Око за око

Нет. Нет, ведь тогда ей придется приблизиться к водам еще на шаг. Развернувшись к нависшей над песком земле, травница заметила, что к берегу прибило не один труп… Второй, все еще защищенный тяжелым доспехом, лежал совсем близко. Соленый ветер трепал ее волосы, и тонкие пальцы, как бы ни убирали пряди светлых волос за острые уши, не могли справиться с беспорядком. Чувствуя, как к горлу подкатывает ком низменного инстинктивного страха, девчонка шагнула навстречу очередной находке.

Братья за ее спиной спорили, тыча мечами в почившую псину, а Урса шла вперед, чтобы узнать, что ждет ее там. Это человек, человек, несомненно. И этому еще повезло. Остановившись рядом, Урсула заметила, что у воина целы все конечности, и из видимых повреждений только рана на груди, заплывшая спекшейся кровью. Рана, которую тот прикрывал обеими руками в латных перчатках… Словно живой, словно пытающийся выжить.

Сначала она не поверила собственным глазам, сначала девчонка пыталась уверить себя в том, что ей это кажется. Только у «трупа» та заметила треугольные уши, выглядывающие из-под длинных черных волос. Такие же длинные, как у ее матери, такие же тонкие черты лица, такая же линия губ. Урса осторожно наклонилась над почившим воином, чтобы осмотреть его ближе.

– Эльф, – шепнула она, как часто делала прежде, в гудящем в ушах одиночестве. – Это же эльф… Настоящий…

Верно. Перед Урсой, так давно захоронившей мать, предстал он, кусочек ее расы, напоминание о том, что было ею утрачено. Девушка, сбитая с толку, закусила губу, наклонилась ниже, всматриваясь в черты лица незнакомца. Бледный, не то после смерти, не то во времена здравствования, он казался ей слишком красивым для того, чтобы умереть. Черные волосы юноши обрамляли его лицо, тени залегли под глазами, и бледные губы, сомкнутые в тонкую бескровную нить… Вздрогнули, стоило девушке положить ладонь на щеку «трупа».

– Ох, – вскрикнув, отпрянула девушка.

И голос ее озарил побережье новыми красками. Она не ждала этого, не ожидала, что находка покажет ей зубки. Братья, услышав, что спутница их напугано дернулась, поспешили догнать ее, дабы вместе осмотреть находку. Не мертвый, эльф все же не открывал глаз, не ругал сновавших мимо недругов, а продолжал испускать дух на холодном песке берега.

– Что, живой? – спросил один из юнцов. – Странный он какой-то… Я не видел у наших таких доспехов.

– Может, он был с ведьмаком? – спросила травница, по очереди посмотрев на братьев. – Или с друидами.

– Может и с ведьмаком, – ответил Одмар-младший, сплюнув себе под ноги. – Сейчас уже не важно, с кем он был. Все равно же издохнет.

Только Урса не могла позволить ему вот так умереть. Девушка закусила губу, подумав о том, что ей следует сделать. Братья молчали, и каждый из них уже собирался вернуться к собственным делам: продолжить пинать труп неизвестного зверя, только девчонка порывисто оглянулась. В ее золотых глазах горел огонь, огонь, способный растопить многовековой лед островов Скеллиге… Не то, что сердца двух мальчишек, не доросших даже до битвы.

– Нет, нельзя, чтобы он тут издох. Подите возьмите мою лошадь и телегу, нам нужно его отсюда забрать.

– Зачем? Он же издохнет, – отвечал ей старший из братьев. – Посмотри на него, Урса. Битва была бог знает когда, он провалялся в соленой воде, кишащей мусором и трупами несколько дней, потом сох здесь, под ветром и…

– И теперь мы отнесем его в мою хату.

– В твою хату? Ха, еще чего. Мы не оставим тебя с ним наедине, – произнес младший, выпятив грудь вперед.

– Оставите. Просто в одном случае он будет лежать тут, у воды, и мне придется выходить к нему ночью и лезть по скалам мимо сирен, а в другом – он будет безопасно лежать в соседней комнатке.

Разговор был исчерпан, не было аргументов, теперь оставались лишь действия. Мальчишки нехотя переглянулись, понимая, что упрямая травница не отступит от своего. Ялмар первым покинул берег, Одмар шел за ним, опуская взгляд к шуршащему под ногами песку. Тот понимал, что никакого ромашкового чая на прощание ждать теперь не придется, и все, чем одарит их девчонка перед уходом – кроткое «спасибо», брошенное соленому ветру.

