Страница 35 из 39
– Мужики, гляньте. Похоже, летёха в себя пришел.
То, что речь идет уже о нём, Побилат понял сразу. Потому и прикидываться бесчувственным телом, уже не имело никакого смысла. Повернув голову, он увидел рядом с собой троих небритых, нечесаных и исхудавших мужчин. На их грязной, выцветшей и изношенной форме отсутствовали какие-либо знаки армейского различия.
– Парень, ты кто?.. Чейный будешь?.. Как чувствуешь себя?.. – поинтересовался каждый из присутствующих.
– Ещё не знаю. – опершись на руку, Побилат с трудом приподнялся и кое-как сел на колени. Голова его вдруг закружилась и всё вокруг поплыло.
– Ты хоть помнишь, как попал сюда?
– Нет. Разве что, короткими вспышками, мне припоминается какой-то тёмный и очень длинный тоннель.
– Длинные коридоры обычно вспоминают те, кто перенес клиническую смерть. – присвистнул один из «оборванцев». – Выходит, ты парень был на волоске от настоящей смерти. Однако на теле твоем нет ни ссадин, ни следов какого-либо ранения.
– Ну, а как зовут тебя, помнишь? – вмешался в разговор следующий из той троицы.
– Побилат. Лейтенант Побилат.
– А имя?
– Александр. Можно, без отчества.
– Добро пожаловать, Саня без отчества, во вражеский и очень глубокий тыл.
– Димка, прекрати ёрничать. – улыбающегося мужичка оборвал более возрастной пленник. – Пацан соображать ещё не начал, а ты уж готов ему всю правду-матку вывалить.
– Это правда? Я действительно в плену? – с минимальной надеждой, растерянно поинтересовался Побилат.
– Да, браток. К сожалению, так оно и есть. Все мы здесь по уши в дерьме. Однако отчаиваться нам пока что рано. Ни ты первый, ни ты последний. Шансы на благополучный исход ещё имеются. Меня Никитой величают. – протянул руку «истребитель наркоманов». – Будем знакомы.
– Дмитрий. – представился «игрок в судьбу».
– Ну, а я, стало быть Василий.
Чуть позже Побилат узнает и о том, что все пленники являлись офицерами российской армии. Правда, о своих званиях и былых должностях они предпочитали особо не распространяться. Очевидно полагая, что плен уровнял их всех в одном чине. То есть, в ранге рядового узника.
И хотя каждый из нынешних побилатовских «сокамерников» угодил в чеченскую неволю по-своему и у каждого из них была своя предыдущая судьба – сейчас их объединяла одна общая трагичность и такая же общая безысходность. Иногда пленники шутили, пытаясь произвести впечатление бесшабашных, непоколебимых и повидавших всякое мужиков. Тем не менее, полностью заглушить свою внутреннюю апатию, при всем их желании, офицерам так и не удавалось. На их серых осунувшихся лицах непременно читалась наслоившаяся бременем неволи психологическая угнетённость и бесконечная душевная усталость. Из общей группы, в качестве наглядного примера, следовало отметить разве что Никиту. Продолжительный плен превратил этого тридцатипятилетнего мужчину, почти в ровесники Василия, давно уж разменявшего пятый десяток.
– И что теперь? – тихо поинтересовался Побилат. Он ещё не отдавал себе полного отчёта, в сколь тяжёлом положении вдруг очутился.
На свой страх и риск отправляясь в Чечню, казалось, он был морально подготовлен ко многому. К чему угодно, но только не к плену. Подобного развития событий, он не мог представить себе и в самых невероятных фантазиях. Уж лучше, пулю в висок…
«Какая жестокая нелепость. Просто чудовищная несправедливость. Ведь я даже не воевал. Ни разу не выстрелил. Я, вообще, ничего не успел. И вдруг этот плен. Рвался на Кавказ, чтобы бить врага, а вышло так, что с первых же дней обречён держать удар и круговую оборону.»
– Спрашиваешь: чего делать? – переспросил нахлебавшийся неволи Никита. – Для начала, советую поднабраться терпения. Научись ждать. Заруби себе на носу, что теперь от тебя мало что зависит. Сейчас ты должен плыть по реке, его величества случая. Раньше времени не дёргайся, но и не проворонь тот, возможно единственный шанс, который наверняка тебе представиться.
