Асимметрия

Да-да, та самая! Угодники Музы примерно знают, кто из товарищей по цеху налево похаживает. Казалось бы, тактичней промолчать, ан нет: малодушная дипломатия должна уступить дорогу животной агрессии. «Сор из избы» время от времени всплывает в виде жареных сенсаций в СМИ с разоблачениями известных литераторов. Как знать, может каждый человек творчества мечтает о своей femme fatale, а получает вместо этого продукт фантазии древних греков или строчкогона с пушком над верхней губой. И вот все эти, с позволения, сочинители чудесно варятся в одном котле в бульоне из метафор и аллегорий, а там всё очень жутко, потому что пенка на поверхности – это свернувшийся белок потаённых смыслов, который следует снимать хотя бы из эстетических соображений.

Разумеется, пока я продирался по московским пробкам на Алинином небесно-голубом «ситроене», у меня было достаточно времени, чтобы состряпать и запечь наизощрённейший план мести. Но вся безысходность ситуации заключалась в другом: я знал, что очевидно никогда не претворю его в жизнь. Любые разоблачения писателей в эксплуатации книггеров происходили без помощи последних, потому как надо совсем сильно не любить себя и не видеть в профессии писателя, чтобы искать casus belli на своё филейное место пониже спины. Мне всегда казалось, что кляузниками, стукачами и прочими осведомителями движут две особо разрушительные силы, а именно зависть и ненависть, а раболепие, пресмыкательство и подобострастие бесконечно далеки от этих мощнейших стихий.

Ещё на Садовом кольце, где машины стояли в два ряда, я начал паниковать, предвкушая проблемы с парковкой на Новом Арбате, на котором всегда всё непросто: парковаться на улице нельзя, места на тротуарах забиты. Я вильнул на Поварскую, там было посвободнее. Отсюда до Дома книги можно дойти пешком минут за пятнадцать, если нырнуть в Борисоглебский и срезать наискосок. Я глянул на запястье и вздрогнул: дорога отняла почти полтора часа жизни. Чтобы как-то компенсировать кризис времени, решил попытать счастья с парковкой в Борисоглебском и, сильно довольный собой, таки смог найти местечко. По дороге к книжному, в том же переулке я обнаружил ещё много свободных мест, но решил сильно не расстраиваться. Поводов для этого хватало.

Когда я только поступил в Литературный институт, Дом книги на Арбате уверенно лидировал в верхней строчке хит-парада любимых московских мест. Отношения с фаворитом складывались странные. Вначале я был кем-то вроде узника совести, только наоборот, то есть бродить часами вдоль книжных полок вместо того, чтобы торчать на лекциях, было не так совестно. Затем занятия разбухли и выкустились, они стали скучнее, а я циничнее, и муки совести, как ненужные придатки отпали сами собой. Теперь я захаживал в магазин больше для знакомства не с книгами, а с молодыми женщинами, потому брожению вдоль полок предпочитал томное стреляние глазами. Никаких сверхособенностей пикапера не требовалось, чтобы пеленговать псевдоинтеллектуальность и псевдоглубину таких псевдоучилок в очках-велосипедах без диоптрий, заламывающих пальчиком место закладки классика в мягкой обложке. Все эти ботинки-криперы, рубашки на пуговицах, юбки макси и кружева hand made служили чем-то вроде ярлычков-меток, на которые срабатывала моя внутренняя рамка-антенна. Разговор с дамским контингентом завязывался легко и буднично: обычно я просил посоветовать какую-нибудь книгу, просто хорошего автора и часто за между прочим добавлял, что и сам-то без пяти минут поэт. Это всегда действовало, как детонатор на тротиловую шашку, то есть бум – и всё, она твоя! Не верьте, если говорят, что девочкам нравятся плохие мальчики: всё как раз наоборот. От детства ничего не сохранилось – ни первых поэтических опытов, ни даже фотографий. Зато студенчество пестрело многочисленными лирическими посвящениями на казённой бумаге и я, всегда рассчитывая отделаться интрижкой, умудрялся крепко приложиться головой к абстрактной планке «амурные дела». Посвящения «единственной» писал тут же на ходу в каком-нибудь кафе, куда мы плавно и органично перемещались. Всегда были долгие беседы за чашкой кофе/чая и на прощание, как следствие, ряд цифр на салфетке. Правда, иногда события другого дня показывали, что номер телефона надиктован левый. На том конце трубки меня не узнавали и уверяли, что ошиблись номером. Да, это можно было списать на мою или её рассеянность, но тешить себя подобной наивной мыслью не приходилось. Один приятель, предпочитающий книжным магазинам продовольственные (он заводил знакомства в очереди), очень метко подмечал: «послала не на три буквы, а на десять цифр».

