Страница 337 из 365
Ханеле писала ему, — из Святой Земли, — писала и ее дочь. «Пожалуйста, не волнуйтесь, дядя Теодор, — читал он изящный почерк, — у нас тихо. Я живу на мельнице, учусь, вожусь с хозяйством, так что все в порядке».
— Такая же, как ее мать, конечно, — думал он, сжигая очередное письмо. «За них можно не беспокоиться, они нас всех переживут».
— Пошли, — Федор подхватил внука, — расскажу вам о предках наших, о Смутном Времени, о том, как они после этого в Италию уехали.
Тео проводила мужа взглядом. Бережно положив письмо императора в шкатулку, она подошла к окну. Было уже совсем темно, только на западе, над устьем Невы, виднелась тонкая, тусклая полоска вечернего света — солнце почти село. Шпиль Петропавловской крепости, видневшийся над деревьями Летнего Сада, чуть поблескивал, лед на реке отливал красным. Тео, вздрогнув, запахнула кашемировую шаль: «Будто кровь».
— Милая моя Женечка, — читала Юджиния, протянув ноги к огню.
Дома было тихо, дети угомонились, родители тоже отправились спать. «Мы уже в Белой Церкви, гостим в имении графа Браницкого. Здесь спокойно, мы возимся с детьми, — у Браницких большая семья, — ездим на охоту и вообще, Женечка, ведем рассеянный образ жизни, — женщина невольно усмехнулась. «Сергей Иванович Муравьев-Апостол и Павел Иванович Пестель передают тебе большой привет, как и граф Браницкий. Мадам де Лу сейчас в Тульчине. Павел Иванович показывает ей тамошний замок и дворец Потоцкого. Думаю, любовь моя, мы все скоро встретимся, в Санкт-Петербурге, и мы с тобой уже никогда не расстанемся. Поцелуй от меня Степушку. Джоанна просит сказать маленькому Мишелю, что она скоро вернется».
Юджиния, на мгновение, приложила письмо к щеке. Она, с сожалением, бросила листок в камин.
— На всякий случай, милая моя, — попросил ее муж, уезжая. «Хоть мы и вне подозрений, и вообще, — он повел рукой, — никто ничего не знает, но все равно надо быть осторожными. Даже шифровать корреспонденцию нельзя, — Петя наклонился и поцеловал ее, — мало ли что».
— Милая моя Евгения Петровна, — взяла она следующее письмо, — посылаю вам привет и поклоны из нашей псковской глуши. Стоят морозы, только и остается, что кататься на санях, и ложиться спать с петухами, что я и делаю. Я, конечно, скучаю по вашей гостиной, по музыке, по встречам с друзьями. Я надеюсь, что, когда-нибудь, мне разрешат вернуться из ссылки. Тогда я усядусь на вашу кушетку, — ту, что стоит у окна, надеюсь, вы потом, после моей смерти, прибьете там медную табличку: «Здесь любил отдыхать Пушкин», — усядусь, и буду слушать, как вы играете Моцарта. Передавайте привет Петру Федоровичу, и поцелуйте маленького Степу. Отдельно вы найдете целую связку всяких разрозненных творений, что я написал, на досуге, в том числе трагедию о Смутном Времени. Читайте, дорогая Евгения Петровна, и, если найдете время, напишите мне пару строк. Остаюсь вашим преданным почитателем, Пушкин.
Юджиния ласково погладила стопку тетрадей, перевязанную бечевкой. Уже в постели, закинув руки за голову, она вспомнила белую, нежную ночь на даче в Павловске. Дети весь день провели, играя в парке, и рано улеглись. Петя был еще в Санкт-Петербурге, а они с Джоанной сидели в саду.
Джоанна, молча, курила, качая ногой в простой туфельке темного атласа. Потушив сигарку, взглянув на Юджинию, женщина попросила: «Можно, я оставлю Мишеля на несколько дней? Присмотришь за ним? Мне надо в город вернуться».
— Возьми его с собой, — недоуменно отозвалась Юджиния. «Квартира открыта. Дядя Теодор и тетя Тео еще там, пока занятия в университете не закончились. Да и Петя тоже…»
— Это будет неудобно, — только и заметила Джоанна. Прозрачные, светло-голубые глаза невозмутимо смотрели куда-то вдаль. «Я буду ночевать в другом месте».
Юджиния невольно покраснела и закашлялась: «Но ведь ты говорила, у тебя, в Брюсселе…»
— Это ничего не значит, — отрезала Джоанна. «У меня и Поля отношения, построенные на взаимной свободе. Я его предупредила, что он волен меня покинуть в любое время, если встретит кого-то еще. И я тоже, — она сладко потянулась, — вольна».
Юджиния помолчала. Где-то по соседству квакали лягушки, пахло, — томно, едва ощутимо, — цветущей сиренью. Белесое, неяркое небо едва золотилось тонким, неуловимым сиянием незаходящего солнца.
