Страница 8 из 18
Я, видя, что краешек листа уже покоричневел, спешно протянул к пальме руки и представил жар южного полуденного солнца, идущий из моих ладоней, и что пальма зеленеет и ширится, и прет во все стороны. Иней в момент исчез, а листья дрогнули и стали ползти куда-то вверх.
– Стой! – скомандовал старик. – Она же потолок мне к чертям разнесет.
Я в ужасе отступил, глядя, как пальма вытянулась на метр и уперлась в потолок.
– Все-таки магия в тебе невероятно сильная, сильнее, чем у растений, да и посильней, чем у людей, – покачал головой старик. – Причем заметь, в тебе есть какая-то созвучность с растениями, они моментально откликаются на твою магию.
– Первое, что я сотворил, это кувшинку в супе, – пробормотал я.
– Вот видишь.
Я был в ужасе, думая, что теперь-то я точно виновен по всем статьям, так как только что применил магию осознанно! Как будущий инквизитор я должен бороться с ней, а не использовать её.
Я отошел подальше от растений, в уголок, где стоял стеллаж с книгами, чтобы еще чего-нибудь не натворить.
Я так не хочу быть магом, а уже вторые сутки только и делаю, что разговариваю с неживыми предметами или вытворяю всякие странности.
– А голоса вещей все маги могут слышать? – спросил я. – Это какое терпение нужно! Или у вас против этого какие-то заклинания имеются?
– Только очень одаренные маги могут слышать голоса вещей. Это как родиться Ван Гогом или Моцартом.
– А вчера я видел призрак детской машинки у себя в комнате, только потом догадался, что это та же самая, что была у меня в детстве.
– Ты видел тень прошлого? – поднял брови дед. – Я только слышал о таком из старинных книг. Любопытно.
– Так вот почему я видел языки пламени в вашем абсолютно пустом камине, тоже тень прошлого, – вспомнил я.
– Может, это и хорошо, что магия в тебе такая сильная. Может, это значит, что она быстрей исчезнет? Это как заговорить вдруг на пяти языках после того, как тебя стукнули кирпичом по голове, а потом опять их забыть. Не твое это, а потому, как пришло, так и уйдет.
Я хотел сказать, что хорошо бы все это было временным, но, с другой стороны, терять необыкновенные магические умения, которые доступны только избранным, было немного жаль. Но я поскорее отогнал от себя эту крамольную мысль.
В одиннадцать часов старик позвал обедать. Как только мы зашли на кухню, сова запела жалобным голоском сиротскую песню "У Курского вокзала".
– Может за два месяца она все же переучится и будет не петь, а говорить, – сказал Тимофей Дмитриевич.
– Почему именно за два?
– Потому что у моего старого друга Ореста через два месяца день рождения. Но этот подарок ни черта не будет стоить, если эта птичка не заговорит.
Я, не понимая, о чем речь, вопросительно посмотрел на старика.
– Ну ладно, раз уж ты повязан клятвой Саламандры, и даже видел мою тайную лабораторию, доверю тебе еще одну тайну. Эта сова не просто лесная сова. Она жила у бывшего Великого Инквизитора Михаила Шмыгина.
– А, да, я слышал, что после его смерти его сова, не выдержав разлуки, улетела в неизвестном направлении.
– Это я задал ей направление, – хихикнул Тимофей Дмитриевич.
– Так вы пытаетесь разговорить сову, чтобы она что-то рассказала о бывшем Великом Инквизиторе? – понял я. – Глупости какие-то. Даже если она заговорит, что она сможет сказать? Она находилась, как я помню, у него дома, а не на работе. Дома инквизиторы не обсуждают свои рабочие дела. Да и потом, Шмыгин умер два года назад, все сведения, которые она расскажет, будут устаревшими.
– Ты не знаешь моего друга Ореста. Он помешан на заговорах и революциях, и если он узнает, где жила это птичка, и о каких тайнах она может рассказать, он придет в неописуемый восторг.
Сова завела песнь о Мурке в кожаной тужурке, и старик раздраженно воскликнул:
– Но терпеть еще два месяца все эти блатные песни… И где только она набралась? Неужели бывший Великий Инквизитор их пел? – Маг вопросительно поглядел на меня.
