпустить по болезни в Петербург, охотно удовлетворил его желание. Клаузевиц уехал, но не прошло и дня, как ополченцы доставили его арестованным в штаб. Узнав, в чем дело, Кутузов улыбнулся и подумал:
«Чуют сердцем, что не наш человек…»
Через несколько дней Клаузевиц снова выехал в Петербург, на этот раз под охраной русского фельдъегеря.
Ополченцы задержали и Черепанова, который брел по дороге. Они окружили его и допытывались:
– Куда идешь, кто такой?
– Братцы! – обрадовался своим Ефим. – Наконец-то среди русских оказался. Сбег из Москвы. Попалили матушку!
– О том давно известно! Даст бог, батюшка Михайло Ларионович к ответу вскорости хранцузских курощупов стребует! – заметил бородатый ополченец в сермяжном кафтане. – Ты скажи-ка нам, кто таков есть?
– Ефимка Черепанов, крепостной механик господ Демидовых.
– Э, милый, да ты свой брат. Идем-ка с нами полдневать! – пригласили они уральца.
Ефим охотно отправился с ними к поскотине, где над ямой висел большой черный котел, в котором пыхтела горячая каша. Черепанов сразу почувствовал голод. Ему сунули в руки деревянную чашку, и кашевар положил жирной каши.
– Ешь, земляк! – ласково предложил он.
Ефим уселся на траву и стал жадно есть. Кругом него толпились бородатые ополченцы. Все они были одеты в свое крестьянское платье, на ногах – широкие черные сапоги, – в таких удобнее носить суконные теплые онучи. На суконных же фуражках – латунные кресты. У каждого ранец, а в нем рубаха, порты, рукавицы, портянки и всякая хозяйственная мелочь. Вооружены чем попало: и топорами, и пиками, и саблями, – не все имели кремневки.
Над полем стоял разноголосый гул, крепкие, белозубые богатыри шутили, подзадоривали друг друга, подбадривали Черепанова:
– Ты, механик, иди к нам служить! – предлагали они.
– А кто оружие будет робить? – улыбнулся Ефим. – Как без него бить лиходеев? То-то…
– Верно! – согласился рябой ратник. – Вилы да топоры хороши, слов нет, а меч ратный аль ружьишко куда способнее! Работай, друг, доброе оружие!
– А ты в Москве был? – спросил его Черепанов.
– Не довелось бывать, мы дальние – сибирские…
– А как же ты ее крепко любишь? – с лукавинкой полюбопытствовал уралец.
– Эх, дорогой! – вздохнул ратник и отозвался душевно: – Да без Москвы, как без головы… За нее и на черта полезешь! Слышь-ка, как в песне поется:
запел он разудалым голосом, и все ратники разом подхватили любимую песню. Веселые, бодрые голоса поплыли над полями и перелесками, и Ефиму стало легко и хорошо на душе.
«Эх, русский человек, милый, хороший человек, какая добрая земля взрастила-взлелеяла тебя! – с умилением подумал он. – Нет мужественнее и честнее тебя! нет у тебя ничего крепче любви к отчизне!»
На лагерь надвигались сумерки, зажглись первые робкие звезды. Бородатый ратник предложил Черепанову:
– Ты, милый, не ходи ночью. Поди-ка в овин отоспись до утра!
Ефим с охотой воспользовался его приглашением. С облегчением он растянулся на хрустящей свежей соломе, еще пахнувшей ржаниной. В прорезь сруба глядела вечерняя звезда, и все здесь напоминало домашний уют и родную деревеньку. Он быстро уснул…
Ранним утром Черепанов продолжил путь. Шел он густыми лесами, наслаждаясь бодрящей прохладой, приглядываясь к осенней красоте леса. В пурпур оделись трепещущие осины, золотились густые кроны берез и тополей.! Сердце радовалось яркому солнцу и веселым краскам русской осени. Навстречу часто летели утиные стайки. Вот и река, над ней стелется туман. Ефим подошел к берегу, разулся и вымыл ноги, сразу стало легче. Он загляделся в воду, она была прозрачной, чистой, на дне можно разглядеть мелкую гальку. По течению плыли упавшие листья березы и клена.
Глядя на всю эту лесную красоту, просто не верилось, что сейчас идет жестокая война и Москва сожжена врагом.
«Эх ты, горе какое!» – со вздохом подумал Ефим и склонился над водой, чтобы освежить лицо. Там, в прозрачной глуби, как в зеркале, Черепанов увидел свое отражение. На него смотрело худое обросшее лицо, в волосах серебрилась седина.
Высоко в небе, над лесом, извиваясь, с трубным криком летела лебединая стая.
В ближних кустах затрещало, и сразу, как медведи, на берег вывалились здоровенные мужики в желтых полушубках, с вилами в руках.
– Стой, варнак! – закричал черный, как жук, детина.
– А я и не думаю бежать, – спокойно отозвался Черепанов. – Кто такие, братцы?
– Аль неведомо тебе, какое ноне время и на кого с рогатиной мужики вышли? – сердито ответил мужик. – Айда с нами, пока цел!
– Что ж, можно и с вами, – согласился Ефим. – Уж не партизаны ли вы?
– Угадал! – повеселев, отозвался мужик. – Ну, идем!
Они привели уральца в лесной стан. Перед избушкой лесника на скамье сидел степенный солдат в поношенном мундире и курил трубочку. Завидя захваченного, он прищурил глаза и засмеялся:
– Это вы, ребята, зря! Своего заместо курятника, хранцуза поймали. Кто такой?
Черепанов назвался, и улыбка прошла по лицу солдата.
– Ружья можешь счинить? – спросил он.
– Попытаюсь.
Три дня пробыл Ефим в партизанском стане, починил кремневки, отковал наконечники для пик. Солдат понимал толк в оружии. Все внимательно оглядел и похвалил Черепанова:
– Золотые руки у тебя, мужик! Иди к нам, теперь вся Русь поднялась на врага!
– Рад бы, да спешу на заводы! – пояснил уралец. – Сказывают, сам Михайло Илларионович написал письмо оружейникам – крепче дело вершить.
– Коли так, пусть будет по-твоему! – согласился солдат. – Только, если надумаешь, – приходи, всегда рады будем! Спроси Четвертакова, каждый укажет!