Страница 127 из 365
Рав Судаков отстранил документ. Не глядя на невестку, он спросил у сына: «Ты зачем сюда явился? Ты преступил волю отца, я не признаю тебя своим наследником».
— И не надо, — Моше засунул руки в карманы куртки. Элишева увидела девушку, — маленькую, худенькую, — что испуганно выглянула в переднюю.
— Я сейчас, — она быстро проскользнула к ней. Мужчины, что стояли друг напротив друга, даже не обратили на нее внимания.
Элишева втолкнула девушку на кухню. Закрыв дверь, она утвердительно сказала: «Ты Малка Горовиц». Та только кивнула. Поднеся пальцы ко рту, стараясь не расплакаться, Малка всхлипнула: «Вы жена Моше…Дочка дяди Иосифа…, Вы видели папу, Батшеву? Как они там?»
Элишева вздохнула. Взяв холщовое полотенце, она вытерла лицо девушки.
— Ты, — улыбнулась она. «Мы же с тобой ровесницы. Садись, — Элишева огляделась и взяла серебряный чайник. «Сейчас свежего чая заварю, и все тебе расскажу. Эти, — она кивнула на переднюю, — еще долго там стоять будут».
Малка слушала, кивая головой. Потом она взяла Элишеву за руку: «Я им припасов отложила, он не заметит. Спрячешь мешок под накидкой?»
Элишева кивнула и Малка покраснела: «Ты ведь на акушерку учишься, да? Папа мне говорил».
Девушка горячо что-то зашептала. Элишева задумчиво сказала: «Скорей всего, у тебя, то же самое, что и у меня — только у меня уже третий месяц, — она улыбнулась. «Но ты не бойся, я тебе помогу».
— Он тебя и на порог не пустит, — горько отозвалась девушка. Едва Элишева спрятала мешок под своей накидкой, как дверь распахнулась.
— Вон отсюда, — рав Судаков зажимал левой рукой разбитый, окровавленный нос. «Завтра по всему городу появятся объявления о том, что вы оба отлучены от общины, понятно? И чтобы я вас больше не видел! — выплюнул он.
— Не заплачем, — девушка еще успела коснуться руки Малки и прошептать, одними губами: «Я все устрою».
Потом она вышла. Рав Судаков, злобно глядя на жену, крикнул: «Что ты сидишь! Если она еще раз тут появится, Малка — тебе несдобровать». Он намочил полотенце в тазу. Вытерев кровь с лица, швырнув его жене, мужчина грохнул дверью.
Малка заплакала — тихо, жалобно.
На улице было совсем холодно. Элишева ласково коснулась пальцами синяка под глазом Моше: «Придем к дяде Аарону, я примочку сделаю. Завтра ничего не видно будет».
— От Стены он нас все равно не выгонит, — угрюмо ответил Моше. «Учиться я могу с дядей Аароном, он не хуже отца в Талмуде разбирается. Он сказал, — юноша остановился, — сказал, что Ханеле действительно утонула, вместе с ребенком. Там шторм был, на Черном море, — он тяжело вздохнул. Внезапно остановившись, сев на ступеньку, Моше опустил голову в ладони.
Элишева положила руки ему на плечи: «А твоя мама?»
— Он ее сдал в сумасшедший дом, у Дамасских ворот, — сквозь слезы ответил Моше. «Почти три года назад, когда он в Польшу уезжал. После этого я его и ударил, а потом он меня… — юноша махнул рукой и не закончил.
— Не надо, — ласково сказала жена, обнимая его, — не надо, мой хороший. Переночуем у дяди Аарона, завтра с утра ты найдешь нам комнату, а я пойду туда и заберу твою маму. Она должна жить с нами.
— Элишева… — он поднял голову. Жена, стерев слезы с его лица, пожала плечами: «Это твоя мать, Моше. Ты не волнуйся, папа мне рассказывал, как за такими больными ухаживать. Только ширму надо будет в комнате поставить».
Моше помолчал и поднес к губам ее маленькую руку: «Может быть, мне с тобой пойти?»
— Не надо, — жена нежно подняла его. «Тебе будет тяжело, милый. Я все сама сделаю».
Моше посмотрел в черное, усеянное звездами небо, и услышал твердый голос жены: «Давай, помолимся у Стены, а потом вернемся к дяде Аарону. Мне Малка для них провизии передала. Надо отдохнуть, любовь моя, у нас завтра трудный день».
Он наклонился. Поцеловав мягкую, холодную щеку, Моше прижал Элишеву к себе. Они постояли, обнявшись, на пустынной, каменной площади, посреди уже спящего, тихого города, а потом, держась за руки, пошли к Стене.
