Асимметрия

– А вот чтобы «эконом», но не служить? – наивно вопрошала мама.

– А вот, чтобы «эконом» и не служить, – передразнивал «самовар», – это в русском фольклоре называется «и рыбку съесть, и на ёлку залезть». Дорогая моя, хорошая Евгения Аркадьевна, ну что вы, как маленькая, в самом деле?

– То есть вообще никак? – Мама не сдавалась.

– Есть дешёвый вариантик, – задумчиво пожевав губу, говорил юрист. – Цена вопроса всего двести баксов, но он вам не понравится! В общем, находите специалиста по мануальной терапии, платите ему, и он вашему сыну позвонки смещает. Сына на комиссию и в запас, а вы обратно к мануальщику, он позвонки обратно вправляет. Тут всё, конечно, зависит от специалиста…

– Он же может остаться инвалидом на всю жизнь!

– Ну, я так и говорю, что это вариант не наш, – закипал «самовар» своим булькающим смехом. – Да вы не переживайте! Армия очень формализованная и контролируемая структура. Альтернативщику боятся точно нечего. Служба проходит чаще всего по месту жительства призывника и с учетом его профессиональной подготовки. Правда, для этого неплохо бы закончить вуз, ну да ладно: с профессией я что-нибудь придумаю, есть свои каналы.

Ефим Иннокентьевич разворачивал ноутбук экраном ко мне и радостно бросал с барского плеча:

– Ну-ка, выбирай из списка, что больше нравится.

– Что это? – спрашивал я.

– Утверждённый министерством труда перечень профессий альтернативной службы. Говорю же, всё реально на этом свете!

Глаза бегали по строчкам.

– Артист театра кукол мне бы подошло.

– Ух ты! – неподдельно восхищался «самовар». – Кукольник, конечно, не кочегар и не плотник, кукольников ещё поискать надо. Но раз обещал, значит сделаю.

Короче, этот юрист нас ловко заболтал, говорю же, в своей профессии он просто бог, и я решил, вернее, мы решили. Всё, что до этого мне приходилось слышать об альтернативной службе в армии, была елейная инфа о том, что туда восторженной толпой валят педики. Естественно под эту волну некоторые натуралы пытались слиться, притворившись геями. Я же смутно представлял, как буду доказывать комиссии свою ориентацию.

К счастью, мои взгляды на эту ситуацию оказались слишком поверхностными. В заявлении, составленном от моего имени, Ефим Иннокентьевич ссылался на позицию военного эксперта Гольца. Хотя имя этого человека я слышал впервые в жизни, это не помешало мне разделить мнение эксперта в том месте, где он утверждал примерно следующее: армии, сформированные по принципу призыва, обернулись для современного мира пережитком прошлого, что превратило сам призыв в нездоровое и неполезное явление для армии и для страны.

Выводы напрашивались сами собой и делались на месте, то есть в том же абзаце: гражданин не может участвовать в том, что считает неполезным для своей страны.

На призывной комиссии мои убеждения приняли, и предписание вручили сразу, правда, не по месту проживания и не в кукольный театр.

«Самовар» честно напомнил мне, что ближайший от Чабакура театр кукол есть только в Кирове. Это было правдой: кукольники, как и шахматисты, у нас были не в почёте.

– Я сделал запрос в Киров, – говорил он мне, отыскав укромное местечко в барбаканах районного военкомата, – им нужен артист-кукловод со специальным образованием. Короче, ты не подходишь.

– А другие театры?

– Обижаешь, чемпион! – елейным голоском нашёптывал юрист. – Думаешь, в каждом прямо ждут тебя с распахнутым объятием? Был один вакант, к слову, в труппу магнитогорского тюза «Буратино». Декоратор-осветитель и костюмер-гримёр на полставки.

– Я бы смог!

– Не сомневаюсь! Но декоратора-осветителя-костюмера-гримёра мы успешно про… зевали. Опередил нас доктор кукольных наук по имени Карабас. Но ты не унывай! Всё что не делается, то к лучшему. Я тут вспомнил давеча, что в учреждениях Минобороны альтернавщикам служить на полгода меньше. А что, определимтебя в военный музей, посидишь на вахте полтора годика и как раз успеешь подать документы на восстановление через год на следующий. А так теряешь ещё год! Вообще, смотри сам, решать тебе.

