Страница 323 из 365
Герцог закашлялся и кивнул: «Конечно. Девочки взрослые, Джон тоже, у Мадлен внуки…, Я готов, милая. Хватит уже, — он болезненно вдохнул, — устал я».
— Я буду с тобой, — просто сказала Джо. Поставив парус, оттолкнув бот от причала, она весело заметила: «Как выйдем из гавани, нас потрясет немного. Но я хочу до настоящей бури добраться, — женщина прищурилась и свистнула, — впрочем, она уже близко».
— Какой она моряк отменный, — еще успел подумать Джон. Потом он привалился к борту и нашел в себе силы улыбнуться: «Напоследок пострадаю от морской болезни».
Уже когда острова не было видно, когда все вокруг ревело, и бот, словно игрушку, бросали огромные, закрывающие небо, ледяные волны, Джо протянула ему руку и крикнула: «Сейчас!»
— Она всегда была первой, — ласково подумал Джон. «Она старше меня, конечно. Сестричка, как я ее люблю».
Все вокруг стало прозрачным, светлым, их несло течением, а Джо все держала его пальцы — крепко. Джон вдохнул. В первый раз, за много лет, ему не было больно, — было хорошо, понял он, закрывая глаза, — было так, как надо. Джон увидел, как сестра, коротко взмахнув рукой, — отдаляется от него. Выдохнув, он стал погружаться в бездонную, тихую пропасть.
Интерлюдия
Святая Земля, осень 1823
Иерусалим
— Чаю, рав Коэн, — Аарон наклонил над стаканом серебряный чайник. Дома было тихо, с кухни доносились запахи обеда, в раскрытые окна были видны зеленые листья гранатового дерева, и слышался блаженный, детский смех.
— Истинно, — сват искоса поглядел на спокойную улыбку рава Горовица, — кто бы мог подумать? Год ему до семидесяти, а ребенок родился. И жена, на двадцать лет его младше. Из Польши своей вернулась, ради него.
— Отменный чай, — похвалил сват. Аарон, весело развел руками: «Заварки жалеть не надо». Он подвинул свату блюдо с ореховым пирогом: «С чем пришли, рав Коэн?»
— Уютно у них, — рав Коэн оглядел отполированные половицы, открытые шкафы, уставленные серебром, резные стулья, кружевную, белоснежную скатерть. «Хорошая семья, конечно. У рава Горовица все дочки плодовитые. Шестнадцать внуков у него, восемь правнуков. Эта, Динале, Малки дочь, что в прошлом году в Цфат замуж вышла, — тоже ожидает, я слышал. В добрый час, в добрый час. И двойняшки помолвлены уже, на Хануку под хупу пойдут». Рав Коэн откашлялся: «Тянуть нечего».
— Насчет вашей внучки, рав Горовиц, — он зашуршал листами потрепанного блокнота, — Дины. Семнадцать лет ей, у меня записано…, - сват прервался и подумал: «Приданое хорошее дадут, Американка эта, младшая его дочь, говорят, у себя в Новом Свете на золоте обедает. Рав Азулай ездил пожертвования собирать, рассказывал, какой у них в Вашингтоне особняк. Госпожа Эстер, в память брата своего и жены его, дала денег на то, чтобы ешиву расширить. Истинно, добродетельную жену кто найдет, цена ее выше рубинов. Четыре сотни учеников у нас, а все равно, Господи, — рав Коэн вздохнул, — мы до сих пор на одном пятачке все жмемся. За стенами бы начать строиться, да опасно это, и грех, грех. Сказано же, надо ожидать Мессии, он восстановит престол царя Давида».
— В наше время и в наши дни, амен, — услышал он голос рава Горовица. Покраснев, рав Коэн понял, что говорил вслух.
— Жена его, — сват отпил еще чая, — из Польши не с пустыми руками приехала. Интересно, откуда у нее деньги появились. На мельнице разве столько заработаешь? Хотя правильно это, что они под хупу встали. Они были женаты когда-то, да развелись. Двадцать лет назад, что ли. Это хорошо, достойно — взять обратно жену разведенную. Замужем она не была, а что там она, в Польше делала, никого не касается.
— Да, да, — закивал рав Коэн. «Я к вам пришел, рав Горовиц, потому что Дина, да удостоит ее Всевышний долгих лет жизни, — сирота, под опекой вашей…, Сами понимаете, — он пожал плечами, — до Лондона, где мать ее обретается, — письма долго идут…»
— Долго, — согласился Аарон, пробуя пирог. «Вы ешьте, рав Коэн, — ласково попросил он, — это моя жена пекла. Вы сукку уже поставили? — поинтересовался он.
