Moonrise

Ромбулус, уже давно прекративший своё наказание и стоявший за остальными членами Магического совета, было ринулся вперёд, но Хекапу выпадом руки остановила его. Все поняли, что дело нечисто, и любая оплошность может стоить жизни всем.

— Королева, что с Вами? — осторожно, чтобы не разозлить, спросила огненная волшебница. — Вы словно не в себе!

Мун, до того пристально смотрящая в сторону Тоффи и Мины, медленно повернула голову к Хекапу, склонив её набок. Её глаза были распахнуты необычно широко, а нижняя губа подёргивалась.

— Что со мной? Вы спрашиваете: что со мной? — Мун коротко рассмеялась. — Вся моя жизнь была ложью, меня готовили к роли послушной марионетки в руках народа, коей была и моя мать, но теперь этому не бывать. Я разрушу все ваши планы. Я переродилась! Я — новая Мун Баттерфляй! И очень вам советую не вставать на моём пути, — она усмехнулась, высокомерно оглядев присутствующих. — Впрочем, уговаривать вас я не буду. Все проблемы должны решаться силой, — с этими словами она вознесла палочку над головой и кивнула Тоффи. Тот ретировался за дверь, одарив Совет прощальной ухмылкой. В следующее же мгновение зал озарился ярким светом, залившим всё пространство…

***

Ривер бежал по коридору, задыхаясь и едва перебирая короткими пухлыми ногами. Его сердце предчувствовало что-то недоброе, и он изо всех сил спешил в Зал Заседаний. Наконец, заветные двери стали виднеться в конце длинного широкого коридора, а вместе с ними Ривер увидел генерала монстров, стоявшего с какой-то блаженной улыбкой на устах (если вытянутую пасть с огромными клыками можно так назвать). Мгновение назад он чувствовал почти отчаянную смелость, но, завидев Тоффи, моментально стушевался и остановился на полпути, когда ящер метнул на него свой взгляд, словно бы видел его ещё до того, как принц зашёл на этаж. Он подмигнул юноше, поманив его пальцем, чтобы тот подошёл ближе. Ривер остался на месте и с ненавистью поморщился, хотя в душе испытывал глубочайший ужас не только перед Тоффи, но и перед тем таинственным, что хранила в себе Мун. Не его Мун.

Двери распахнулись неожиданно и слишком резко, что было удивительно, если учитывать их массивность. Сердце Ривера пропустило несколько ударов, ухнуло и забилось чаще, стоило ему заметить вид, простиравшийся за спиной королевы. Бесчувственные тела были разбросаны по мраморному полу Зала. Члены совета лежали с неестественно запрокинутыми головами и почерневшими глазами, люди же были попросту растерзаны. Тоффи с почти детским любопытством заглянул в комнату и, немного полюбовавшись на вид, подошёл к Мун. Та же не сводила глаз с застывшего, поледеневшего Ривера.

— Я никогда в тебе не сомневался, — ласково почти пропел ящер, вильнув хвостом и обхватив талию девушки.

Он совершенно неожиданно переходит на «ты», но она не против. Не против ни его прикосновений, ни фамильярного отношения. Она совсем не против находиться в непосредственной близости с монстром. Это, пожалуй, поразило Ривера больше, нежели лицезрение жестокой и кровавой картины до этого. Он задыхается от непонимания, негодования и бессилия. Не смысля, что делает, Ривер широкими шагами подходит к той, что так горячо любил самой беззаветной и наивной любовью. Он заглядывает в её глаза, и не видит там ничего, что хотя бы намекнуло на милую, безвинную девочку. В этом взгляде лишь холод, непробиваемый металл, ставший теперь непреодолимой стеной между ними. Ривер осознаёт, что-то, что стоит перед ним — лишь отголосок принцессы, её тень, самой же Мун в живых больше нет. Он молил богов о том, чтобы они сохранили девушке жизнь, чтобы она вернулась на Мьюни целой и невредимой, но, видимо, совсем забыл помолиться за её душу, которая потонула во мраке и мгле. Вот только ему была непонятна эта перемена, хоть он и чувствовал, что это отнюдь не желание Мун — преобразиться вдруг из самого невинного существа в настоящее холодное оружие смерти.

