В мире будущего

- Волга! - вскричала Вера.

- И Ока! - сказал Яблонский, указывая ей на то место, где, образуя блестящее пятно, одна река сливалась с другой.

- А вон и Москва!

Действительно, вдали, как в панораме, вырезались в подернутом дымкой воздухе золотые главы кремлевских соборов.

Понятно, каким трепетным чувством забились сердца Яблонского и Веры.

- Однако, - заметил Яблонский, - каким грандиозным кажется храм Христа Спасителя!..

В самом деле, несмотря на громадное расстояние, явственно виднелся, сверкая золотом, купол собора.

- Это не храм Христа Спасителя! Тот левее! Глядите!

В руках Яблонского очутился бинокль. Теперь он ясно различал знакомые очертания. Но рядом с этим храмом возвышался другой, подавлявший его своей величиной.

- Что это за храм?

- Собор всей Руси.

- Когда же он построен?

- Вполне окончен не больше двадцати лет тому назад.

- Кто же его строил?

- Все. Кажется, во всей России нет человека, который не принял бы участия в его построении… Ведь мы все возводим наши постройки собственными руками…

Невольно в уме Яблонского восстала грандиозная картина постройки, в которой принимали участие миллионы людей, движимые одним благоговейным чувством, связанные общей любовью к родине и ее священным, историческим заветам!..

Как далеко не походило это на те картины будущего, которые рисовались в уме людей девятнадцатого века!..

Золотые купола мало-помалу выплывали и яснее вырисовывались в прозрачной синеве горизонта. Казалось, весь расстилавшийся впереди ландшафт несся с неизмеримой быстротой навстречу кораблю, остававшемуся недвижимо на месте в недосягаемой высоте…

Кривой, извилистой линией вырезалась Москва-река, а дальше, на высоком берегу, виднелись стены древнего Кремля. Но там, где тянулись шумные улицы, лепились один к другому каменные дома, где царил вечный шум и грохот миллионного города, там теперь раскидывались цветники, поля, высились кущи деревьев и над ними, гордо поднимаясь кверху, царили чудные здания, как несокрушимые памятники человеческого гения.

Как молния, прорезая воздух, мелькнула в высоте одна тень, за ней другая…

Яблонский догадался, что это были корабли, подобные тому, который мчал их к родному городу.

Но вот вся панорама мало-помалу начала скрываться из глаз - корабль медленно опускался.

Через несколько минут все вышли на палубу. Теперь движение не превосходило шестидесяти верст в час. Можно было рассмотреть в подробностях чудную растительность, сплошным ковром застилавшую землю. К удивлению своему, Яблонский и его спутники увидели горделиво тянувшиеся к небу верхушки широколиственных пальм.

- Неужели, - вскричал Лекомб, - они переделали и климат?

- Не думаю, чтоб возможно было произвести такую резкую перемену…

- И вы правы, - вмешался подошедший Николай Атос, - не потому, чтоб было невозможно переменить климат, но потому, что это не имело бы цели: умеренный пояс самый здоровый.

- Следовательно, климат остался прежний?

- Не совсем: у нас нет лютых морозов, как нет и убийственной жары…

- Но пальмы?

- Акклиматизированы.

- Да разве это возможно?

- Почему же нет? Даже в ваше время…

- В наше время, акклиматизируясь, растение вырождалось….

- То есть изменялось. То же самое произошло и с этими пальмами. Но вот мы и у цели нашего путешествия.

Атос указал на роскошный дворец, несколько похожий на собственный его дом.

Корабль описал дугу и плавно опустился на какие-то подмостки, рядом с другими, находившимися уже здесь.

Моментально последовала поразительная сцена: человек полтораста, толпившиеся на палубе, с громадной сравнительно высоты бросились вниз. Снова Яблонский и его спутники были подхвачены сильными руками и через секунду стояли уже на земле среди шумного, оживленного общества. .

Между тем со всех сторон - из дома, из прилегавшего к нему сада и еще откуда-то - сбегались люди навстречу прибывшим.