По прошествии десяти лет, конечно, я завязал знакомиться в книжных магазинах. Наверно, теперь так делают только совсем законченные ретрограды или слишком уверенные в себе альфа-самцы. У меня вдруг не стало любимых мест. Я это понял, когда с удивлением обнаружил, что за последние года три лишь однажды выбирался куда-то, кроме «Левады». Просто так, чтобы развеяться. Кажется, в последний раз это было в «Турандоте» после второго «Басилевса». Конечно, гульнул тогда неплохо: на половину гонорара. Но это была стадия «алярма», когда организм, истощённый сумасшедшим ритмом, требовал немедленной паузы или, хотя бы, замедления. Закончить продолжение нашумевшего дебюта издатель требовал за месяц, это значило выдавать каждые два дня по 40 тысяч знаков. Таких темпов работы до этого мой организм не знал. Спустя месяц, сдав рукопись в срок, я, шатаясь от усталости и хронического недосыпания, отправился в бухгалтерию за конвертом, а оттуда прямиком в самый дорогой столичный ресторан. Окончательный выбор за меня принимал таксист, поэтому «Турандот» нельзя назвать любимым местом. Во-первых, я был там всего один раз, а во-вторых, совершенно ничего не помню, кроме того, что по-пролетарски охально накачался двумя бутылками текилы под рыбную закуску от шеф-повара. По мне, так это могло бы послужить отличным примером гештальттерапии, но речь-то не об этом.

Четыре с половиной года назад я познакомился с Сергеем Луниным. До того дня об этом человеке я ничего не знал, кроме того, что он был когда-то протеже Марка Яхимовича, в миру больше известного по псевдониму Марсель Неуловимый. Этот самый Лунин начинал кондитером, продолжал конфетным коммерсантом, затем перековался в писатели-фантасты и в этой ипостаси время от времени мелькал в лидерах продаж. За полгода до нашего знакомства бывший кондитер вошёл в попечительский совет продюсерского центра имени самого себя и завладел 51 % акций издательского дома «Grizzly book». По воле случая именно в то время я обивал пороги этого издательства с завидным усердием и настойчивостью.

Фамилия Лунина на обложке моего дебютного романа стала неожиданностью. По условиям нашей сделки до выхода книги в свет я не мог знать о заказчике. Конечно, издание и пиар книги – это половина успеха. Но на примере «Басилевса» Сергея Лунина я понял, что шикарная пиар-компания помноженная на раскрученное имя – это не пятьдесят, а девяносто девять процентов успеха. Оставшийся – один – приходится на содержание, и я его достойно отработал.

Законы издательского дела незыблемы: очень скоро мне позвонили и предложили работу на контрактной основе. Гораздо позже я узнал, что таких «контрактников» у Лунина сформирован целый штат. Каждый работает независимо друг от друга. Продюсерский центр обеспечивает сотрудников макбуками, оплачивает коворкинг и даже официально перечисляет какую-то «белую» зарплату. Полагаю, что по бумагам должности у всех одинаковые: мы числимся штатными корректорами. Одни «корректоры» наняты, чтобы от имени писателя клепать хвалебные рецензии, другие, наоборот, разгромные: у тех и у других, уверен, свои заказчики. Есть парочка молодых талантливых ребят с журфака МГУ: им дают интервью в журналах и интернет-изданиях. Разумеется, все считают, что на вопросы журналистов отвечает сам Сергей Владимирович. Я, кстати, читал несколько – прекрасный слог, сдержанный сарказм и потрясающая осведомлённость, одним словом, эти парни знают своё дело.