Асимметрия

– Отчисление из университета за неуплату – неприятный эксцесс, – сказал он, не отрывая глаз от экрана.

– Это, в самом деле, уважительная причина, которая не ставит вас в один ряд с теми лоботрясами, которым просто лень учиться. Согласно договору оказания платных услуг на обучение, заключённый между вашим сыном, Евгения Аркадьевна, и ректоратом, вы обязаны вносить фиксированную плату за каждый последующий год. Ваш сын успел благополучно отучиться весь первый курс и даже сдать сессию, однако оплату за второй год обучения вы так и не произвели.

– Ефим Иннокентьевич, да мы разве спорим?

– жалобно заголосила Евгения Аркадьевна. – Я писала вашим коллегам на сайте, что я живу на пособие по безработице. Судьба моего мягкотелого инфантильного мужа, ушедшего к другой в пьяном угаре под видом серьёзных отношений, мне неизвестна. Я – мать-разведёнка. Знаете, что это такое, когда благородные мужчины называют тебя «б/у с прицепом» и искренне считают паразитирующим на их чувствах монстром? Это совершенно невыносимо и оскорбительно слышать!

– Ма! – раздражённо прикрикнул я на неё. – Речь же не об этом!

– Ну, почему? – «самовар» снова включил фирменную улыбочку, ласково, как на идиотов, посмотрел на нас. – Я понимаю. Нет, правда, всё понимаю. Умышленно замалчиваемая в обществе тема разведённых женщин с ребёнком на руках не идёт на пользу оздоровлению отношений в семьях. В обществе уже давно идет самая настоящая война полов, о которой мало кто стремится говорить вслух. Что касается вашего мужа, то, безусловно, вы правы. Если ваш бывший супруг исполнял свою алиментную повинность не слишком усердно или честно, то взыскать с него за прошедший период, возможно, будет решением вашей проблемы. Просто нужен грамотный юрист, чтобы обстряпать доказательную базу для суда быстро и красиво. Искать его не надо, я сам организую…

– Послушайте, – сказал я жёстко, – отец оставил нам квартиру, и он помог деньгами на первый год учёбы. Так ведь, мама?

– Ефим Иннокентьевич, – уклонилась от ответа мама, – в самом деле, необходимости в такого рода мерах нет. Я не претендую на алименты.

– Хорошо, – понимающе кивнул юрист. – Всё, этого вопроса не касаемся. Тогда по существу вашего дела, молодой человек. Ситуация неприятная, но решаемая. Если погасить свой долг перед университетом вы не в состоянии, можно восстановиться через год. Устроитесь на работу курьером или грузчиком, за год деньжат поднакопите, а собрать документы заново будет не проблема, я помогу.

– Дело в том, что ректорат подал списки отчисленных в военкомат и моему сыну уже успели вручить вот это!

Мама достала сложенную вдвое повестку.

– Экая досада! – недовольно крякнул Ефим Иннокентьевич, изучая бумагу. – Как вас нашли?

– Комендант принёс в общагу и заставил расписаться, – буркнул я. – Сказал, иначе выставит с манатками на улицу, а мне ночевать негде, я в Москве один.

– Зря это ты, пацан, – сочувственно произнёс «самовар». – Год можно было бы побегать, а потом… ну, да ладно, сделанного не воротишь. Тогда, мамаша, расклад такой: сознательное уклонение от службы вашим сыном карается законом. За это предусмотрена ответственность, так что лучше год отслужить, чем потом перечеркнуть себе всю биографию и будущую карьеру.

– Сейчас такая неблагоприятная политическая обстановка! – зашмыгала носом мама. Я с удивлением повернул голову в её сторону: она едва сдерживала слёзы. – Что творится в мире – посмотрите телевизор! Страшные вещи происходят!

– Евгения Аркадьевна, я бы на вашем месте меньше смотрел телевизор! – Ефим Иннокентьевич придвинул коробочку с бумажными платочками, а сам снова углубился в ноутбук. – Впрочем, что вы предлагаете?

– Нельзя ли, – она понизила голос до тихого шёпота, – как-нибудь отмазать мальчика от армии?

– Ну, во-первых, – сказал недовольно, через губу Ефим Иннокентьевич, – вы безнадёжно застряли в девяностых, Евгения Аркадьевна: косить уже не надо, есть вполне законные способы не проходить службу. А во-вторых, как вы выразились, «отмазать» за бесплатно не получится, вы же понимаете? Откуда денежку возьмёте?

