Страница 105 из 129
Внизу редкими огоньками светился Полевской, и новая способность позволяла рассмотреть каждый домик и каждый маленький силуэт человека на улице.
Возникла даже мыслишка вернуться…
Спуститься вниз до поляны, встретиться с Авдеем, взглянуть снова на ночные хороводы у дерева с лентами при свете костра. С облегчением подумать, что ей тоже не надо идти на реку и отпускать на воду венок. Поцеловаться с любимым и лечь спать под утро. И будь, что будет…
А утром придёт к ним заплаканная Стеша, и половина баб Полевского взвоет от горя волчицами…
- Я так не могу… Господи, боже! Как же я устала выбирать… – в ушах пребольно кольнуло. – Хозяйка! Впусти на порог! Я с добром и без всякого умысла злого! – проговорила Алёнка, как принято было в посёлке, если в гости заранее не звали, и приложила руку к шершавому холодному камню…
Тишину нарушал писк мошки и далёкое уханье филинов…
- Ничего… Тоже мне, спасительница всея Полевского… Вот так всегда бывает, когда план тупой и ни разу не продуманный, - теперь Алёнка злилась уже на себя.
- Отчего же непродуманный? Поверь, она всё тщательнейшим образом взвесила.
- Полоз, ты? – обрадовалась девушка. – Ты за мной пришёл?
- Нет, отсюда виды чудесные открываются. Особенно ночью, и когда у тебя зрение человеческое.
Алёнка прыснула. Полоз приложился рукой с кольцом к серому камню, прошептал код и отскочил, в сторону, подальше от откатывающегося куска гранитной породы.
Внутри мерцал зеленоватым светом каменный коридор.
- Пошли скорее, - поторопил провожатый.
Алёнка шагнула под знакомые каменные своды и начала часовой спуск вниз, как она думала, до комнаты, в которой ночевала в прошлый раз у Хозяйки.
Однако через час Полоз ввёл её незнакомую каменную палату изнутри больше похожую на гигантский малахитовый ларь.
На белом ложе неровной овальной формы лежала каменная статуя, в виде женского силуэта в платье с широкой юбкой и знакомых царских украшениях из приснопамятной малахитовой шкатулки.
Статуя эта была изъедена трещинами в местах открывающих белую кожу – на лице, тонкой шее, груди и ладонях. Зато узор малахитового платья казался живым и медленно клубился разводами, будто зелёнка, размешанная в воде.
- Что ты наделала? Останови свой обвал немедленно! Шантаж – это низко! – накинулась Алёнка на Хозяйку, лежащую на каменном ложе.
- Она тебе не ответит. Тело почти полностью разрушено, остатки разума перестанут существовать через несколько часов, - невозмутимо ответил вместо Хозяйки Полоз.
- Значит… Переубедить её не получится?..
- Как видишь, она в таком состоянии, что уже ничего не может сделать самостоятельно.
- То есть, она наворотила, а нам с этим жить?
- Она виновата лишь в том, что резервы практически выбраны. Её время прошло. Вот и всё.
- Тогда выход… только один?..
- Да. И я даже не стану говорить тебе, что сожалею.
Алёнка оторопела.
Потом злость, угасшая было на время интенсивной пробежки по горному коридору, захлестнула до самой макушки и выше...
- Потому что ты – нечисть поганая… И ты… И она! – Алёнка гневно указала пальцем на разваливающуюся буквально на глазах Хозяйку.
Или то, что ещё оставалось на алтаре от каменной девы.
Алёнка закричала. От отчаяния. От бессилия. Она рухнула на пол, как трёхлетка в истерике, и начала стучать кулакам по гладкому малахитовому полу, не обращая внимания на то, что рыдания её со стороны могут показаться кому-то бесполезными и безобразными…
Полоз тоже сел на пол, облокотившись спиной на белый Алатырь, и безучастно смотрел на бьющуюся в истерике, растрепавшуюся, орущую бабу…
Сколько это продолжалось, Алёнка не осознавала…
Вот были рыдания, а потом попросту бесследно иссякли. Алёнка отвернулась от алтаря и тупо смотрела в стену. В звенящей тишине засохли последние слёзы. И когда уже совсем не осталось ни сил, ни мыслей, пришло понимание, сродни озарению, что и её человеческое время вышло почти. И это правильно. Иначе – никак.
Эти люди, с которыми Алёнку разделяли 250 лет прогресса, стали ей очень близкими – знакомыми, родными знакомых. Но даже если бы это было не так… Сколько раз она, глядя на катастрофы и стихийные бедствия по телевизору, думала, что если бы это от неё зависело, она бы хотела спасти хотя бы одного человека…
А тут десятки семей потеряют кого-то родного…
И только она может это предотвратить… И снова, и снова укрощать стихию. И жить. Точнее, существовать столетиями на благо людей. Спасти не десятки, но сотни. Потерять связь со своими любимыми, но сделать так, что прожить в любви смогут другие люди. Много людей.