Дом последней надежды

И ладно бы сына подарила, о котором мастер Сан мечтал.

Дочь.

Ему бы кормилицу нанять, а после отослать дитя госпоже Рани, чтобы воспитала она, как воспитывала четверых собственных дочерей. Но нет… кормилицу-то он нанял, а после стал учить дочь тому, чему девушек не учат.

Где это видано, чтобы девка оружие в руках держала?

Ну, кроме мухобойки…

…она говорила, наливаясь красным гневом, выплескивая свое праведное, как ей казалось, возмущение. Араши слушала.

Пританцовывала.

И поглядывала на Иоко сквозь длинную челку.

Она была… не такой.

Совсем не такой.

И первым порывом Иоко было отказать от дома этой странной девушке, которая вовсе не выглядела ни обиженной, ни растерянной, ни нуждающейся в защите. Обряженная в штаны-хакама из черного хлопка и в черную же рубаху, длиной до середины бедра, она, казалось, не испытывала ни малейшего смущения.

…отец учил ее на совесть.

И возможно, знал, для чего делает это, да только сказать не успел. Однажды ночью душа его покинула тело, и Араши осталась одна.

Дети не могут жить одни.

И госпоже Рани пришлось взвалить на себя заботу о сироте, чему сирота совсем не обрадовалась. Она оказалась нагла, дурно воспитана и строптива. Она не желала работать на поле и не умела работать в доме… она перечила всем и во всем…

— …а потом она заявила, что сама себе выберет жениха. Ха! — тетушка хлопнула себя по бедрам, и бамбуковая рукоять зонта опасно затрещала. — Я хотела ее побить палками…

…но терпение Араши закончилось.

Она сломала палки.

И побила горшки. И сказала, что если ее так называемый жених дерзнет заглянуть в дом, то ему же будет хуже…

— Сколько вы хотите? — тетушка выдохлась.

Араши смиренно застыла, только темные, что дикая вишня, глаза ее лукаво поблескивали. И губы дрожали, и вряд ли от сдерживаемых слез.

— Пятьдесят лепестков, — Иоко решилась.

Кто она, чтобы отказывать от дома девочке, которая еще не понимает, насколько жесток этот мир.

— Просите больше, — голос Араши оказался звонок. — Отец оставил три сотни… и еще нефритовых статуэток…

— Лжешь, маленькая дрянь! — взвизгнула госпожа Рани.

— Их она успела припрятать, как и шелк, из которого мне фурисодэ шить должны были… плевать на шелк. А вот отцовские клинки пусть вернет. Они мои по праву.

— Да пусть у тебя язык отсохнет…

Госпожа Рани хватала рот губами, сделавшись похожей на большую рыбину.

— Сделайте так, как говорит девушка, — Иоко не умела спорить, но странное дело, близость Араши будто придала ей сил. — И уходите с миром… она больше не побеспокоит вас.

Клинки доставил слуга.

И с ними — сверток темно-лилового шелка, расшитого серебряными лилиями. Ткань была чудесной…

…и испорченной.

— Да уж… — Араши сунула палец в дырку. — Теперь только на тряпки… жадная она и безголовая… а вы тоже меня учить станете?

— А есть чему? — тогда, кажется, Иоко впервые за долгое время улыбнулась.

Глава 6

Мы встретились тем же вечером.

Наверное, я могла бы еще несколько дней притворяться больной, и никто из них не посмел бы потревожить покой госпожи, но… моя натура была против.

А потому…

Наряд из шелкового платья с длинными рукавами.

Широкие красные штаны.

Скользкий пояс змеей обвивается вокруг талии. И девочка, встав на табуретку, расчесывает волосы. Она ловка и спокойна, будто не происходит ничего необычного. А может, и вправду не происходит? И я себе придумываю… но откуда это щемящее неприятное ощущение в груди?

Тревога.

И страх.

И кажется, у нас с Иоко дрожат руки, а это нехорошо. Хорошо, что эти руки можно спрятать в широких рукавах кимоно. Прохладный шелк ластится к коже, но отсутствие нижнего белья несколько смущает.

Привыкну.

Я отказываюсь от рисовой пудры.

И от краски.

И от черного лака, которым полагается покрывать зубы. Впрочем, что-то подсказывает, что и Иоко избегала этой процедуры. К счастью, боги наградили ее достаточно крепкими зубами, чтобы не нуждаться в огахуро[15].