– Да, это правда: нет, – снова расстроилась мама, будто не могла свыкнуться с подобной мыслью. – Но ведь должен быть какой-то выход!

– А вы, простите, какой помощи ожидаете от меня? – неожиданно прозрел «самовар» и заёрзал в кресле.

– Ну, какой-какой? – заломила она руки и всё-таки не выдержала, расплакалась. – Такой, которая не покалечила бы сына и помогла ему вернуться на эту свою кафедру шахмат.

– О-о-о! – «самовар» почтительно глянул на меня и подмигнул. – Будешь бороться за шахматную корону?

– Сначала хочу стать гроссмейстером очень серьёзного уровня.

– Достойно уважения.

– Глупости это всё, – сквозь слёзы завела старую пластинку мама. – Пустое! Куда с такой профессией пробиться в наше время?

– В Кубок мира! – сказал юрист и снова подмигнул мне. – Вы зря не верите в будущее сына, Евгения Аркадьевна. – Думаю, всё реально на этом свете. Ким, чего молчишь? Что скажешь в свою защиту?

– Я скажу только, что шахматы – самая умная и гениальная игра!

Я запнулся, не зная, что ещё добавить к сказанному.

– Метко сказано! – охотно закивал мне «самовар». – В онлайн есть сервер Плейчес, в нём можно получать дукаты. Я пробовал эту игрушку, но продул, что как бы подтверждает твои слова. Она слишком умная, слишком гениальная, Ким. Для меня, во всяком случае! – Он рассмеялся, но тут же посерьёзнел, его голос сделался сверкающим и змейчатым, как извилистая Вятка. – Дарить надежду вообще нельзя, потому что надежда есть величина эвентуальная, то есть возможная при особых обстоятельствах. Но я рискну. Я хочу подарить надежду твоей маме и тебе, Ким.

Невероятно, но всего после четырёх ходов каждого из игроков, фигуры на шахматной доске могут занять 288 миллиардов различных комбинаций. Мы выросли в метрической Вселенной, где всё ясно и логично, но как вообразить количество возможностей, как объять разумом фантастическое множество этих комбинаций, из которых к победе игрока ведут только следы миллиардных долей.

Без шуток, понимал ли это «самовар», пробавляющийся от случая к случаю партейками в Playchess? Говоря языком шахмат, моя позиция была наихудшей, но сто раз прав тот, кто утверждал: нет такой позиции, которую нельзя сделать ещё хуже. Не знаю почему, но почему-то не нашлось такого человека, который мог бы мне задать тогда прямой вопрос: «Ким, что ты сам-то думаешь о службе в армии?». Конечно, вся эта фигня про школу жизни и армейскую закалку на меня вряд ли подействовала, зато прекрасно работала история соседа, контуженного во второй чеченской. Он поднимался на третий лифтом, а до пятого крался пешком, прижимаясь к стене: всё ждал засады. Что я после такого мог думать о службе в армии? Человек делает место, а потом место делает человека. Но ведь не у всех же так, и шансов заполучить проблем от чабакурского гопника было, наверняка, не меньше, чем в вооружённых силах. Однако мать впадала в крайность, а юрист имел нормальное желание заработать, и в его обязанности не входило проводить со мной ликбез на тему «Надо отдавать долг Родине или ещё немного взять взаймы?»

Не знаю, как в шахматах, но в своей работе «самовар» был просто бог. Конечно, он не отговаривал, наоборот, предлагал прекрасный вариант с рассрочкой, прямо как в магазине мебели.

– На начальном этапе, конечно, надо будет дяде-военкому дать мзду, – поучал Ефим Иннокентьевич, выдергивая из коробочки платочек и рисуя на нём карандашом пятизначную сумму. – Но это, в общем, вполне посильная подмазка. Остальные барашки в бумажке растяните на весь срок службы и будете перечислять на карту равными долями в виде половины месячной зарплаты сына. Вам это понятно, Евгения Аркадьевна?

– Совершенно непонятно! – Она отрицательно качала головой. – Он будет всё-таки служить?

– Да, два года, – отвечал «самовар». – Слышали, наверно, про альтернативную службу? Это ваш единственный вариант «эконом», мои хорошие. По-другому никак.