Страница 70 из 365
Мадлен побледнела и Деметр подумал: «Правильно я решил. Она невинна, и не знает — как должно быть на самом деле. Она будет терпеть, ради брата. Изнасиловать… — он дернул углом рта. Убрав под стол дрожащие руки, комиссар важно продолжил:
— Но я считаю такое поведение неприемлемым для революционера, гражданка Монтреваль. Людей надо перевоспитывать, — он поднял палец. «Паразиты, — вот вы, например, — должны познать на себе, что такое труд на благо страны. В браке со мной вы обретете новые высоты, как личность, и забудете о своем, — он поискал слово, — бывшем сословии. Вашего брата я определю учеником к ремесленнику, он будет работать….
Мадлен слушала и не слышала его. «Это ради Жюля, — повторяла себе девушка, — ради маленького. Я все вынесу, все. Господь просто дает мне такое послушание, надо его выполнить. Жюль пусть бежит — в Англию, да куда угодно. Пусть живет. Я просто буду молиться за него, до конца дней моих. Может быть, Иисус и Божья Матерь смилостивятся надо мной, и я умру. Скоро».
— А если вы не согласитесь, гражданка Монтреваль, — закончил комиссар, — то я вас отведу в тюрьму — посмотреть, как ослепляют вашего брата.
Он потушил сигару и требовательно взглянул на нее: «Надо будет потом организовать какую-нибудь листовку от их имени, обращенную к повстанцам. Сложите оружие…, Все же Монтревали, они в Ренне испокон века сеньорами были, их уважают».
Мадлен долго молчала, сцепив длинные, худые пальцы. Девушка тихо ответила: «Хорошо, месье Деметр, я согласна. Можно мне будет после церемонии, — она запнулась, — увидеться с моим братом? Хотя бы ненадолго».
— Его завтра и выпустят уже, — заметил Деметр, застегивая сюртук, отряхивая его от пепла. «Но, раз ты просишь…»
Мадлен вздрогнула от этого бесцеремонного «ты» и велела себе: «Скажешь Жюлю, что ему надо бежать. Солжешь ему, что заплатила Деметру денег, придумаешь что-нибудь. Господи, братик мой, — она чуть удержалась на ногах, — я его больше никогда не увижу…»
— Спасибо, месье Деметр, — ее голова клонилась все ниже. Комиссар, распахнув перед ней дверь, улыбнулся: «Называй меня Полем, дорогая, мы все-таки сейчас станем супругами. Это недалеко, — он указал за окно, — префектура размещается в бывшем Парламенте Бретани».
В большом зале было холодно, ветер тянул по ногам. Деметр зло подумал: «Проклятая страна. Все время льет дождь, дикари, которые лепечут на своем наречии и живут в землянках, и все упрямые — даже пытками их не сломить. Я-то знаю, — он искоса посмотрел на девушку, что стояла рядом с ним.
— Пусть ее брат еще посидит в тюрьме, — решил комиссар, — нечего. А то еще новоиспеченная гражданка Деметр сбежать решит, они тут все себе на уме. Пора заканчивать полумеры — отрублю головы этому де Шаретту, вместе с его Волчицей. Хотя, это, наверное, крестьяне придумали. Якобы Мерлин послал им на помощь оборотня. Чушь, какая. Утоплю тут все в крови и поеду домой, в Прованс. Там уже цветы давно распустились, солнце сияет…»
— Поздравляю, гражданин Деметр, гражданка Деметр, — префект пожал ему руку и усмехнулся: «Чего не сделаешь ради родного брата. Была маркиза де Монтреваль, было шесть сотен лет дворянского рода, — и нет больше. Жюля этого все равно убьют, рано или поздно, а она будет рожать ублюдков от этого провансальского крестьянина».
— Спасибо, — наклонил голову Деметр. Он шепнул Мадлен: «Я провожу тебя до тюрьмы, а потом — домой. Возьмешь все, что тебе надо, и пойдем. Нам накроют свадебный ужин у меня в резиденции. Ты ведь когда-то, — он тонко улыбнулся, — там жила, тебе будет привычно».
Они вышли на прохладную, пустынную площадь и Мадлен, опустив глаза, глядя на серые булыжники, неслышно шепнула: «Господи, дай Жюлю выбраться отсюда, а мне — дай умереть».
Мадлен и Деметр прошли к остаткам городских стен. Комиссар махнул гвардейцам, что охраняли вход в круглую башню: «Пропустить!»
Он поднялся вслед за ней по узкой лестнице и вежливо заметил: «Я подожду. Порадуй своего брата счастливой новостью, Мадлен».
Железную дверь отворили. Она увидела Жюля, что лежал на соломе, свернувшись в клубочек.