Она вспомнила прием у них в квартире. Петя, когда она закончила играть, смешливо ей шепнул: «Посмотри на Джоанну и Павла Ивановича. Они, как увиделись сегодня, так и отойти друг от друга не могут».
— Джоанна с ним ушла в библиотеку, — подумала Юджиния, — когда кофе принесли. Они там час вдвоем сидели, а то и больше. Я бы так не смогла, конечно.
Джоанна, будто услышав ее, усмехнулась: «Я, дорогая моя, дочь герцога и маркизы. Я понимаю, что такое светские условности. У тебя дома мы просто обсуждали статьи Фурье и других философов. А сейчас…, - она не закончила. Юджиния, вздохнула: «И что, ты уйдешь к Павлу Ивановичу?»
— Посмотрим, — только и ответила женщина. Юджиния развела руками: «Езжай, что с тобой делать».
Джоанна внезапно потянулась. Взяв ее руку, кузина искренне сказала: «Спасибо».
Юджиния взглянула на синий алмаз, что играл на белом, нежном пальце: «Почему ты его никому не отдаешь? Я помню, мама мне говорила, принято отдать это кольцо тому, кого ты любишь. Он, вернет, конечно…, - женщина улыбнулась.
— Я никого не люблю, — серьезно ответила Джоанна. «Пока. Я любила Мишеля, очень любила, и не знаю, — она еле слышно вздохнула, — смогу ли еще раз испытать такое. Но, как я сказала, — она отпила кофе, — посмотрим».
— Павел Иванович в Тульчин ее повез, — Юджиния зевнула и устроилась удобнее в постели. «Увидим, что там у них получится».
Утром, за кофе, ей подали записку:
— Дорогая Евгения Петровна, хоть двор сейчас и в трауре, но я бы хотел попросить вас устроить небольшой, приватный концерт, для меня и вдовствующей императрицы. Как сказала госпожа Сталь: «Ничто не напоминает так прошлого, как музыка; она не только напоминает его, но вызывает его, и, подобно теням тех, кто дорог нам, оно появляется, окутанное таинственной и меланхолической дымкой». Надеюсь, вы не откажете в этой просьбе, с искренним уважением, великий князь Николай Павлович».
Юджиния отпила кофе и пробормотала: «Так написано, что и не откажешь. Ладно, — она вздохнула, — пойду, конечно. Сначала с Никитой Муравьевым надо встретиться. Я, наверное, наедине с Николаем останусь. Может быть, удастся что-то узнать о его планах, раз Константин не взойдет на престол».
За общим завтраком, — Степа и Мишель ели в детской, — Юджиния, подождав, пока горничные уйдут, нарочито небрежно сказала: «Великий князь приглашает меня дать закрытый концерт во дворце. Мне надо до этого, папа, — она взглянула на Питера, — новое платье сшить. Мы сейчас все в трауре, но все равно не след появляться перед их величествами в старых нарядах. Я тогда зайду сегодня к тебе, в Гостиный Двор».
— Конечно, — удивился Питер, — конечно, милая.
— А потом, — Юджиния налила себе еще кофе, — к портнихе прогуляюсь.
Она подняла голову и встретилась с прозрачными, зелеными, как трава, глазами матери. Марта была в закрытом, утреннем платье цвета морской волны, в отделанной мехом соболя, индийской шали.
— Я могу с тобой пойти, — тонкие губы улыбнулись.
— Я сама, мамочка, — ласково ответила Юджиния, — вы с тетей Тео лучше возьмите мальчишек, и на санях покатайтесь. Снега много выпало.
— Хорошо, — только и сказала Марта, все еще, пристально, глядя на дочь.
Двухлетняя Катенька Муравьева, что сидела на коленях у матери, зевнула. Юджиния, ласково сказала: «Унеси ее, Александрин, дитя спать хочет». Она погладила девочку по нежной щечке и улыбнулась: «Степушка тебе кланяется, милая».
Женщины поцеловались, жена Муравьева ушла. Юджиния, взглянув за окно, — уже смеркалось, — решила: «Экипаж отсюда возьму, похолодало к вечеру». Она оставила черный шелк и шкурки соболя, — на палантин, — у портнихи, неподалеку от Гостиного Двора. Все время, пока она шла к Муравьевым, Юджинии казалось, что за ней кто-то следует — неотступно, незаметно. Пару раз женщина даже оглянулась. По едва расчищенной от сугробов набережной Фонтанки катились кареты, шли люди, и она подумала: «Ерунда. Кто будет за мной следить? Хотя, конечно, ходят слухи, что покойному императору донесли о заговоре. Но ведь это только слухи, не более. Точно мы все равно ничего не знаем. Все будет хорошо, все получится. Мы начнем здесь, на севере, а на юге восстание подхватят войска».