Пусть говорят

Марина Мурсалова

ПУСТЬ ГОВОРЯТ

Часть 1

Аня бежала по коридору, судорожно запахнув пальто из дорогого английского кашемира. Мужская часть коллектива жилконторы в срочном порядке высыпала в коридор на перекур при первых же истерических фальцетных звуках всем хорошо знакомого голоса Евгении Францевны, раздавшегося из кабинета ее мужа – начальника жилконторы Борщева М.А.. И теперь с любопытством, перемешанным с нескрываемым плотским интересом, рассматривала пробегавшую мимо невзрачную секретаршу товарища Борщева, щеки которой полыхали ярким румянцем. Однако невзрачной, во всяком случае, для мужчин Аня перестала быть в одночасье. Большинство из них с огромным удивлением отметили про себя, что эта девица, эта скромница Анька Пшеничная, оказывается, очень даже ничего, очень даже… если ее в любовницы определил сам начальник, уж в чем-чем, а в женщинах знавший толк. Они поняли это все разом в тот самый миг, когда Евгения Францевна открыла коллективу глаза на «эту маленькую дрянь».

Сцена получилась довольно бурной, но банальной. Евгения Францевна вошла в кабинет мужа как раз в тот момент, когда его молоденькая секретарша нагло восседала у того на коленях. В руках девушка держала точно такой флакон «Серебристого ландыша», какой накануне тот преподнес своей дражайшей супруге. При этом оба весело смеялись, а секретарша фамильярно трепала мычащего начальника за нос. Одного беглого взгляда на эту идиллию было достаточно ушлой бывшей продавщице, чтобы понять – между ее мужем и этой юной потаскушкой существовала интимная связь…

«Ничего в ней нет», однако единодушно заключили женщины – работницы той же жилищно–коммунальной конторы, узнав новость дня. Они не могли скрыть своей откровенной зависти. Почему эта «не рыба не мясо» Анька, когда желающих оказаться в милости начальника среди его работниц было предостаточно?

Михаил Александрович слыл свой слабостью к женскому полу.

Его видели в обществе разных женщин. Все они были, как правило, с очень выразительными формами – пышнотелыми, томными блондинками, кстати, однотипными с его собственной женой.

Как в богемную коллекцию могла затесаться эта серая мышь, не выделявшаяся среди остальных женщин коллектива ни фигурой, ни внешностью, ни даже умом, понять не мог никто. Хотя по части ума, конечно, Аня Пшеничная явно всех обошла…

После окончания войны прошло пять лет, из родных у Ани осталась одна тетка. Та все еще пребывала в страшном горе по поводу потери единственного кормильца – мужа, он погиб по дороге с фронта – подорвался на мине. И тетку не минула участь большинства односельчан, каждой семьи коснулся огонь войны.

Сельское хозяйство поднималось с большим трудом, все, как и в годы войны, вывозилось с полей – теперь в восстанавливаемые города. Теперь, имея на руках трех малолетних детей, она ломала голову над тем, как уберечь их от голодной смерти. Лишний рот ей был совершенно ни к чему. Да и племянница была достаточно взрослой и могла уже сама позаботиться о своей судьбе.

– Поезжай в город, – посоветовала тетка, – тебе уже восемнадцать. В селе работы не найдешь, только надорвешься. А в городе можно попытаться. Молодые руки нужны сейчас, на завод устроишься, а повезет – в контору, а там – угол дадут, да и на хлеб себе заработаешь. Глядишь, мужа найдешь, ты красивая, умная, постоять за себя можешь – тебе в городе жить… Аня, где на перекладных, где пешим ходом добралась до города.

Была весна, природа, несмотря на людские беды, как положено, в срок наливалась соками, в рощах вили гнезда и выводили заливистые рулады оживившиеся пташки, и все дышало надеждой.

Точно с такими же надеждами на лучшее и связывала свое будущее юная Анна. Она не сомневалась, что в ее жизни все будет хорошо, главное – зацепиться в городе.

Город всегда ассоциировался у нее с некой загадочной благодатной, сытой и красивой стороной жизни.