У чеченцев (как собственно и у иных восточных народов относящих себя к фундаментальному мусульманскому миру) существует лишь два, пользующихся уважением занятия. Умение воевать и торговать. Твой нынешний хозяин Салман Даудов отлично справляется и с первым, и со-вторым. Нынче ты для него, не более чем «товар». «Вещь», которую он запросто может продать, обменять, подарить, заложить, извлекая при этом, определённую выгоду. Либо уничтожить, из-за ненадобности.
– Наилучшим из вариантов… – продолжил уже Василий. – …Для тебя будет тот, при котором среди твоих друзей или родственников вдруг обнаружится некий «подпольный миллионер» или вполне официальный «олигарх». В этом случае, уже сейчас можешь считать себя освобожденным. Не исключен вариант с обменом тебя на какого-либо чеченского бандюгана. Однако для этого, ты и сам должен иметь приличный послужной список или являться носителем какой-то важной, секретной информации. Короче, чтоб ты имел некий вес. Чтоб наши командиры зачесались и за тебя впряглись, ты должен представлять для них конкретный интерес.
– А коли нет у тебя ни первого, ни второго… – воспользовавшись случайной паузой, обозначил себя и Дмитрий. – …Ставить на себе крест, так же, не стоит. Тебя могут продать в рабство, какому-нибудь зажиточному кавказцу. А уж там, как повезет с новым-то хозяином. Мужики рассказывали, что кое-кто из рабов, и в неволи неплохо пристраивается. Даже деньги умудряются домой отсылать.
– Тогда рассказывайте и о самом худшем из возможных раскладов. – кое-как выдавил из себя Побилат.
– Самый печальный исход будет тогда, когда за твою голову Салман не сможет выручить и ломаного гроша. В этом случае, ждет тебя Сашка, публичный расстрел, либо наглядное четвертование. Как говорится: показательная казнь, другим для острастки.
Впрочем, и в этом есть свой плюс. Быстро отмучаешься. Геройски погибнешь на глазах у своих, оставшихся в живых соотечественников.
– Прекрати, Дмитрий! Чё за дебильные шуточки? На парне и без того лица нет. – инициативу вновь перехватил Василий. – Санёк, не слушай дурака и не вешай нос. Мы, хоть и бывшие, а всё же офицеры. Даже у чеченцев мы причислены к более привилегированной касте военнослужащих. Иначе, не держали бы нас отдельно от рядового состава. А посему, просто так нашего брата, на куски не режут. И ещё…
В своё время, мне пришлось послужить в должности замполита. Потому, кое-что в этой грязной кухне я всё же петрю.
Так вот, парень. Довольно часто. Особенно тогда, когда дело касается какой-либо смены власти или изменения политического курса. Наши депутаты и российские чиновники вступают в прямые переговоры с чеченскими полевыми командирами и ведут речь о возможном кратковременном сотрудничестве.
Всё очень просто. Бандитам нужны деньги; политикам шумная и популистская акция. А что ещё может быть громче, чем освобождения российских граждан из вражеского плена? Здесь, главное массовость. Кто сможет выкупить у «чехов» большее количество пленных, тот и станет лидером в предвыборном марафоне. С этим самым «оптом», именно такие как мы!.. То есть, те самые обречённые. Обычно, на свободу и проскакивают. Авось, и нам повезет.
Вне всяких сомнений, пленные сейчас говорили о реальном положении вещей. Приводимые ими примеры и варианты, безусловно брались ими из личного печального опыта. При этом, Побилат понимал и то, что платить за него попросту некому. Как впрочем и обменять его, наверняка, не сочтут возможным. Просто, не тем он был воякой, чтоб ради его персоны командиры затеяли бы какие-то переговоры.
Всё же остальное, казалось ему сейчас очень далёким и весьма призрачным. Зато смерть, причём не самая почётная – была нынче, ох, как рядом. Так близко, что лейтенант, кажется, был в состоянии слышать шорох её чёрных одежд…
ОФИЦЕРЫ
Ранее уже упоминалось о том, что Лютый был неудобен для любого командования, а так же о том, что из его служебных взысканий, при желании можно было сброшюровать целую книжку. Казалось бы, с таким-то «послужным списком» подполковнику уж давно было пора привыкнуть к нагоняям, приобрести некий «иммунитет» и, в конечном итоге, воспринимать своё очередное наказание, не более чем комариный укус. Однако Лютый оставался человеком совестливым, и неприятности (периодически валившиеся на его голову) он по-прежнему пропускал через своё сердце. Более того, сейчас он переживал их намного острее и болезненней, нежели это было в годы своей лихой и разгульной молодости.