Элишева выжала тряпку и довольно посмотрела на чистый пол. Комната была большой, светлой, в окно были видные черепичные, покрытые снегом, крыши Иерусалима. Голубое, зимнее, яркое небо сияло над городом, Пахло свежим ветром, внизу, на каменной стене, щебетали птицы.
— Я все в порядок привела, — гордо подумала Элишева. «Даже мебель успели купить, и дядя Аарон ширму сделал».
Она зашла в боковую каморку. Наклонившись над очагом, девушка помешала вкусно пахнущий суп. Элишева нарезала халу и вспомнила тяжелое молчание, что повисло над очередью, стоявшей к пекарю. Женщины отворачивались от нее, пряча глаза. Она, засунув руки в карманы накидки, встала прямо под напечатанным жирными буквами объявлением.
— Вероотступники, апикойросы, — было написано сверху. Элишева хихикнула: «Хорошо, что мне в микву еще не скоро понадобится. Так бы не пустили, наверное. Хотя мама мне о том ручье рассказывала, в окрестностях. Я его найду».
Их деньги уже лежали у турецкого менялы — тот учел векселя под процент. Моше, выйдя из его конторы, взял жену под руку: «Артель я сколотил, меня ребята по старым временам помнят. Дядю Аарона тоже взял, — он с деревом отлично работает. Будем здесь строить, — он обвел рукой улицу, — в Вифлееме…»
Они вышли из Яффских ворот и остановились, глядя на пустынную равнину.
— Потом, — задумчиво сказал Моше, поправив кипу, — я найду какой-нибудь дом разваливающийся, приведу его в порядок, и мы туда переедем. Если бы только можно было…, - он внезапно осекся. Элишева, чувствуя его крепкую руку, кивнула: «Если бы только можно было землю покупать…»
— Я бы сразу за стены переселился, — хмыкнул Моше. «Надоело друг у друга на головах сидеть. Как мама? — тихо спросил он.
— К Шабату будет дома, — Элишева, на мгновение, закрыла глаза. Она вспомнила темную, пахнущую нечистотами, каморку, и женщину — изможденную, забившуюся в угол. Она закрывала ладонями наголо обритую голову. Элишева гневно обернулась к смотрителю: «Это еще что такое?»
— Вши, — тот развел руками. «Мы всех бреем».
— Вы ее били, — Элишева присела на какие-то мокрые тряпки и ласково сказала: «Госпожа Судакова, пожалуйста, не бойтесь. Я Элишева, ваша невестка. Я пришла забрать вас домой».
Женщина спрятала лицо в худые, покрытые грязной, холщовой рубашкой, колени, и стала раскачиваться, что-то бормоча.
— Принесите мне горячей воды, — потребовала Элишева, поднимаясь. «Я ее сначала вымою, и переодену».
— К Шабату, — повторила она. Моше, оглянувшись, спросил: «Видела ты эти объявления?»
Элишева усмехнулась и пожала его крепкие пальцы: «Провизию мне продают. Объявления объявлениями, а прибыль терять никто не хочет. Тем более, ты у нас не только строитель, но и резник — без мяса не останемся».
— Это рав Софер настоял, в Австрии, — объяснил ей муж, когда они уже медленно шли к еврейскому кварталу. «Еще одно ремесло никогда не помешает».
— А я после Шабата уже и заниматься начну, с наставницей, — задумчиво сказала Элишева, глядя на свежевыкрашенную дверь дома. Моше достал большой, грубой работы ключ. «На втором этаже, — он пропустил жену вперед. «Там даже очаг есть, а кровати и ширму мы завтра с дядей Аароном принесем».
Элишева оглядела просторную комнату. Зажмурившись от яркого солнца, что било в глаза, она повернулась. Закинув руки на шею мужу, девушка шепнула: «Дверь закрой».
Он улыбнулся. Целуя ее, подняв на руки, прижав к стене, Моше ласково снял платок. Темные локоны упали на плечи, она вся была легкая, гибкая. Моше, гладя ее по голове, услышал сдавленный стон: «Я люблю тебя, так люблю!»
— Я тоже, — он опустился на колени и вспомнил маленький домик на берегу моря, под Амстердамом, сырой ветер, что бил в ставни, трепещущий огонь свечи. Она тогда сказала, широко открыв прозрачные глаза: «Господи, лучше и не бывает ничего. Навсегда, это теперь навсегда».
— Навсегда, — повторил он сейчас, целуя белую, нежную кожу чуть повыше шерстяного чулка. Элишева наклонилась. Оказавшись вся у него в руках, опускаясь с ним на каменный пол, девушка выдохнула: «Навсегда».