Ривер хочет подойти ближе, коснуться её платья, удостовериться, что это не эфирное тело, но она, не терпя подобную выходку, вдруг хватает его за горло и с поразительной лёгкостью возносит над собой. Она намеревается убить его, так же, как и тех, кто лежит сейчас в Зале. Глаза юнца застывают в немом ужасе, но сквозь пелену страха всё ещё видна искренняя любовь, любовь, которая верит, любовь, которая слепа. Набалдашник палочки угрожающе плотно утыкается в живот Ривера, горло сдавлено с такой силой, что он не в состоянии даже вскрикнуть. Тоффи смотрит на всё со стороны, уже отступив от Мун, и ухмыляется, с нетерпением ожидания расправы.

Дышать уже невозможно, на глаза от удушья наворачиваются слёзы, Ривер болтает короткими ножками в воздухе, схватившись за тонкое запястье Мун своими большими руками. Ещё мгновение — и магия пронзит его насквозь резким ударом. Мун же смотрит на его страдания безмолвно, словно выжидая чего-то, как вдруг просто швыряет его на пол, сдавленно рыча, к пребольшому удивлению Тоффи.

— Р-ривер… — выдавливает она сквозь зубы. — Лучше беги отсюда, пока я не распотрошила твоё грузное тельце!

Ривер смотрит на неё с изумлением, кашляя и держась за горло, не двигается с места в полном ступоре. Тогда Мун вскрикивает, ударяет каблуком об пол, отчего по тому идёт маленькая трещинка, и с яростью выпаливает:

— Убирайся!

Ривер не помнил, как оказался уже за стенами замка. Он лишь бежит, бежит словно в бесконечность. Слёзы омывают его лицо, скатываются по подбородку, ему хочется остановиться, вернуться, но он не смеет ослушаться приказа. То, что произойдёт далее, уже не поразит и не ранит его девственную душу.

***

На Мьюни неспокойно. Негодующий и злой от страха народ стёкся ко дворцу, крича какие-то невнятные восклицания, которые, должно быть, и сам он не понимает. Мьюнианцы, этот жалкий народишко, напуганы до такой степени, что ужас перешёл в клокочущую ярость и ненависть к монарху, повинному во всех бедах и грехах сразу. На ком же ещё отводить своё горе? Мьюни разорён, его жители голодают, а монстры вот-вот получат сладкий кусочек человеческого королевства и восторжествуют на их земле, наслаждаясь кровью их детей и их плотью (ведь монстры любят закусывать мягкотелым мьюнианцем на завтрак, обед и ужин).

Молодая королева выходит на широкий мраморный балкон, встречаемая свирепым улюлюканьем толпы. Кажется, будто бы на её побледневшую кожу не ложатся ни блики солнца, ни тени. Она уже не похожа на ту прелестную девочку, которую таким же улюлюканьем, только благоговейным и восхищённым, обдавали в день её рождения, да и во все дни вообще. Нежным ангелом являлась она на балах, благотворительных посещениях поселений, на этом же балконе, готовым вот-вот треснуть и рухнуть от громогласного, многоголосого ропота. Теперь всё не так. Мьюни стремительно погибает под натиском чудовищ и войны, а королева спокойна и холодна, смотрит как бы со стороны, не без некоторого интереса. Ей нравится ощущать себя повелительницей этих глупых существ. Ей нравится играть с ними. Не об этом ли мечтает каждая напыщенная принцесска, отрывая голову очередной кукле?

Тоффи стоит несколько поодаль в тени колонны, невидим, и молчаливо наблюдает за процессом. Он обводит взглядом тропинку, по которой сбежал малыш Ривер. Он впервые не понимает. Не понимает, какой порыв заставил Мун отпустить этого бесполезного сопляка, который и волоска её не стоит. Неужто в её заполненной тьмой разумом ещё теплятся проблески былого света? Тоффи не одобрял решения Мун, но и не перечил ей. И вовсе не от потаённого страха, поселившегося в нём как-то неожиданно, когда он увидел, на что реально способна магия девушки. Если бы он признал это причиной своего молчания, это бы сильно ударило по его самолюбию. А ранить собственное эго ящер очень не любил. Он решил для себя, что Йохансен — неважное звено, упущение которого ничего не стоит ни ему, ни его королеве. Никто в принципе не сможет противостоять ей теперь.

Но зрелище начинает затягиваться. О, королева, позвольте вашему преданному слуге выйти из укрытия.