Страница 6 из 11
заслужило слова преподавателя «pulchre» – «прекрасно».
Так и учился Михаил Ломоносов, имея, как вспоминал он позднее, «со всех сторон отвращающие от наук пресильные стремления, которые в тогдашние лета почти непреодоленную силу имели… имея один алтын в день жалованья, нельзя было иметь на пропитание в день больше как на денежку хлеба и на денежку кваса, прочее на бумагу, на обувь и другие нужды. Таким образом жил я пять лет и науку не оставил». В 1734 г. Михайлу Ломоносова в числе лучших студентов послали в Петербург в академический университет.
Славяно-греко-латинская академия находилась в Заиконоспасском монастыре с 1686 по 1814 г., потом ее перевели в Троице-Сергиеву лавру, ибо считалось, что духовная академия должна быть «удалена от рассеяния, свойственного многолюдным городам. Долженствуя быть духовным обществом ученых людей, она должна быть в таком месте, где бы ученый круг не был, так сказать, поглощаем коловращением политическим». Ее преемница – Московская духовная академия – помещается там и сейчас. В Заиконоспасском же монастыре находилось сперва духовное училище (до 1822 г.), потом Московская духовная семинария, переведенная из Николо-Перервинского монастыря, а с 1852 г. Заиконоспасское духовное училище, вместо которого в советское время в бывшем здании Коллегиума находилась средняя школа, одно время даже носившая имя Ломоносова.
В советское время монастырь и храм его закрыли, колокольню снесли (в 1924 г.), в Святые ворота вставили трансформаторную будку, а надвратную икону выбросили. Недавно икона Спаса опять появилась на этом строении, и храм передали верующим.
В левом здании (№ 7 по Никольской; там помещена мемориальная доска) находилось акционерное общество «Радиопередача», созданное в октябре 1924 г. Оно организовало первую радиопередачу в Москве, состоявшуюся 24 октября; радиопрограммы передавались из студии отсюда на Сокольническую радиостанцию четыре раза в неделю, потом ежедневно, а затем дважды в день. Здесь же были редакции «Рабочей радиогазеты» и «Новостей радио по радио». Тут по всей улице разносились звуки «горластого громкоговорителя», собиравшего по вечерам толпы слушателей. Газета «Правда» сообщала 14 июня 1925 г., что «общество „Радиопередача“ организует трансляционный радиоузел на своей радиостанции. С этим радиоузлом соединяются прямым проводом большой зал Госконсерватории, Большой театр, Государственный Экспериментальный театр, Колонный зал Дома союзов, большая аудитория Политехнического музея и Кремлевский, быв. Андреевский, зал. Предполагается передача по радиостанции им. Коминтерна и имени Попова концертов, опер, лекций, заседания и т. д. из этих мест».
Тут же была и первая телевизионная студия. Официальная дата начала телевизионного вещания – 1 октября 1931 г. Тогда применялись механические, а не электронные системы, и качество передач оставляло желать лучшего. Передачи проводились на средних волнах и принимались в самых удаленных местах. Вот, к примеру, отзыв телезрителя из Саратова на концерт с участием А.М. Мессерера, исполнявшего танцы из балета Глазунова «Раймонда», и арфистки К.А. Эрдели: «Особенно хорошо было видно арфу. Три года назад мы видели артистку Эрдели, но тогда с трудом разбирали, что она делает руками», или письмо от телезрителя с впечатлениями от концерта артистов Всесоюзного радиокомитета Казанцевой и других: «Казанцеву было видно хорошо, балет плохо. Желательно трико сменить на черное и сделать экран более темным. Балет выбирайте с более медленными движениями». Механическое телевидение еще продолжало работать около десяти лет, хотя и было ясно, что будущее за электронными системами.
Это же здание на Никольской – колыбель свободного радиовещания в Москве. Тут в 1991 г. работала на средних волнах станция радио «Эхо Москвы», получившее всесоюзную известность в августовские дни, когда кагэбэшники ее закрывали, обрывая провода, но она все равно выходила в эфир.
Далее по Никольской – строения Николо-греческого монастыря (№ 11–13).
