Страница 4 из 12
Следующая запись в «тетрадях» – за 25 июня: в час ночи к Сталину пришел Молотов. Получается, что после встречи с Ждановым до прихода Молотова Сталин отдыхал не более двух с половиной часов. Хозяин покинул свой кабинет, вероятно, около 6 часов утра. Хотя правильнее сказать, что около этого часа ушли последние посетители: Тимошенко, Кузнецов, Ватутин, Молотов и Берия. Сталин мог работать в Кремле и один. Вторая запись от 25 июня сделана в 19 час. 40 мин. К Сталину вновь пришел Молотов. Всего у Сталина состоялось в тот день 29 встреч. 26 июня – 28 встреч, 27 июня – 30, 28 июня – 21 встреча. У него в кабинете в эти дни, как правило, – все те же, с кем он встречался 22–23 июня. Помимо них он принимает наркома связи И. Т. Пересыпкина, т. Соколова (вероятно, начальника Главного управления пограничных войск Н. Г. Соколова), начальника Главного автобронетанкового управления Красной Армии Я. Н. Федоренко, начальника Управления военных сообщений Красной Армии И. В. Ковалева, начальника Главного артиллерийского управления Красной Армии Н. Д. Яковлева, вероятно, заместителя начальника ВВС по тылу Н. А. Соколова–Соколенко (фамилия в журнале написана неразборчиво), начальника управления заказов Главного управления ВВС Ф. И. Жарова, заместителя начальника управления запасных авиаполков по боевой подготовке А. В. Никитина, заместителя начальника 1-го управления Главного управления ВВС по летной подготовке Ф. В. Титова, первого заместителя наркома авиационной промышленности П. В. Дементьева, заместителя начальника 3-го отдела по летной подготовке НИИ ВВС Красной Армии А. И Кабанова, летчика-испытателя П. М. Стефановского, командира 401-го истребительного авиаполка особого назначения С. П. Супруна (погибшего через несколько дней в воздушном бою). 28 июня Сталин принял также заместителя председателя Совнаркома СССР, председателя Госбанка СССР Н. А. Булганина и наркома вооружения Д. Ф. Устинова. Последним он принял в 24 часа наркома государственной безопасности СССР В. Н. Меркулова, беседа продолжалась недолго – 15 минут. Но кто-то, видимо, работники аппарата Совета Народных Комиссаров, еще заходили в кабинет Сталина. Запись в «тетради» за 28 июня заканчивается словами: «Последние вышли в 00.50», то есть 29 июня.
На этой дате временно, на два дня, обрываются записи в «тетрадях посетителей» сталинского кабинета. Этот перерыв вдохновил клеветников на новые инсинуации. С энтузиазмом новобранца, мечтающего о ефрейторской лычке, за разработку «новой жилы» взялся трехзвездный генерал-доктор двух наук Волкогонов, который от лейтенанта дослужился до генерал-полковника. После окончания военного училища он получил должность инструктора по комсомольской работе политуправления Приволжского военного округа. И с 1954 года по 1988 год занимался коммунистическим воспитанием солдат и офицеров Советской Армии, ни одного дня за эти годы не прослужив на должностях, связанных непосредственно с работой с личным составом. И писал. И как писал! «…самые великие герои в человеческой истории – вожди мирового пролетариата». Это в 1985 году. А это в 1987 году, в книге «Оружие истины»: «Подлинными Прометеями разума стали классики научного социализма К. Маркс, Ф. Энгельс, В. И. Ленин. Зарница их мысли открыла и высветила… пути освобождения трудящихся от социальной несправедливости…». Разве обычный философ мог написать такие строчки? Это поэт среди философов!
Года через три доктор философии и истории объявил, что принялся писать «честную книгу» о В. И. Ленине. И написал, даже в двух томах. В одном из которых сообщил читателям, что его «всегда поражала способность Ленина к бездумному экспериментированию, имея на руках как предмет бредовых идей классы, государство, народы, армию». О том, как в двух томах этот приспособленец «разоблачал» В. И. Ленина, можно написать два тома, разоблачающих методы и способы клеветы, которыми Волкогонов занимается на протяжении сотен страниц. И хотя это выходит за тему очерка, однако дать несколько штрихов к портрету сего «исследователя» деятельности Сталина мне показалось необходимым.