— Сегодня начну, — отозвался сват. «А вы?»
— Мы все вместе сукку возводим, как обычно, — рассмеялся Аарон. «У господина Судакова, у них места много. Дочка моя средняя с мужем — сами строят, старшие внучки тоже, а мы к Судаковым пойдем. Там и ночевать буду, с Моше и сыном его».
Сват порадовался: «Сам о них заговорил, все легче. Судаковы тоже семья не бедная. Моше преуспевает, с вином своим, с этрогами, да и строительства не бросает. И сын его в ешиве первый ученик».
Рав Коэн вспомнил веселые, серые глаза Моше Судакова. Тот, наливая свату чая, развел руками: «Сами понимаете, мы родственники. Дети друг другу по душе пришлись. Но, конечно, без свата нельзя, рав Коэн, не положено. Вы не волнуйтесь, — он подвинул свату ореховый пирог, — ваше вознаграждение таким же и останется».
Из сада пахло цветущим жасмином. Рав Коэн, оглядев большую, просторную гостиную Судаковых, обставленную мебелью красного дерева, с арабскими коврами на каменном полу, с фарфором и хрусталем в шкафах, — открыл свой блокнот. Госпожа Судакова, что сидела напротив него, улыбнулась. «Отец ее генералом у Наполеона был, — вспомнил сват. «Брат, старший, в Америке, и семья его там. Полковником стал, в армии. А мы здесь…, - он оборвал себя и деловито покусал карандаш: «Приступим, господин Судаков, госпожа Судакова». Он отпил чая: «Я еще Циону запишу, в книжку мою. Четырнадцать лет девочке, года через два сватать можно».
Дверь заскрипела. Независимый голос сказал: «Это мы еще посмотрим, рав Коэн». Она была высокая, в отца, тонкая. Темные, тяжелые волосы — заплетены в косы, серые, большие глаза посмотрели на него. Рав Коэн вздохнул: «Красавица, конечно. Впрочем, сказано: «Обманчива прелесть, и лжива краса, лишь женщина, боящаяся Господа, достойна похвал». Ох, молодежь, молодежь. Еще и Ционой зовут, имя новое придумали. Рав Горовиц дочку свою четвертую — Авиталь назвал. Впрочем, это, наверное, госпожа Горовиц постаралась. Он у нас известный подкаблучник, да и что еще ждать от отца четырех дочерей. Женщины им вертят, как хотят. Всю жизнь так было».
— Циона, — мягко попросил ее отец, — воды еще нам принеси, жарко.
— Молодежь, — извиняющимся тоном сказала госпожа Судакова, когда дочь ушла. «Продолжим, рав Коэн, насчет Исаака нашего».
— Приданое, — зашуршал рав Коэн страницами своей книжки.
Сейчас он посмотрел на рава Горовица, — тот поглаживал темную, с проседью, красивую бороду. Облизав пальцы, причмокнув, рав Коэн сказал: «Есть один юноша, рав Горовиц, из хорошей семьи. Преуспевает в ешиве, двадцать один год ему. Пора и под хупу, как сказано: «Нехорошо человеку жить одному».
— Нехорошо, рав Коэн, — в темных глазах рава Горовица забегали смешливые искорки. Он велел, откинувшись на спинку обитого бархатом, уютного кресла: «Расскажите мне об этом юноше тогда. Если моей внучке он по нраву придется, после Суккота можно и хупу ставить, зачем тянуть».
— Господин Судаков мне, то же самое говорил, — вспомнил рав Коэн. «Достойные люди, понимают, что не след молодежи самим свадьбы играть. Знакомы они, не знакомы, по душе, не по душе — а нам, сватам, тоже на что-то жить надо. Госпожа Бергер пятого ребенка ждет. Четверо мальчиков у нее уже. Им тоже невесты понадобятся. Вот и хорошо, — сват не удержался, и, отломив еще кусок пирога, начал говорить.
Проводив свата, Аарон усмехнулся. Взяв искусно вырезанную, розового дерева шкатулку, он перебрал письма. Старшая дочь год назад вышла замуж, за епископа ван Милдера, и жила пока в Лондоне. Рэйчел написала: «Уильяма, наверное, переведут куда-то на север, так что я вернусь в родные места. Ева с мужем добрались до земли Ван Димена. Джон собирается отплыть с капитаном Уэдделом — обследовать берега Ледяного Континента. Мальчику Сидонии уже два годика, его назвали Питером, в честь деда».