Как писал известный археолог Л.А. Беляев, много сделавший для выяснения истории московских монастырей, «в археологическом и архитектурном отношении мы практически не имеем никаких сведений» о Никольском монастыре.
Он назывался «Николой Старым» и «Николой Большая Глава» (очевидно, потому, что соборная церковь его, разобранная еще при Петре I, имела большую главу или, как пишет автор «Обозрения Москвы» А.Ф. Малиновский, от большой головы Николы Чудотворца, изображенного на местной иконе), а также «у Крестного целованья», так как в монастырской церкви обычно приводили к крестному целованию, то есть к присяге. Монастырь также назывался «что на Крещатике», то есть на «крестце», оживленном пересечении нескольких улиц, и «за иконным рядом», а также «за ветошным рядом», что дало повод разыскивать его в современном Ветошном проезде; по этому поводу известный археограф П.М. Строев писал: «Каких жалких догадок не делали о местоположении монастыря Св. Николая Старого? Где не отыскивали его, как будто какую Трою?»
Надо отметить, что Никольский занимал особое положение среди других московских монастырей: он неизменно упоминается в связи с высшими иерархами церкви и с важными событиями в Москве.
Так, первое упоминание о нем содержится в летописи под 1390 г., где он уже называется «Старым». Летописец отметил тогда приезд в Москву митрополита Киприана, в продолжение многих лет добивавшегося этого сана и пытавшегося подсидеть митрополита Алексия, выдающегося церковного и политического деятеля во времена великого князя Дмитрия Донского. Князь резко выступал против Киприана и как-то приказал его арестовать: его схватили, ограбили, бросили нагого и голодного в сырую клеть, а впоследствии выгнали из Москвы. Прошло около четырнадцати лет, и только при сыне Дмитрия Донского великом князе Василии митрополит Киприан наконец-то прибывает в Москву. Далеко за городом, у села Котлы, его встретил с почетом сам великий князь с супругою, с братьями, со свитой и «со всеми христианы и бысть радость велия». Оттуда, как повествует летописец, все «поидоша в град Москву», где митрополит «облечеся у Николы у Старого», а уже далее он проследовал «к святей Богородици», где «сел на своем столе» (то есть занял митрополичий трон в кремлевском Успенском соборе. – Авт.).
Никольский монастырь был местом заключения новгородского архиепископа Иоанна, которого великий князь приказал митрополиту Киприану задержать в Москве во время распри с новгородцами. Летопись отмечает, что архиепископ «сидел в нятии (то есть в заключении. – Авт.) на Москве три лета и шесть месяц у Николы у Стараго».
Именно в этом монастыре митрополит Филипп I спасался от одного из многочисленных московских пожаров – в 1473 г. загорелось внутри Кремля: «Погоре много дворов, и митрополичь двор згорел… такоже и граднаа кровля, и приправа вся городнаа, и что было колико дворов близ того по житничной двор городной выгорело». Митрополит «от пожара того вышел бе из града в монастырь святаго Николы Старого». Когда великий князь Василий III задумал освободиться от жены Соломонии под предлогом ее бесплодия, то он велел ее постричь в монахини, что происходило в Рождественском монастыре под руководством игумена Никольского монастыря в декабре 1525 г.
Никольский монастырь упоминается на одной из самых трагических страниц истории русской церкви: противостоянии митрополита Филиппа II Колычева и царя Ивана IV. Митрополит отказался одобрить злодеяния царя, он не примирился с ними и открыто, не боясь мести, обличал их с амвона. Как писал иноземец, состоявший на русской службе, «хвала и честь ему перед всеми за то, что он, бесстрашная, храбрая душа, во всем держал сторону справедливости, не жалея своей собственной жизни». Первое открытое столкновение произошло в кремлевском Успенском соборе, когда митрополит обратился к царю с увещанием остановить беззакония и кровопролитие: «Учал митрополит Филип с государем на Москве враждовати о опришнине». Неустрашимый митрополит произнес: «До каких пор будешь ты проливать без вины кровь верных людей и христиан… Татары и язычники и весь свет может сказать, что у всех народов есть законы и право, только в России их нет…» (как злободневно, а ведь это было сказано в XVI столетии!).