Страница 347 из 365
Ему снился бесконечный, пустынный океанский берег, и двое, — мужчина и мальчик, оба рыжеволосые, — что шли куда-то вдаль, на холм. Петя увидел какой-то блеск. «Крест, — понял он, — какие цветы красивые. Бронзовые хризантемы, а вокруг белое». Женщина, — невысокая, хрупкая, — стояла к нему спиной. «Кимоно, — вспомнил Петя, — так это называется, я читал воспоминания Головнина о том, как он в японской тюрьме сидел». Он видел только уложенные в замысловатую прическу, бронзовые волосы. «У японок таких не бывает, — еще успел подумать Петя, а потом он проснулся, — кто-то тряс его за плечо.
— Петр Федорович, — серые глаза Муравьева-Апостола торжествующе блестели, — слышите?
Петя замер и услышал во дворе голоса: «Объясните нам, за что их арестовали? Они не совершали никакого преступления, ваше превосходительство!»
Петя натянул шинель. Плеснув в лицо ледяной водой из ведра, он приказал: «Поднимайте ваших братьев, Сергей Иванович, настало время действовать».
До них донесся заспанный баритон полковника Гебеля: «Господа офицеры и нижние чины, нет никакой причины волноваться. Я получил распоряжение из столицы об аресте, вот и все».
Петя оглянулся, — в камере их было четверо, — он и трое братьев Муравьевых-Апостолов. «Оружия у нас, конечно, нет, — зло подумал Петя, — а голыми руками эти замки не возьмешь». Внезапно из-за двери раздался выстрел. Пуля разворотила засов, и он велел: «Давайте-ка вместе!»
Дверь зашаталась под ударами. Петя, шагнув через обломки, увидел Джоанну — она стояла с пистолетом в руке. Белокурые, коротко, — по плечи, — постриженные волосы были растрепаны, в узком коридоре пахло порохом. Она была в штатском, — в бриджах, сапогах, и охотничьей, английского сукна куртке. «Быстрее, господа, — попросила женщина, — хотелось бы обойтись без кровопролития. Подполковник, — она поклонилась Муравьеву-Апостолу, — утихомирьте ваших офицеров, они Гебеля под штыками держат».
Она протянула им оружие. Петя, взяв пистолет, задержавшись на мгновение, наклонился к ней: «Павел Иванович здесь?». Джоанна кивнула и, сжав губы в тонкую линию, прошептала: «Я его убеждаю, что не надо лгать солдатам, не надо скрывать от них того, что произошло в столице».
Петя похолодел, глядя в прозрачные, голубые глаза.
— Полный разгром, — зло сказала Джоанна, подтолкнув его к выходу. «Они вышли на площадь, простояли там несколько часов, и были прицельно расстреляны артиллерией. По слухам, тысяча человек, погибла, — она вздохнула, — солдат, зевак. Из дома ничего не было, — она качнула изящной головой и выругалась: «Зачем они стреляют?».
Петя заставил себя не думать о жене, и сыне. Взведя пистолет, он пошел вслед за Джоанной.
— Нет! Не надо! — услышали они крик. Во дворе гауптвахты было людно, уже рассвело, ржали лошади. Петя пробился через плотный круг людей и застыл. Командир Черниговского полка Гебель, в испачканной кровью шинели катался по растоптанному, грязному снегу, держась за живот.
— Еще! — раздался чей-то пьяный голос, и Петя едва успел выстрелить в воздух. Офицеры опустили штыки. Муравьев-Апостол, неодобрительно сказал: «Уже бы и добили его. Ладно». Он прицелился, и выстрелил в спину Гебелю. Тот истошно закричал: «Пощадите!», и стал хвататься за сапоги офицеров. «Он и так сдохнет, — холодно заметил Муравьев-Апостол. «Коня мне!». Подполковник вскочил в седло: «Господа офицеры! Вот курьер, — он положил руку на плечо своему младшему брату, Ипполиту, — курьер из Варшавы, от его величества императора Константина. Он привез приказ, предписывающий нашему полку прибыть в Варшаву, и встать на защиту законного правителя! Вся восьмая дивизия восстала и находится на стороне его величества. Смерть узурпатору!»
— Смерть! — дружно крикнули офицеры. Муравьев-Апостол добавил: «Как старший по званию, принимаю на себя командование полком! Идем на Васильков, господа. Там мы получим в свое распоряжение казну и оружие!»
