Страница 316 из 365
— Смешанные классы, — усмехнулся Байрон, читая объявление, что лежало на ее рабочем столе. «Церковь не будет против такого?»
— Можно подумать, — сочно заметила Джоанна, надевая рубашку, — меня интересует их мнение. Конечно, смешанные. Женщины точно так же, как и мужчины, нуждаются в образовании. Иди, — она ласково подтолкнула Байрона к двери, — я тебя вечером навещу, в твоих комнатах. Кофе мне свари, — женщина улыбнулась, — такой, как в Лондоне.
— Потом он уехал, — подумала Джоанна, нежно поддерживая отца под локоть. «Уехал, и пишет, тоже, как генерал Боливар, раз в месяц. Я ему сказала, как он вернется из Греции, тогда и посмотрим, что дальше будет. Но своего дела я не брошу, конечно. А пока…, я его предупредила, что не собираюсь хранить верность. Я и не храню, — она улыбнулась. Джон, разглядывая ратушу, сказал: «Там мне легче, милая, там воздух чище. И Давид там, он отменный врач. Твои письма я им передам, конечно».
Он погладил дочь по щеке: «Твой муж покойный…, Это он меня спас, при Ватерлоо. Он и дядя Иосиф. Мне очень, очень жаль, что он погиб. Я был неправ, тогда, в Париже. А как вы оттуда уехали, — герцог развел руками, — я до сих пор и не понял. Проскользнули у нас между пальцев».
— Друзья помогли, папа, — Джоанна рассмеялась. «Пойдем, завтра все вернутся, из Мон-Сен-Мартена, я хочу обед начать готовить. А тебе чаю заварю, и почитаем вместе».
— Тем более, — закашлялся герцог, когда они уже поворачивали на улицу, где стоял ее дом, — твой брат там будет, жена его…, В общем, без ухода не останусь.
— Ева очень славная, Джону повезло, — Джоанна достала ключи и помогла отцу подняться по ступеням.
— И внук мой, — герцог вздохнул, — отменный мальчишка. Ты его хорошо воспитываешь, милая.
— Воспитываю, — Джоанна отперла дверь, — так, как это будет при новом общественном строе, папа, вот и все.
Джон вдруг, горько подумал: «Я их больше не увижу, девочек. Мадлен не увижу, внуков…, Господи, дай ты мне сил сделать это, пожалуйста».
Они вошли в квартиру, не заметив высокого, широкоплечего парня. Он был в суконной куртке рабочего, в грязной фуражке. Прислонившись к стене дома на углу, парень проследил за ними. Повернувшись, сплюнув на мостовую, юноша что-то пробормотал.
В парке было многолюдно. Мишель, подергав Маленького Джона за руку, попросил: «Дядя Жан, тетя Ева, пойдемте, я вам покажу, где на осликах катаются».
— Только покажешь? — Джон подмигнул племяннику и тот рассмеялся. Мишель побежал вперед. Ева, взяв мужа под руку, тихо сказала, наклонившись, подняв золотой лист дуба: «Жаль, что в Австралии, нет осени. Я буду по ней скучать». Она вскинула голову и посмотрела на высокое, голубое небо. Еще в Мон-Сен-Мартене, гуляя с матерью по развалинам замка, Джон, тяжело вздохнув, все-таки признался, что едет в Австралию.
Мать, к его удивлению, не расстроилась, а только улыбнулась: «Был бы ты один, милый, я бы забеспокоилась, а теперь Ева с тобой, с ней ничего не страшно».
Джон широко улыбнулся. Мадлен, вдруг, весело подумала: «Ева о нем, то же самое говорит. Повезло им друг с другом, ничего не скажешь».
Герцогиня закуталась в отороченную соболем, бархатную накидку. Разглядывая остатки стен, она грустно заметила: «Вот что случается, когда сеньоры на своих землях не живут. Хотя здесь де ла Марков не забыли, конечно, да и не забудут».
— Может быть, — ответил Джон, помогая матери спуститься с холма, — они и вернутся сюда, мамочка. В Ренн же де Монтревали вернулись. И здесь так будет. Земля эта — де ла Марков. Поверь мне, доход они получают больший, чем кузен Жан.
— Да, — Мадлен вспомнила холмы отработанной породы, дымки локомотивов, серые улицы рабочего поселка, — у нас в Бретани угля нет. Ты слышал, что дядя Теодор говорил — этот пласт только на северо-востоке. А у нас, — женщина усмехнулась, — только рожь, кислые яблоки и рыба. На этом не разбогатеешь.
