Страница 332 из 365
Та только кивнула и тяжело вздохнула.
— Она не заразна, — Дебора, глядела на красные пятна, что покрывали ладонь мужа. «Но все равно его надо отправить в госпиталь, и быстро. Господи, — она сжала зубы, — это же не лечится…»
Давида опять вырвало, и он простонал: «Больно…, Живот болит…Дебора, может быть, я съел что-то?»
Она намочила полотенце. Ласково вытерев его лицо, жена шепнула: «Я сейчас. Держи таз». Дебора вышла в коридор и прислушалась. Дом спал. Она постучала в комнату матери. Та, мгновенно, будто ожидая этого, открыла дверь. Каштановые, с проседью волосы, прикрытые шелковым чепцом, спускались на спину. Трещал фитиль свечи. Мирьям, обеспокоенно, спросила: «Давид? У него жар усилился?»
— Это пятнистая болезнь, — обреченно сказала Дебора. Мать, встряхнув ее, жестко ответила: «Ты не знаешь! Может быть, это просто корь, может быть, Давид ей не болел, в детстве…»
— Болел, — Дебора сглотнула слезы, — и при кори сыпь выступает сначала на лице, мама. А у него на руках, на ладонях…, И его рвет. Мама… — она уткнулась лицом куда-то в мягкую, уютную грудь. От матери пахло травами.
— Буди тетю Эстер, — велела та, — пусть поднимает Натана. Надо, чтобы Давида отвезли в госпиталь. Я к нему пойду.
Дебора проводила ее взглядом. Пошатнувшись, схватившись за дверной косяк, женщина прошептала: «Господи, я прошу тебя, прошу, не надо…Шмуэлю всего тринадцать». Она заставила себя выпрямить спину. Уже спускаясь по лестнице, — часы в передней пробили три, — Дебора выдохнула: «Все обойдется, я верю».
Эстер разбудила сына. Отправив его в госпиталь, взяв у Деборы подсвечник, она озабоченно спросила: «Ты уверена, что это не заразно? Здесь мои внуки…»
— Здесь еще наш сын, — Дебора помолчала. «Нет, тетя, мы не знаем, как эта болезнь передается, но индейцы ухаживают за теми, кто ей страдает, и остаются здоровыми».
Мать сидела на кровати. Услышав скрип двери, она обернулась. В спальне пахло рвотой. Мирьям поднялась: «Он уже без сознания, бредит. И горит весь».
Дебора наклонилась над мужем и услышала легкий, почти неслышный шепот: «Только не бросай меня…, Не бросай, Мирьям…»
— Бредит, — горько подумала женщина и поцеловала раскаленный лоб: «Не брошу, милый».
В деревянном коридоре было тихо, пахло жавелевой водой, кровью. Холщовые занавески, отделяющие койки больных, были задернуты. Они сидели на скамье. Шмуэль, взяв Мирьям за руку, вспомнил, как они, с бабушкой Джо, играли в карты на Святой Елене.
— А потом она погибла, — подумал мальчик. «В море, с дедушкой Джоном. И тетю Элишеву убили, и дядю Моше…, А теперь папа…, - он попытался справиться со слезами, и не смог. Всхлипнув, он уткнулся лицом в теплое плечо Мирьям. Она погладила внука по темноволосой голове: «Не надо, милый…, Бывает, что лихорадка спадает, и человек выздоравливает. Я видела индейцев, которые переболели и остались живы. Ты Псалмы почитай, — Мирьям вынула из своего саквояжа маленькую, в потрепанной, кожаной обложке, книгу.
— Как я Элайджу носила, — вздохнула про себя женщина, — так тоже Псалмы читала. Господи, какими молодыми все умерли — Мэри, Элайджа, Антония…, И Давид теперь, ему чуть за сорок. Только бы с внуками моими все хорошо было, прошу тебя. Тед взрослый мальчик, дожить бы до того, как он женится».
Шмуэль шевелил губами. Мирьям, обняла его: «Я сейчас».
Она отодвинула занавеску и увидела дочь. Дебора, в длинном, закрывающем платье фартуке, с платком на голове, стояла напротив главного хирурга армии, доктора Лоуэлла.
— Миссис Кардозо, — услышала Мирьям спокойный голос врача, — при всем к вам уважении, вы акушерка. Вы не разбираетесь в таком, — он повел рукой в сторону кровати. Сыпь превратилась в кровоизлияния, которые покрывали все лицо больного.
— Я знаю об этой лихорадке, слышал, — вздохнул Лоуэлл, — солдаты на территориях ей страдают. Некоторые излечиваются, но она особенно опасна для мужчин старше сорока». Он приложил ладонь ко лбу Давида и пробормотал: «Жар только усиливается».