Петя задержался в воротах. Перегнувшись в седле, он тихо сказал Пестелю: «Вообще мы с вами, Павел Иванович, старшие по званию…»
— Ничего, — усмехнулся полковник, оглядывая холодными, синими глазами Гебеля, что затих в луже грязи у крыльца. Рядом валялись трупы солдат, охранявших гауптвахту. «Ничего, Петр Федорович, мы за чинами не гонимся. Поехали, — он махнул рукой, — потопим в крови Украину, а потом пойдем дальше».
Он проводил глазами Воронцова-Вельяминова и услышал рядом спокойный, женский голос: «Зачем лгать, Пестель? Солдаты этого не знают, но мы-то не дураки. Никакой это не курьер, а прапорщик Муравьев-Апостол, младший брат подполковника, — белокурые волосы Джоанны развевал северный, сырой ветер. Она натянула заячью шапку: «Свобода начинается с правды, Пестель».
Он помолчал. Когда они уже ехали по усеянной лужами дороге, — начиналась оттепель, — Пестель коротко сказал: «Я знаю, Жанна. Ты ведь мне тоже не лгала. И я тебе не собираюсь, так что слушай меня, — Пестель остановил коня и взял ее железными пальцами за руку. Она только выставила вперед подбородок. «Если что-то, — Пестель помедлил, — случится, то я сначала убью тебя, а потом себя. Потому что ты, никому, кроме меня, больше принадлежать не будешь, поняла?»
— Я никому не принадлежу, — упрямо ответила Джоанна. Вырвав руку, женщина пустила своего коня рысью к серым крышам Трилес. Из деревни уже доносились выстрелы, ржание лошадей, скрип колес — полк снимался с места.
Пестель повертел в руках пистолет, и, усмехнувшись, поехал вслед за ней.
Село Мотовиловка
Джоанна лежала, опираясь на локоть, делая пометки в каких-то бумагах. Трещал фитиль свечи, в каморке пахло свежестью. Она, несмотря на холод, распахнула окно. Уже вечерело, и женщина, насторожившись, подняв голову, потянулась за пистолетом. Снаружи раздались редкие выстрелы и возбужденный голос позвал: «Пошли, ребята, девок поищем! Теперь все позволено, начальника над нами нет!»
Она настояла на том, чтобы заплатить хозяину дома за комнату. Пестель поморщился: «Они должны быть рады, что приютили тех, кто несет им свободу».
— Свобода, — сочно заметила Джоанна, отсчитывая серебро, передавая его жене крестьянина, — не равнозначна анархии, Пестель. Когда-нибудь, конечно, человечество откажется от денег, но пока, — она улыбнулась, — бесчестно обманывать простых людей.
Дверь заскрипела. Пестель вошел, — со свечой в руке, и, расстегивая мундир, устало выматерился. «Все пьяны, — он присел на лавку, где был брошен тюфяк и холщовые простыни. «Прогуливают казну. Впрочем, они предпочитают не тратить деньги. Четверо мерзавцев захватили крестьянский дом и украли вещей на двадцать рублей. Муравьев-Апостол, — Пестель вздохнул, — предпочитает произносить восторженные речи перед солдатами».
— Надо их расстрелять, — спокойно сказала Джоанна, присев, отложив карандаш.
— Кого? — не понял Пестель, раздеваясь, забирая у нее бумаги.
— Мародеров, — ее прозрачные глаза заблестели гневом. «Мой покойный муж всегда так делал, Пестель. Он выстраивал отряд и лично стрелял в тех людей, что запятнали великое дело борьбы за свободу — мелким воровством. Хотите, — Джоанна внезапно, быстро погладила его по плечу, — хотите, я их расстреляю?»
Он молчал, отвернувшись, глядя куда-то в угол. То же самое ему сказал Воронцов-Вельяминов. Пестель вспомнил гневный голос полковника: «Революция не означает вседозволенности, Сергей Иванович! Солдаты распустились, с утра пьяны, никакой дисциплины, никаких построений…, Как вы собираетесь идти на Варшаву, а тем более на Санкт-Петербург?»
Муравьев-Апостол поднял покрасневшие глаза и стукнул кулаком по столу. Собравшиеся в горнице офицеры вздрогнули. «Завтра, — сказал он, заплетающимся языком, — завтра будет построение. Мы зачитаем солдатам наш «Православный катехизис» и воззвание, что я составил, и пойдем брать штурмом Белую Церковь!»
— Зачитаете тем, кто еще будет в состоянии явиться в строй! — ядовито отозвался полковник Воронцов-Вельяминов. «Впрочем, вы командир, Сергей Иванович. Я всего лишь представитель Северного Общества, так что командуйте».