Ане повезло. В поезде она познакомилась с женщиной Антониной Ивановной, работавшей бригадиром дворовых уборщиков в жилконторе. Та, выслушав историю несчастной девушки, расчувствовалась и пообещала подсобить в трудоустройстве. Слово свое сдержала. Вскоре Аню зачислили в штат дворовых уборщиков.

Работу дворника Аня, конечно же, не любила. Если найдется человек, который скажет, что свою работу дворника он очень любит, можно с уверенностью сказать, что он просто кривит душой. Не родился еще человек, который с удовольствием занимался бы обслугой посторонних, незнакомых ему людей, да еще за такое мизерное вознаграждение. Такая работа обычно бывает вынужденной. Но Аню она как раз устраивала, так как была не очень трудной и привычной. Единственное неудобство – это ранний подъем. А убрать двор нужно было до того, как из подъездов начнут выходить жильцы.

Первыми на работу, как правило, отправлялись рабочие расположенной неподалеку ткацкой фабрики.

Ближе к восьми двор заполнялся веселыми голосами спешащей в школу ребятни. Но самым любимым временем дня для Ани был промежуток между половиной девятого и девятью утра – это было время, когда выходили служащие и чиновники разного ранга.

Из окна жалкой полуподвальной каморки – дворницкой, в которой проживала Анна, были видны только ноги участников этого каждодневного праздничного спектакля. В это благодатное время начиналось самое интересное – из подъездов, словно видения из призрачных сказочных снов, являлись настоящие короли и королевы жизни – чиновники, работники среднего руководящего звена и их великолепные жены.

Ровно в четверть девятого Анна усаживалась на ларь для хранения метел около дворницкой и с замиранием сердца наблюдала, как жизнь вокруг начинает наполняться светом, оживать и преображаться с появлением этих удивительных полубогов. Как в сверкающие машины усаживаются красиво одетые ухоженные женщины в дорогих шубах и модных манто, в изящных ботинках и туфлях с бантами, в кокетливых шляпках, с маленькими сумочками и в лайковых перчатках… И рядом с ними всегда их галантные внимательные спутники – мужчины в галстуках и с портфелями, от которых пахнет незнакомым, и от того еще более волнующим, возбуждающим запахом одеколона…

Ане нравились все эти мужчины, временами кто-то больше, кто-то меньше. Но себе она призналась, что, не задумываясь, связала бы свою жизнь с любым из них, несмотря на возраст, так как у них было в наличии самое главное мужское достоинство – положение, а значит, и деньги. Семей таких служащих проживало в этом дворе не меньше десяти. Мужья занимали высокие посты, пользовались служебными машинами, которые, судя по наблюдениям Ани, чаще были в распоряжении их жен. Та беззаботная жизнь, которой жили все эти богатые успешные люди, была для Ани недосягаемой мечтой. Она это очень хорошо осознавала, но девичья неуемная фантазия не давала покоя, и Аня не раз представляла себя на месте той или иной счастливицы в норковом манто.

***

Прошло уже немало времени с начала ее взрослой самостоятельной жизни. Дни тянулись, не особо радуя своим разнообразием. Утром уборка, раз в неделю – мойка подъездов, а теперь, когда пришла зима, еще и – ежедневная очистка асфальта от толстой ледяной корки.

Зарплаты хватало с трудом, но за полгода проживания в городе Аня научилась

экономить, так как поняла окончательно, что надеяться ей приходится только на себя.

От тетки из деревни приходили редкие письма, после которых оставалось горькое чувство: в деревне голодно и холодно, дров не хватает, так как власти запретили вырубку леса. За незаконную заготовку наматывают приличный срок. Люди мерзнут, однако в сельсовете и домах начальников – нет проблем с отоплением.

«Везде одинаково, – сделала вывод для себя наблюдательная Аня, – богатые богатеют, а бедняки беднеют».

Аня с трудом удерживала в руках тяжелый железный лом. Ледяная короста у подъезда никак не раскалывалась. Кол скользил в грубых варежках из козьей шерсти, и удар получался не такой сильный. Промучившись довольно долго, Аня почувствовала, что ладони начинают уже зудеть при каждом взмахе проклятой железякой. Скоро шесть часов, а она как топталась у крайнего подъезда, так и топчется. Что, если ей не удастся справиться со льдом до половины девятого. И не дай Бог еще кто-нибудь из служащих на нем поскользнется?