Начались поцелуи, объятия, раздавались радостные восклицания и самый искренний, заразительный смех.

Яблонского и его спутников сейчас же окружили. Все здоровались с ними, называя свои имена и неизменно прибавляя к ним одну и ту же фамилию - Атос.

- Боже мой! - с комическим ужасом воскликнул Лекомб. - Вероятно, теперь весь земной шар населен Атосами!

Сэр Муррей с самым официальным видом называл каждому все свои имена и фамилии, с присовокуплением титулов, которых у него, к слову сказать, был целый десяток.

От всего этого шума и множества новых лиц положительно кружилась голова.

Наконец через несколько минут гостям предложили пройти в их комнаты, чтобы оправиться с дороги.

- Ну, - смеясь, отвечал Яблонский говорившему с ним мужчине, назвавшемуся именем Алексея Атоса, - после подобной дороги нечего отдыхать.

- Тогда только оставьте в комнате ваши вещи и сходите в сад.

- Неужели у каждого из нас будет отдельная комната?

- У вас - да. Но некоторые поместятся по три и по четыре человека.

- Все-таки сколько же комнат у вас в доме?

- Больше трехсот. А это вас удивляет?

- Очень.

- Разве в ваше время не было подобных домов?

- Были, например гостиницы. Но отдельные лица вовсе не нуждались в таких помещениях…

- Да, потому что у вас семьи дробились. Почему-то считалось необходимым, как только человек начинал жить самостоятельной жизнью, удалять его из семьи…

- Это действительно было необходимо.

- Почему?

- Прежде всего в силу материальных условий - род занятий весьма часто заставлял его уезжать из родных мест. Затем, в наши дни между отцами и детьми была такая резкая разница, которая делала невозможной совместную жизнь: мировоззрение людей, их отношение к жизни - все менялось каждое поколение. Совсем другое дело вы, - у вас отношение к жизни определено, оно неизменно - по крайней мере, для весьма значительного периода времени. Наконец, самый образ жизни, по внешности, у вас совершенно одинаков. И у нас, если дети продолжали дело отца, семья сохранялась - как, например, в крестьянстве. Ведь вы живете скорее родовым бытом…

- Пожалуй.

- Словом, жизнь возвратилась к своим первобытным формам, но благодаря тому, что человек достиг предела своего могущества, а не потому, что он не мог бы создать других условий. Да вообще, жизнь земледельца представляет первообраз вашей жизни…

- Да мы все земледельцы!..

- Я говорю про наше время - тогда земледельцами были только крестьяне. Они действительно могли обходиться без посторонней помощи: они ели хлеб, посеянный собственными руками, носили холст, сотканный их женами, жили в избе, ими самими построенной. Все это было неизмеримо далеко от того, что существует теперь, но основные черты сохранились одни и те же.

- Да, но, оторвавшись от земли, человек никогда бы не дошел до того, что вы видите теперь…

- Вероятно. Но это было тяжелое время!

- Переходное.

- Да. Мы даже и не думали о том, к чему стремимся, - не только в сфере общественных отношений, но и в области науки: то мы строили воздушный корабль и зачем-то летели к Северному полюсу, то радовались как дети изобретению фонографа или еще какой-нибудь игрушки - и все это нам казалось необычайным научным прогрессом, которым мы страшно гордились.

- Ведь это же было неизбежно!

- Едва ли. Если бы мы задались исключительно целью применить науку к потребностям личной человеческой жизни, - было бы другое. У нас же, наоборот, существовало мнение, по которому от науки нельзя было требовать практических результатов - мы имели то, что являлось случайно. А между тем, если бы мы стремились к определенной цели - мы достигли бы ее в той или другой форме и избавились бы от поглотившей нас борьбы за право жить.

- Но ведь были же попытки в этом направлении?

- Да. Но все они сводились к преобразованию человеческого общества на тех или других произвольных основаниях, между тем как цель их должна была заключаться в применении науки к жизни…