И я смотрел: аргументы казались мне железобетонными. Правда, соглашаясь, я не учитывал одного: в Чабакуре не было организаций министерства обороны. Ну, то есть вёдра когда-то эмалировали на военном заводе, совмещая с конечной стадией лакирования гильз под винтовку Мосина. Но после победы завод поставили на консервацию, а в девяностых приватизировали, а затем благополучно разворовали.

Размышляя о шахматном этикете, одно из правил которого гласило «тронул фигуру – ходи», я понял, что всё больше теряю инициативу, но, коснувшись фигурки, всё же ею походил: взял оплаченный военкоматом билет до Красносудженска.

И вот сквозняк уже холодит мою макушку, надувая ветром голову, а я безразлично провожаю взглядом сбегающий назад пейзаж, прокручивая в голове сицилианскую защиту, но мысли, мои мысли роятся совершенно о другом, выдавливая наружу двойственное чувство – мучительное и в то же время радостное. Впереди у меня двое суток с четвертью пути, а что после – я пока не знаю, и это незнание успокаивает, обнадёживает. Неведение всегда оберегает нас. Но правда в том, что всё возможно, пока не сделан выбор. Определяющее незнание состоит же в том, что мы не знаем, кем будет сделан этот выбор.

Глава 4

Я проснулся от мерных ударов, словно невидимый метроном отстукивал очень точно заданный ритм. Или может, сквозняк гулял по комнате, и я замёрз под тонким одеялом. Не раскрывая глаз, стараясь не спугнуть блаженную дремоту, отлепил от уха наушник смолкнувшего плейера, свернулся в позу эмбриона, продавливая головой в подушке из свалянного синтепона уютное гнездо, и попытался вернуть прерванное сновидение. Именно тогда я услышал стук. Прислушался. За стылыми стенами, тянущими драгоценное тепло из батарей, вторую ночь не унимался ветер. Я облегчённо вздохнул, вспомнив про ветхую крышу и неплотно прикрытую фрамугу окна: это долетал цокот кровельного железа. Едва я ублажился этой мыслью, как цокотанье неожиданно сопроводил короткий булькающий звук и хриплый стон. Я резко выпрямился, выныривая из плена одеяла, и осел на кровать. Косые лунные дорожки, пробиваясь сквозь зашторенное окно, дотягивались до соседней двухъярусной кровати, стоящей у стены напротив. Цок-цок-цок… Кровать цепляла металлическими углами рыхлый известняк стены, раскачивалась из стороны в сторону. Моя растопыренная пятерня тревожно зашелестела над письменным столом и книжной полкой, нащупала выключатель и припечатала его к стене коротким пистолетным хлопком. Комнату залил яркий электрический свет. Мелькнули оголённые ягодицы, белые как мел. Вспорхнуло одеяло, накрывая парочку.

– Бляха-муха! – глухо ругнулось одеяло, и из него обратно на середину комнаты вынырнуло тело, стыдливо прикрывая причинные места подушками. Тело глянуло на меня и свирепо вякнуло: – Слышь, ты кто такой и как сюда попал?

Щёки запылали от прилившей крови. Я в недоумении таращил глаза.

– Ты сам, что здесь забыл?

– Ушлёпок ты бракованный! Я здесь живу!

– Чего? Не понял! – Я спешно натянул трико, майку и спрыгнул со второго яруса на пол. – Я вообще-то тоже, так что давай, повежливее.

Ночной визитёр, похожий на молодого Ульянова-Ленина – с широкими залысинами и открытом лбом, хитро и гадко осклабился, намереваясь выдать тираду, но его прервал детский смех – тонкий, переливчатый, чуть-чуть визгливый.

– Прямо какая-то мелодрама в стиле «Иронии судьбы», – закутанная в одеяло, как в паранджу, обладательница ребячливого смеха, вынырнула из-за мужской фигуры и принялась изучать меня долгим, пытливым взглядом. – Мальчики признавайтесь, у кого из вас двоих страшное похмелье после дружеских посиделок в бане?