— Как раз, — Лоуэлл развел руками, — возраст вашего мужа. Мы знаем, что она не передается от человека к человеку, но как она возникает, нам неизвестно.
Лазоревые глаза Деборы взглянули на кровать. Она, тихо, сказала: «У меня есть предположение, доктор Лоуэлл. Идите сюда. Мама, — она взглянула на порог, — побудь со Шмуэлем, пожалуйста».
Занавеска задернулась. Лоуэлл, глядя на ловкие руки женщины, — сильные, с длинными пальцами, — вспомнил: «Она с доктором Макдауэллом занимается. Ассистирует ему на операциях, частным образом, конечно. Он мне рассказывал. Очень ее хвалил, хладнокровная женщина, и умелая».
— Пощупайте, — попросила Дебора, — здесь.
— Лимфоузел увеличен, — Лоуэлл опустил руку Давида. «Конечно, при лихорадке…»
— Тогда были бы увеличены и все остальные лимфоузлы, — отрезала Дебора и взяла тетрадь: «Послушайте. Это писал преподобный Джон Уолкер, шотландский натуралист, профессор естественной истории в университете Эдинбурга. Еще полвека назад, в своем отчете о путешествии на остров Джура, у западного побережья Шотландии. «Человек страдал невыносимыми болями в конечностях, его тело пылало жаром, и все это, произошло из-за укуса крохотного насекомого, клеща, который невольно стал убийцей здорового мужчины».
Лоуэлл распахнул окно. Над Потомаком вставал нежный рассвет, вода реки была спокойной. Чиркнув кресалом, затянувшись, врач медленно проговорил: «Клещей у нас много, в лесах, на востоке. Я знаю, что от их укуса бывает смертельная лихорадка, но ведь полковник Кардозо был на западе, там прерия…, И потом, — он взглянул на Дебору, — нет следа, ничего нет».
Она присела рядом с кроватью и нежно взяла покрытую сыпью, горячую руку. «Хоть бы он очнулся, ненадолго, — горько попросила Дебора. «Пожалуйста…, Попрощался бы со Шмуэлем, мальчик сиротой остается. Давид, Давид, — она покачнулась, но сразу, же выпрямилась, — зачем? Мы так мало вместе побыли, ты воевал все время…»
— След мог пропасть, доктор Лоуэлл, — вздохнула Дебора, — он сюда три недели добирался. Конечно, его могли укусить и по дороге, но, скорее всего, это случилось там, в прерии. Вы, пожалуйста, — она подняла лазоревые глаза, — издайте распоряжение о том, чтобы все солдаты и офицеры были особенно осторожны, и докладывали о случаях укуса клещами.
Лоуэлл опустился на табурет по другую сторону кровати. «Мы не можем это лечить, миссис Кардозо. Только так, — он махнул рукой, — даем хинин, единственное жаропонижающее, что у нас есть».
— Это похоже на тиф, — заметила Дебора. «Полковник Кардозо…, Мой муж, рассказывал мне, что, когда они отступали с войсками Наполеона из России, у них было много случаев. Он ухаживал тогда за больными и не заразился, — она задумалась. «Отчего появляется тиф?»
— У нее муж умирает, — удивился про себя Лоуэлл. «Всем бы врачам такое самообладание, как у нее. Почему мы не пускаем женщин в медицину, что за косность? Хотя бы надо разрешить им ухаживать за больными, это естественное, женское занятие».
— От скученности, грязи… — пожал он плечами.
— От грязи бывает гангрена, а не лихорадки, — Дебора все перебирала такие знакомые, горячие пальцы. «Значит, есть какое-то насекомое, которое переносит тиф. Как клещ, — она помолчала, — переносит эту болезнь. Только, в отличие от тифа, она не заразна. Потому что клещи не живут на человеке». Женщина потрогала запястье и посчитала пульс: «Замедлился».
Давид застонал, — едва слышно. Лоуэлл, поднявшись, помолчав, опустил голову: «Я вас оставлю, миссис Кардозо, с мужем…, Если что-то надо…, - он не закончил и вышел.
Дебора взглянула в темные, с покрасневшими белками, глаза. Она ласково коснулась покрытой сыпью щеки. Давид попытался отвести ее руку.
— Не заразно, — она погладила его по голове. «Это не заразно, милый. Не волнуйся, пожалуйста. Моя мама здесь, и Шмуэль тоже».
— Потом… — он разомкнул губы, — позови мальчика…, Я понял, Дебора, понял…, Это был клещ, как в Старом Свете, я просто не заметил укуса…, Голова очень болит, — Дебора увидела слезы у него на лице. Вытерев их, она сбросила туфли и прилегла рядом.