— Просто косу, — сказала я, когда девочка попыталась соорудить из моих волос корону.

Вдове не пристало… а мне не хочется.

Она кивнула.

И справилась быстро. Протянула руку, помогая подняться. Деревянные сандали были по-своему удобны, если к ним привыкнуть.

Маленькие шажочки. Иллюзия медлительности.

А я привыкла ходить широко.

Раньше.

…узкое платье мешает, и я спотыкаюсь, но тело само знает, что делать, и мне нужно лишь позволить ему идти.

Сумерки.

И комната с низким длинным столом. Циновки.

Бумажные фонарики, в которых спрятаны светящиеся камни. Это проявление магии больше не смущает меня. Действительно, если я жива и в чужом теле, то стоит ли удивляться такой мелочи, как светящиеся камни?

Женщины.

Они поклонились и сели, каждая на свою циновку.

— Добрый вечер.

…алое кимоно и набеленное лицо. Всхлип.

Хмурый взгляд, которого Мацухито была удостоена от Кэед.

Юкико жмется в тень.

И кажется, готова исчезнуть, стоит на ней задержаться взгляду. Ее положение ныне уже заметно, и сатин простенького платья обрисовывает животик.

Араши вновь в мужском наряде. Хорошо, хоть ножи свои за стол не потащила.

А Шину молчалива.

Задумчива.

Она старше прочих и понимает что-то… что-то важное, ускользнувшее от меня с памятью Иоко. И это обидно. Мне доступно все прошлое моей предшественницы, кроме того последнего месяца, в котором она заболела.

…подали еду.

Вареная рыба на деревянном подносе и рис, который получился не слишком удачным. Значит, кухарила Араши, она всегда готовила рыбу с рисом, только рис или недоваривала, или, напротив, переваривала до клейкой тягучей массы.

Острый зеленый соус.

Маринованный имбирь и что-то еще, что Иоко помнила как аюро и, кажется, любила это. Я же разглядывала полупрозрачную желтую массу и гадала, стоит ли рисковать, пробуя это.

Ели молча.

Аккуратно орудовали палочками, однако по-разному. Араши почти не жевала, она глотала жадно, будто все еще спешила куда-то. А вот Юкико брала маленькие кусочки и так осторожно, будто опасалась, что, возьми она больше положенного, и ее прогонят от стола. Кэед была безупречна в манерах. И потому сложно было понять, любит она рыбу и рис или же терпеть не может.

Мацухито вздыхала над каждым кусочком.

Шину просто ела.

Она старательно двигала челюстями, но задумчивый взгляд ее был обращен в стол.

…тревога шевельнулась.

Что-то такое… нехорошее случилось. Или должно было случиться? Заговорить?

…я решилась, когда девочка подала чай, и Кэед, решительно отстранив служанку, сама присела к круглому заварочному чайнику. Она колдовала, что-то разливая и смешивая, и выглядела почти живой.

Почти счастливой.

— Спасибо, — я приняла в ладони чашку. — Я… много думала в последние дни.

Чай пах жасмином.

— …боги послали болезнь испытанием духа… и тела… — говорить с ними все равно, что со стеной. Слушать слушают, а пойди пойми, что творится в головах их.

И почему мне это так важно?

— …чего вы хотите?

Моя заготовленная речь рассыпалась. Я вдруг поняла, что им все эти слова не интересны.

Они не верят словам.

А чему верят?

— Простите? — подала голос Кэед. Она сидела на корточках и спина ее была пряма.

…и она не стала наряжаться к обеду. Бледную кожу ее покрывали веснушки. Рыжие. Яркие. Они были и на носу, и на лбу, и, кажется, на руках тоже.

— Чего вы хотите? — повторила я вопрос, который когда-то задавала сотрудникам.

…правдивые ответы, к слову, получала крайне редко. Но тогда они меня не слишком-то интересовали.

— Сейчас? — уточнила Кэед.

— Вообще. От жизни.

— А разве нам позволено иметь желания? — легкий наклон головы, который выражает и недоумение, и насмешку. Разве пресветлая госпожа Иоко не понимает, что женщинам, собравшимся под крышей ее дома желать нечего?

15

Традиция чернения зубов, в основе имевшая сугубо практическое значение. Покрытые смесью окислов железа и ягод суммаха зубы меньше портились.