Око за око

Чувствуя себя беспомощным, и от того испытывая небывалую злость, Карантир зашел в ее покои. Его бледные руки едва не дрожали от гнева, холодные глаза блестели, словно лезвие наточенного меча. Нет, он не должен оставаться столь беззащитным дольше, не должен, пора что-то решать. Чтобы травница, уставшая за несколько дней бодрствования, проснулась, юноше пришлось положить тяжелую руку той на плечо.

– Урса, проснись.

Девушка открыла глаза сразу, лишь услышав его голос. Холодные глаза эльфа сверлили ее тяжелым взглядом, зрачки бегали, словно в лихорадке. Урсула поняла, что гость ее сильно взволнован, но чем – ей лишь предстояло выяснить. Заспанные, ее золотые глаза были только светлее. Травница открыла рот, но поздороваться не сумела, Карантир одним лишь взглядом заставил ту промолчать.

– Где мой посох? – спросил он настойчиво, не давая девушке время, чтобы прийти в себя после беспокойного сна.

– Посох? – спросила та, смутно понимая, о чем идет речь. – Какой еще посох?

– Посох. Ветвь ольхи с кристаллом, впутанным у изголовья, древко обтянуто синей лентой. Я не выпускал его из рук… – вспоминал юноша, не позволяя травнице отвернуться. – Не отпускал, – повторил он, вспоминая, как уходил на дно после поражения. – Где ты нашла меня? Точное место, Урса.

Девушка боязливо сложила губы, пытаясь вспомнить, где именно подобрала раненного. Мягкий свет лился в комнату, освещая огарки догоревших у стены свечей. Урсула и хотела бы оглядеть комнату, чтобы увериться в том, что буря прошла без последствий, только не могла отвернуться от эльфа. Пес громко скулил в сарае, свет полз все выше, и день проходил мимо.

Она не помнила точного места, только примерное – под отвесным краем берега, за которым начинается песчаная дорожка к ледяной воде океана. Там, где она сняла с эльфа тяжелый доспех, где приняла его тело за островок выкинутой на берег крушины, где страшное неизвестное ей животное гнило до сих пор.

– У тебя с собой ничего похожего не было, – тихо произнесла девушка. – Ты лежал на песке, положив руки на свою рану, и все, – отвечала она. – Посоха не было даже близко к твоему телу.

Урсула надеялась, что в ее словах гость не усомнится, и надежды оправдались. Значит, в воде, на дне пучины… Сможет ли он обнаружить пропажу теперь? Осознание эльфу не понравилось, взгляд его изменился так, что травница осторожно отползла назад, к стене, чтобы быть в мнимой безопасности. Она ничего не знала, и в потере дорогой ему вещи не было и грамма вины травницы. Карантир знал это, потому поспешил спрятать свой гнев за ширмой спокойствия.

Обстановка в комнате менялась, вместо тепла Урсула снова чувствовала колкий страх, щекочущий душу. Перед последним вопросом стальной блеск снова промелькнул в его красивых глазах, и когда юноша наклонился над полуэльфкой, та не пыталась податься дальше, вглубь помещения.

– Когда к тебе снова прибудут те придурковатые братья? Боюсь, я все же вынужден их подождать здесь, с тобой.

– Они… Они, кажется, будут завтра, – отвечала полуэльфка, комкая в пальцах одеяло. – Можно мне встать? – спросила та тихо, чувствуя, как под плотной тканью гость сжимает ее лодыжки все сильнее.

*Говори (с) Старшая Речь.

**Здравствуй (особая форма приветствия к старшим), Ведун (с) Старшая Речь.

***Дитя солнца (с) Старшая Речь.

========== 7. Край света ==========

Весь следующий день гость помогал Урсе устранять последствия разгула стихии. Гроза принесла к ее дому тысячи веток, мусор из заброшенной неподалеку деревушки, ошметки израненных тел особенно невезучих рыб. Карантир не подметал дорожки, нет, не брал в руки веник или тряпку, не развешивал собственную одежду, не расставлял сушиться рыбу, нет, не занимался «черной» работой, считая себя положением выше… Но вечером он обеспечивал девушку светом, убирал вместе с ней особенно тяжелые ветки и помогал всем, чем только мог.