– Я в доме Великого Инквизитора Шмыгина был только два раза: один раз на его семидесятилетнем юбилее, а спустя два года – на его похоронах, то есть, получается, живого Шмыгина видел только раз, и на юбилее ничего такого от него не слышал.
– Придется написать еще кому-нибудь, кто по-настоящему знает заклинания разговорчивости.
На обед мы ели борщ со сметаной. Сидели молча, каждый думал о своем, а сова мурлыкала очередную песню. Тимофей Дмитриевич иногда вскидывал голову и обеспокоенно взглядывал на часы. За двадцать минут, что мы провели за обедом, он раз сто посмотрел на часы, будто чего-то ждал.
Я вспомнил, что вчера отец пообещал освободить к полудню узника под номером тринадцать.
– Я хотел спросить у вас, – сказал я, – кто этот опасный узник номер тринадцать?
– Мой старый друг Лоло, – тяжело вздохнул старик.
– И чем же он так опасен?
– Он пророк.
– Лоло? – вдруг вспомнил я. – Такой синий пушистик?
Дед удивленно поднял брови и спросил:
– Ты его видел?
– Шесть лет назад.
Когда мне было одиннадцать, я сделал большую глупость, заговорив с синим существом, похожим на большого пушистого ежа. Я обнаружил его в коридоре, он сбежал из клетки, в которой его только что принес отец. Отец в ту пору работал в инквизиции простым агентом по изъятию запрещенных магических животных. Когда я хотел отнести этого синего ежа обратно в клетку, еж вдруг мне сообщил, что его зовут Лоло и он умеет прорицать, и если я хочу узнать свое будущее, то мне надо просто спросить. А потом он сказал, чтобы я так на него не таращился, нет в нем ничего странного, разве только то, что питается он исключительно конфетами, ну и иногда ватрушками с творогом. Я не собирался верить странному существу, но и посадить его сразу в клетку не мог. Отец этим временем обедал на кухне, и я не удержался и спросил у пушистика, что меня ждет.
– Ждет гороховый суп сегодня на обед.
– Я это и сам знаю, а что ждет, допустим, в двадцать пять лет?
– Ты женишься на красивой девушке.
Я, увлекшись игрой в вопросы и ответы, продолжал спрашивать:
– А в тридцать?
– Сидеть будешь на даче и лечиться от простуды.
Я понял, что пушистику надо уметь задавать вопросы, чтобы получить вразумительный ответ о будущем.
– А когда я умру?
– Тридцать девять возможностей, первая из которых тебе предоставится осенью, когда тебе будет семнадцать лет, при встрече с улыбающимся солнцем. Избежишь всех, умрешь стариком.
– Черт тебя подери, ничего определенного, – вздохнул я, размышляя, о чем еще можно спросить. – Ты какой-то бесполезный прорицатель.
– Просто ты глупый человек, – фыркнул пушистик Лоло.
– Я придумал! Скажи, когда меня ждет какое-нибудь важное событие?
– Через шесть лет, третьего октября.
– И что же тогда случится?
– Ты перестанешь быть собой и начнешь учиться быть собой.
– Что?
В коридоре показался отец, и Лоло вдруг быстрым шепотом сказал мне:
– Тогда же ты совершишь самый великий поступок в своей жизни. Ты ради счастья всех магов пожертвуешь счастьем своим и своих родных.
Отец, заметив у меня на руках пушистика Лоло, забрал его и вернул обратно в клетку, а меня наказал, посадив под домашний арест на неделю.
А я тогда подумал, что синий пушистик Лоло был первым вралем и отец был прав, что не доверял магическим существам. И с чего это я буду хоть чем-то жертвовать ради магов? Тем более своими родными. Потому я не вспоминал о встрече с Лоло до этого самого момента.
«Черт! А ведь с тех пор прошло ровно шесть лет, и вчера, когда со мной начала твориться вся эта чертовщина, как раз было третье октября. Неужели Лоло напророчил верно?! Ведь именно вчера я и стал магом! Но это значит, что и в другом он должен оказаться прав, – со страхом подумал я. – Выходит, я буду спасать магов во вред своей семье?"