Надо сказать, что клеветой на Сталина Волкогонов стал промышлять еще в годы советской власти. Перед самым разрушением СССР он в Академии общественных наук защитил докторскую диссертацию «Сталинизм: сущность, генезис и эволюция». Видимо, «открытия», которые философ сделал на ниве истории, стали основой для его вышедшей в 1989 году книге о И. В. Сталине «Триумф и трагедия». Однако ни книга, ни тем более диссертация не имели широкой аудитории. Ее он получил, став научным комментатором фильма «Монстр», показанного по российскому телевидению в декабре 1992 г. Тогда не один десяток миллионов граждан России и ближнего зарубежья узнали новые подробности якобы постыдного поведения вождя в первые дни войны.
Но ученый генерал, видимо, в какой-то момент все-таки сообразил, что после публикации в «Известиях ЦК КПСС» «тетрадей посетителей» морочить головы баснями о том, как Сталин скрылся на Кунцевской даче, узнав о начале войны, нельзя. Эта ложь легко разоблачалась. Однако за 29 и 30 июня записей в них нет, чем Волкогонов и воспользовался. Он объявил, что Сталин, узнав о сдаче 28 июня немцам Минска, устроил разгон высшему военному руководству, а затем скрылся на даче: впал в прострацию. И «очнулся» – в этом месте Волкогонов сослался на рассказ неназванного им члена Политбюро – только 30 июня, когда к нему пришли члены Политбюро с просьбой занять пост председателя Государственного комитета обороны. Волкогонов, со слов этого неизвестного члена Политбюро, рассказал телезрителям, что соратники застали Сталина подавленным, растерявшимся, решившим, что они приехали его арестовывать.
Составители упоминавшегося выше «Сборника документов» отметили, что Волкогонов не счел нужным сообщить, откуда он почерпнул эти сведения, кто этот таинственный член Политбюро? Действительно, дважды ученый умалчивает об источнике крайне важной информации. Почему бы это?
Есть два члена Политбюро, якобы ставшие свидетелями растерянности и страха Сталина и рассказавшие потом об этом другим: Микоян и Берия. Последний вроде бы и сообщил Хрущеву о поведении Сталина. Конечно, для Хрущева, по инициативе которого Берию быстренько отправили на тот свет, бывший приятель был надежным источником. В том смысле, что опровергнуть с того света ничего не мог.
У Хрущева этот эпизод хронологически изложен неопределенно. «Когда началась война, Сталин был совершенно подавлен… Он сказал: Я отказываюсь от руководства». В какой-то момент, по словам Берии, он «ушел, сел в машину и уехал на ближнюю дачу». «Мы посовещались с Молотовым, Кагановичем, Ворошиловым, якобы пересказывает Хрущев Берию, и решили поехать к Сталину и вернуть его к деятельности с тем, чтобы использовать его имя и его способности в организации обороны страны». Сталин при виде соратников испугался, вероятно, «подумал, не приехали ли мы его арестовывать…». Соратники стали убеждать вождя, что еще не все потеряно, что еще есть возможность поднять народ на борьбу с Гитлером, «…тогда Сталин вроде опять пришел в себя».
Практически невероятно, чтобы Берия сочинил, а потом рассказал Хрущеву эту байку. Берия уже сразу после смерти Сталина стал выражать недовольство некоторыми действиями покойного вождя, но клеветать-то ему на Сталина какой был смысл!? И следует учесть, что такой разговор мог произойти лишь в марте – в июне 1953 года, до ареста Берии, то есть когда до беспредельной клеветы на Сталина оставалось еще несколько лет.
Но когда Волкогонов решил внести свой вклад «в разоблачения» Сталина, ссылаться на воспоминания Хрущева у бывшего заместителя главного армейского воспитателя строителей коммунизма возможности уже не было. О том, что бывший «коммунист № 1» – заурядный клеветник к этому времени не знал только тот, кто не хотел знать. «Когда началась война», Сталин никуда не уезжал, после публикаций «тетрадей посетителей» так врать стало опрометчиво. Поэтому-то он и сослался на безымянного члена Политбюро.
В середине 90-х годов на авансцене исторической науки появился еще один «исследователь». В историки переквалифицировался драматург Э. Радзинский, написавший книгу, которую непритязательно назвал «Сталин». Как и Волкогонов, он использовал ее в цикле телевизионных передач, прошедших по первому каналу осенью – весной 1996–1997 гг.; писатель Бушин назвал их «Театром одного павлина».