Урсула же откопала в погребе сверток с отцовскими вещами. За толстым слоем сукна они не запылились, лишь впитали в себя сырой запах земли. Почивший родственник был самую капельку шире гостя в плечах, но гораздо ниже, отчего вещи его на Карантире смотрелись комично. Словно эльф резко повзрослел и подрос в этих одеждах. Травница не решалась смеяться ему в лицо, но позволяла себе сдержанно хихикать, обращая к эльфу свой растерянный озорной взгляд.

Ночью девушка ушла в другую комнату, опасливо обнимая себя за плечи. Нет, когда спишь одна, чувство уюта имеет другой оттенок, оно не такое теплое, не такое тягуче-сладкое, его не хочется растянуть на долгие-долгие часы после рассвета. Этой ночью полуэльфка спала куда лучше, эльф же не спал совсем.

Карантир занял свой вечер мыслями. Ему нужно найти посох, восстановить утраченные в битве и лечении силы за те несколько дней, что у него остались, а после – убраться прочь. Рана затянулась, от нее оставался лишь шрам, который можно убрать, благодаря все той же магии. Только нужно ли возвращаться в Мир Ольх и испытывать удачу? Синий кристалл больше не светился, цепочка привычно врезалась в шею юноши, и тот невольно тянул кулон вперед, чтобы чувствовать, сколь она крепка.

Когда травница любопытно спросила о безделушке, сверкающей на его груди, эльф отмахнулся, сказав, что это – напоминание о ждущем доме, и иных вопросов не последовало. Только эльф видел, что у Урсы были вопросы, были, но остались глубоко внутри, запрятанными за кожей. Наверное, это придавало ей больше шарма: отчаянная покорность, сдержанность, даже не нужная в данный момент.

Эльфа забавлял ее страх, ему нравилось играть с ним, то пробуждая, то приглушая, словно пламя в очаге… И Карантир страстно надеялся, что то лишь от скуки. Иногда он ловил себя на мысли о том, что не желает вызывать в ее душе столь отрицательный трепет. Непривычной мысли для охотника.

Он снова подумал о ее глазах, подумал о том, что на солнце они походят сильнее, чем на полную луну и яркие звезды за ней. Карантир надеялся, что девчонка думала о нем хоть вполовину того времени, что он уделил ей. И надежды имели почву. Урса ворочалась, страх ее не прошел, но теплое чувство радости все росло и росло, питаемое его взглядами, его поступками.

Утром солнце поднялось над островом особенно высоко. Облака покинули небо, оставляя простор для теплого золотого света, и природа медленно оживала после вчерашней грозы. День начинался лениво, травнице вновь повезло поспать дольше обычного, но утренние дела она начинала незамедлительно. Урсула замесила пресное тесто, достала из погреба солонину и вяленую выпь, четверть головки острого сыра, запекла картофель с вороньим глазом в огне. Ей хотелось, чтобы это утро выдалось особенно приятным.

Карантиру понравилось просыпаться, чувствуя аромат готовящейся в печи пищи. Ему нужно есть, ему нужны силы, больше сил… Ему нужно побродить по этому проклятому острову и найти магическую жилу, чтобы источить ее и оставить это место навсегда. Надевать чужую одежду, ходить по чужому дому, сидеть за чужим столом – все это было эльфу непривычно, но он выполнял то без капризов, понимая, что его нынешнее положение – только необходимое зло.

– Ты всегда так питаешься? – спросил он, оглядев худосочную фигурку девушки. – Выглядит так, будто ты все те годы экономила до этого момента, и сейчас мы уничтожаем твой полугодовой запас.

– Я просто ем немного меньше, – ответила Урса, смущенно закрывая ладонями чересчур плоский живот. – Я больше не могу, поэтому такая тощая.

– В этом… – осторожно начал Карантир, понимая свою ошибку, – В этом нет ничего плохого. Эльфийки никогда не славились округлостью форм, а ты, хоть и не в идеале, все же имеешь отношение к нашему роду. Ты выглядишь прекрасно.

Эльф приступил к завтраку, завернув кусочек необычного сладковато-соленого сыра в пресную лепешку. Он уже не видел, как удивленно девушка воззрилась на своего гостя, как ее красивые золотые глаза следили за его движениями, как она краснела от его слов. Прекрасно? Ей такого еще не говорили, не говорили такие, как он. Братья, что вот-вот прибудут к острову, отвешивали травнице нелепые глупые комплименты, связанные только с ее домовитостью, и не вызывающие у девушки такого восторга.