Джон проследил за белокурой головой племянника и услышал тихий голос жены: «Джоанна молодец, конечно. Она сама с наиболее способными учениками занимается, для того, чтобы они потом учителями стали. И в школе у нее так уютно, сразу видно — они все одна семья».
Ева помолчала и робко добавила: «Джон…, а можно будет там, на земле ван Димена тоже школу открыть, для детей туземцев…Ты не думай, я смогу преподавать, я ведь в Лидсе тем же самым занималась».
— Нужно, — Джон оглянулся. Мать с отцом сидели на кованой скамейке, Тео с Теодором прогуливались по дорожкам, и там же, немного в отдалении, ходила Джоанна с Юджинией и Петей. Он быстро поднес руку жены к губам. Вдохнув запах цветов, коснувшись белой, нежной кожи, он шепнул: «Я люблю тебя так, что даже, и сказать не могу, Ева. И я уверен, что я буду гордиться тобой».
Ева покраснела: «Надо будет перед отъездом в кружевную лавку сходить. Даже на земле ван Димена хоть одна такая рубашка, а все равно пригодится». Деньги ей дала мать, еще в Амстердаме. Они с Дианой уезжали в Ливорно. Рэйчел, отозвав старшую дочь в сторону, улыбнувшись, велела: «Ты в Брюсселе, купи себе что-нибудь, милая».
Ева взглянула в голубые, ласковые глаза. Обняв мать, она лукаво ответила: «И ты привези что-нибудь из Святой Земли, для мистера ван Милдера».
— У меня, — со значением ответила мать, — уже список готов, дорогая моя. Она привлекла дочь к себе: «Вы там осторожней, и возвращайтесь. Внуков мне привезите, а дедушке Аарону — правнуков».
Мишель стоял рядом с осликами, гладя самого маленького, смирного, по мягкой шерстке между ушами. «Я в Венесуэле на них катался, — гордо сказал мальчик. «И на мулах, и на лошадях. Сейчас тележка приедет, дядя Жан, — он взглянул на песчаный круг, где ходили ослики. Джон, взяв племянника за руку, серьезно проговорил: «Сделаешь три рейса, не меньше».
Петя оглянулся — родители свернули в боковую аллею. Он тихо, углом рта, заметил Джоанне: «Все, что ты мне дала, я уже в сундуки сложил. На таможне на это внимания не обратят — записи и записи. И книги тоже все разрешенные».
Он почувствовал, как нежные пальцы Юджинии касаются его ладони. Жена держала букет осенних листьев, что собрал Мишель. Юджиния покрутила его в руках: «Я все переведу, что надо. Ты занят, в училище, в лаборатории, а у Джоанны почерк разборчивый».
— Это проекты, — женщина поправила суконную шляпу. Она была в темной, короткой юбке по щиколотку, в такой же накидке, из кармана виднелась стальная цепочка хронометра. Юджиния посмотрела вниз: «Все равно. Хоть одежда у Джоанны и простая, а видно, из отличных тканей. И крой отменный. А что она драгоценностей не носит, так с ее красотой, и не надо. Тем более, рядом с таким алмазом на руке, ничего другого и не наденешь».
Он играл на тонком пальце — синего, глубокого, цвета, цвета летнего неба, обрамленный в строгую, золотую оправу.
— Мы их обсуждали, — продолжила Джоанна, — с генералом Боливаром. Там конституция, закон о всеобщем образовании, о праве голоса для всех сословий и для женщин…
Юджиния изумленно остановилась. Джоанна, почти резко, сказала: «Так и будет, поверьте мне. Мы до этого доживем. Теперь у вас хотя бы появится основа…»
— У нас уже есть, — признался Петя, — на совещании в январе этого года все единодушно выступили за установление республики, но мирным путем, без вооруженного восстания. Мы решили разделиться на два общества, Северное и Южное, и работать над текстом конституции, который подадим государю императору. Так безопасней, — после долгого молчания добавил мужчина.
— Не все, и не единодушно, — буркнула Юджиния. «Никита Муравьев, — ты, Джоанна, его знаешь…»
Та кивнула.
— Он теперь, — усмехнулась женщина, — придерживается более умеренных взглядов. Но такие люди, как майор Пестель — они считают, что без армии мы обречены на провал. Войска возглавят недовольство в столице, и его величество вынужден будет отречься. Под угрозой штыков, так сказать.
Петя вспомнил зимний вечер, алый закат над покрытой льдом Невой, и, в дыме сигары — невысокую, ладную фигуру Пестеля. «Он похож на Бонапарта, и, правда, — понял Петя, — и глаза такие же, синие. Только лысеет уже, а ведь ему и тридцати нет».