– Чего ж он не издох пораньше? – обиженно спросил один брат второго, но ответ у него украл ветер.

Тяжелый доспех воина блестел, в нити кольчуги вплелись частички спекшейся крови. Урса понимала, что это тяжесть, давящая на раненную грудь, мешает умирающему дышать. Возможно, ему и не нужно теперь много воздуха, но способность дышать не могла оставаться ненужной. Дотронувшись до него снова, травница заставила себя не отдергивать руку. Холодный, словно льды на вершине Камби, он все же реагировал на касания теплых рук. Умирающий эльф не стонал, не двигался, но губы его то сжимались, то разжимались, пока Урсула разрезала застежки.

Тяжелый нагрудник не мог весить меньше того самого теленка, что Урса отдала великану не так давно. Щеки девчонки покраснели, пока та стягивала его с эльфа, пытаясь не тревожить свежую еще рану. Рубаха, надетая под него, вся пропиталась кармином, и запах соленой воды не мог скрыть сладкого аромата загнивания. Урса прикрыла рот рукой, понимая, сколь мал шанс на его выздоровление.

– Дьявол, – выругалась она тихо, смотря за тем, как следующая волна идет за предыдущей. – Только бы не помер, пока их нет.

С латами оказалось проще, замки на них были слабее, и не израненные ноги можно было не жалеть. Урса стянула и тяжелые сапоги, оставив эльфа лишь в тряпичной одежде, пережившей день дрейфования по океану и еще два здесь – на открытом берегу. Рваное дыхание эльфа стало ровнее, и девчонка осмелилась приподнять кусочек ткани, чтобы посмотреть, что ждет ее под ней.

– Сквозная, – шепнула она, заметив ранение. – Рана сквозная, – с ужасом добавила девушка, понимая, что пусть важные органы и не задеты, но внутрь, скорее всего, уже попала инфекция.

Если бы мимо проезжал художник, из-под его пера могла бы выйти картина, глядя на которую даже в черством воителе просыпался бы душащий трепет. Если бы на острове жил бард, о, сегодня родилась бы дивная песня. Полуэльфка, склонившись над умирающим юношей, пыталась успокоить саму себя, ища на его теле признаки выздоровления.

Она мягко гладила его белые ладони, ныне оголенные для ее рук, осторожно исследовала лицо, чистое и светлое, но все тщетно. Жизнь просачивалась сквозь пальцы, жизнь покидала его, как бы воин ни цеплялся за возможность продлить собственное мучение. В ответ не было ни движения, ни тихого мычания, ничего. Только губы, то расслаблявшиеся, то стягивающиеся плотнее. Эльф умирал, и умирал здесь уже давно.

Братья, прибывшие с конем и телегой, не верили в то, что Урса говорила всерьез. Пока оба грузили тело на устланную соломой древесину, травница ходила вокруг, моля их об аккуратности. Ее светлые волосы трепал соленый ветер, и тонкие пальцы девушки все не могли справиться с беспорядком в волосах. Но какое дело, какое может быть дело братьям, умирающему эльфу, острову, потерянному на юго-западе от иных Ард Скеллиге? Ведь глаза полуэльфки все равно напоминали им солнце, напоминали мед, напоминали золото, упокоенное в водах холодного океана.

========== 2. Немного жертвенности ==========

Когда-то давно, когда остров еще населяли люди, когда старший брат дергал Урсулу за косички, а отец все с тем же задором молодости бороздил океан, мать рассказала ей страшную историю. О том, что девушку неземной красоты когда-то давно с неба углядел дракон, дракон златокрылый, крупный и голодный. Мать рассказала Урсуле, что едва увидев ее, чудище, из хитрости и злобы, обернулось человеком. И не простым, а прекрасным юношей с длинными золотыми локонами, ниспадающими на широкую спину. Тут уж красавице было не устоять…

Начиная слушать, маленькой Урсуле казалось, что это очередная история о любви, только конец поразил ее в самое сердце. Долгий рассказ матери кончился тем, что коварный дракон сожрал прекрасную девушку, а кости ее выплюнул, пролетая над ее же домом. Концом истории служила краткая эпитафия на могиле той девушки, она же подчеркивала ее мораль. Эпитафия о недоверии прекрасному, чистому с виду. Сейчас, вспоминая об этом у распахнутого окна, девушка поежилась от страха.