— Братик! — Мадлен опустилась на колени рядом с ним. «Братик, милый!»
Жюль открыл серо-голубые, большие глаза и потянулся к ней — как когда-то давно, когда ей было двенадцать, а ему — два. Мадлен приходила домой из монастыря, с мешочком самодельного печенья. Жюль ковылял к сестре, и прижимался головой к ее коленям: «Маден! Маден!».
Девушка вытерла слезы с его лица: «Завтра тебя отпустят, я уговорила Деметра».
— Как? — удивленно спросил Жюль.
— Неважно, — отмахнулась она. «Только запомни — сразу же иди на север, к побережью. Ищи там рыбаков и отправляйся в Англию. Ради нашей семьи, Жюль, я прошу тебя — хотя бы тебе надо выжить…, - она осеклась. Жюль твердо ответил: «Я тебя не брошу, даже и не думай».
— Со мной все будет хорошо, — соврала Мадлен, чувствуя, как зарделись ее щеки. «Просто вдвоем тяжелее бежать. Я потом к тебе приеду».
— Господи, прости меня, — вздохнула девушка. «Нельзя лгать, конечно, но я это делаю ради мальчика».
Он взял ее руку. Прижавшись к ней губами, Жюль пробормотал: «Сестричка…»
— Завтра же уходи, — велела девушка, целуя его мягкие, пахнущие лесом и дымом волосы, — даже меня не навещай, это опасно. Мы еще встретимся.
— Обещаешь? — он все не отрывался от ее ладони.
— Обещаю, — твердо ответила Мадлен и перекрестила брата.
На большом столе стояли помятые, поцарапанные серебряные подсвечники. Скатерть — из бретонского льна, пожелтевшая, измятая, закрывала только одну половину. Мадлен поняла: «Это не для столовой скатерть. Это для комнаты, где слуги ели. Там меньше стол. Сюда стелили кружевные. Их и нет, давно, наверное».
Пахло жирным, жареным мясом, вином. Девушка почувствовала, как у нее кружится голова.
— Розовое из Сомюра, — одобрительно сказал Деметр, пробуя вино из своего бокала — тоже помятого, с пустыми, зияющими местами на месте драгоценностей. Мадлен замерла. «Это же из аббатства Сен-Мелюн кубок, — она почувствовала, как холодеют ее руки, — для причастия…».
Он поднял сочный кусок кабана с тарелки. Оторвав крепкими, белыми зубами сразу половину, — сало закапало на подбородок, — комиссар велел: «Поешь, Мадлен. Ты очень бледная, хотя тебе идет, — Деметр усмехнулся.
— Я все вынесу, — пообещала себе девушка, ковыряя мясо. К горлу подступила тошнота. Мадлен, подняв голову, подышала. Деметр курил, отхлебывая вино, пристально ее рассматривая.
— Завтра уберешь, — нетерпеливо поднялся он. «Пошли».
Особняк был пуст, только снизу, из передней, доносились голоса играющих в карты охранников. «Это опочивальня мамы и папы, — поняла Мадлен. Он втолкнул ее внутрь, в непроницаемую черноту, и повернул ключ в двери.
— Послушница, — услышала девушка тихий, вкрадчивый шепот. «Почти монахиня…» Его руки — с толстыми, скользкими пальцами, — забегали по ее телу, Деметр толкнул ее к кровати. Мадлен, чувствуя, как у нее подкашиваются ноги, — закрыла глаза.
Платье затрещало, Мадлен ощутила, как он, бормоча что-то, раздевает ее, а потом она задыхалась под тяжестью его тела, отвернув голову, теряя сознание от запаха табака. «Открой рот, — приказал Деметр. У Мадлен перехватило горло от отвращения — из его рта пахло чем-то гнилым, мертвым.
Боли не было. Ничего не было. Она просто лежала, чего-то ожидая, напрягшись. Потом Деметр выдохнув, скатился с нее. Мадлен, медленно опустив руку, вытерла струйку чего-то теплого, липкого, что бежала по ее ноге.
— Вот и все, — горько подумала девушка. Он отодвинулся от нее, завернувшись в шелковое, пахнущее пылью одеяло. Мадлен, лежа на спине, слушая его храп, стала ждать рассвета.
Деметр проснулся от дуновения холодного воздуха. Ночью ставни растворились, в комнате было серо, за окном лил дождь. Он покосился на Мадлен — девушка лежала на боку, спиной к нему, и размеренно, ровно дышала. «Сейчас нельзя, — напомнил себе комиссар, — нельзя, чтобы она видела. Ночью, только ночью, в кромешной мгле…, Нельзя, чтобы трогала…»