Страница 3 из 15
Зумм сделал вид, что последние слова учителя совершенно его не тронули,– учитель, мне удалось в общих чертах выяснить проблему князя. Жук, какой жук? – Зумм удивленно посмотрел на учителя. Ему совсем не хотелось делиться своими тайнами даже с учителем. Ведь это с самого начала смахивало на явное сумасшествие даже в глазах Парацельса, поэтому Зумм всячески скрывал эту коробочку.
– В чем проблема, князя, Зумм? Или лично с ним она не связана?
– Да, учитель, проблема и в нем и не в нем, но поначалу он наверняка ее не осознает, как свою личную. Князь слишком занят, чтобы обращать взгляд внутрь себя, поэтому он способен искать неурядицы только снаружи, в окружающих его людях, но только не в себе самом.
– Князь, молод, Зумм, значит, проблема в его супруге, не так ли?
– Да, учитель именно так, – в этот момент Зумм перешел на шепот и пододвинулся
к учителю ближе. Зуммингер по опыту знал, что за такими письмами часто приглядывают, наблюдая за реакцией, и выслушивая комментарии адресатов. Это нормально для любого времени. Человеческое любопытство, желание знать все из первых источников – понятно и вряд ли это можно назвать человеческой слабостью. Да и что такое, человеческая слабость? Разве можно назвать слабостью порывы души или, простите, тела? Это как волна или ветер! Это сама жизнь, она освежает и придает еще больше сил.
Но вернемся к нашим постояльцам, – княгиня слишком чувственная женщина, – продолжал шептать Зум, – но она не в силах изменять своему мужу и от этого тяжело тоскует от недостатка внимания князя.
– Как тебе удалось все это узнать, Зумм, мы только вчера приехали, а ты владеешь такими секретами? Иногда люди имеют помощников в своем магическом арсенале, наверняка и у тебя есть такой? – учитель многозначительно подмигнул Зуммингеру.
– Учитель, ваше обучение человеческой природе, не прошло даром, – ответил Зумм, глядя в потолок, как будто ничего не понял, о чем ему втолковывал только что Парацельс, – никаких помощников, кроме жизненного опыта, который я получил от вас, учитель.
– Ты мне льстишь, Зумм, я не этому тебя учил, – Парацельс улыбнулся, сознавая, что Зум действительно в основном говорит искренне. И все-таки заставил меня улыбнуться, шельма, – подумал про себя Парацельс. – Это тоже искусство, говорить комплименты с душевной теплотой.
– Да, не этому, учитель, это лишь часть Вашей науки, самая маленькая часть. Это своеобразный клей между людьми, понятиями, это чудотворные сплавы астральных субстанций. Вы сами учили меня быть наблюдательным, не терять из вида мелочей, которыми могут себя выдать самые сокровенные чувства. Поэтому в искусстве врачевания мелочей не найдешь.
– Отлично, Зуммингер! Если дело пойдет и дальше так, то вскоре ты отпочкуешься от меня, как и все мои ученики. Я даже вижу сейчас именно ту область, где тебя ждет потрясающий успех! Такова участь учителей – готовить, отпускать, чтобы вновь готовить и снова отпускать своих учеников, словно выкормленных птенцов. Эти большие красивые белые птицы полетят дальше меня и это хорошо! – Парацельс вошел в роль, – учитель – это мост между прошлым и будущем, это необходимый переход в разрыве понятий времени. Ученики проходят по нему на другой край пропасти, идут дальше, чтобы когда-то самими стать, точно такими скрепляющими звеньями в сознании людей.
– Учитель, вы сами еще крепкая птица, не надо о себе говорить так печально. Вы сами парите и у Вас великое будущее, но мне не понятно, какая моя область исследований, и к чему именно у меня есть способность? – Зуммингер насторожился, ожидая приговора своего учителя. Зумм знал свои слабости. Именно слабости, ведь Парацельс придерживался особой точки зрения по поводу его склонностей.
– Что, Зумм, ждешь, что я буду укорять тебя за недостатки? – Парацельс рассмеялся, – ничего страшного в том, что некоторые из нас обожают прекрасную половину человечества, конечно, нет! Да, в этом вопросе ты вряд ли станешь следовать моим принципам, и, тем не менее, ты один из моих талантливейших учеников! Это обстоятельство тебя спасает, а так, я давно бы с тобой расстался. Да, есть такая область, где ты найдешь применение своим способностям, как алхимик. Ведь для того, чтобы раскрыть в себе что-то новое, надо обладать определенно направленной страстью. Именно она поведет человека, будет давать ему вдохновение и силы для открытий, а это для алхимика очень важно. Ты помнишь наши опыты с гомункулом? Помнишь, это эфемерное создание в колбе? Насколько оно нежное и невесомое!
– Помню, учитель, еще бы! – оживился Зумм, – такое не забывается, но причем тут гомункулы, эти нежнейшие в мире сущности. До сих пор, когда думаю, о них на душе становится тихо и спокойно. Какие они замечательные!
– Зумм, они такие именно от твоего личного вклада в их воспитание, заметь. Они могут быть разные, совсем разные. Да, Зуммингер, именно гомункулы, эти замечательные существа, способны связать два мира! Мира твердых форм и мира наших чувств, что царствуют на других, более высоких планах, планах, где живет сама Любовь. Конечно, не в Божественном смысле этого понятия, а в человеческом. Хотя, и это не сильно отклоняется от высших направлений. С помощью гомункулов ты сможешь помочь многим вернуть веру и здоровье. По своей природе, как я тебе когда-то говорил, женщины более чувственные создания, чем мужчины. Этот диссонанс резко сказывается на отношениях и здоровье супругов. Люди умеют делать несчастными себя и своих близких не потому, что они не способны любить, а лишь из-за разрыва твердой части и астрально-эфирной составляющей своих чувств. – Парацельс задумался.
После долго молчания Зумм спросил, – Так что мне делать, учитель?
– Думать, Зумм, думать, а потом делать. Дальше ты должен будешь до всего дойти сам. В этой алхимии рецепты помогают только до определенного уровня плотности. Дальше только твоя воля и искреннее желание по велению самой твоей души сможет создать это самое нечто! Можешь посоветоваться с кем-нибудь еще, – рассмеялся Парацельс и подумал про себя, – сумасшедший ученик, это подарок судьбы! Такой, как и я, это очень хорошо. Только такие необыкновенные, не похожие ни на кого, способны сделать то, что не смогут все остальные – одинаковые и предсказуемые. Это и понятно.
Зуммингер задумался. Он прокручивал в голове все прошлые опыты с гомункулами, которые они проводили с учителем. В самом начале экспериментов это казалось невыполнимым, но потом, вдруг, стало получаться! Зумм вспоминал свое первое существо, которое выросло в колбе, и восхищался радужным созданием. Видны были лишь неясные очертания маленького человечка за стеклом. Зумм вновь вернулся в тот день, когда учитель аккуратно разбил колбу и маленький силуэт гомункула оказался на свободе. Их первый образец прожил недолго, всего несколько дней. Парацельс сразу отдал его на попечение Зумма. Зумм играл, беседовал с ним и за короткое время сильно привязался к своему маленькому воспитаннику. Гомункул оказался необыкновенно способным, внимательным и нежным существом.
– Эта нежность у него от тебя, Зумм! – смеялся учитель, наблюдая, как гомункул радуется присутствию Зумма. – Что ты с ним такое делаешь, Зумм? – спрашивал Парацельс.
– Ничего, учитель, я только рассказываю ему веселые истории, читаю стихи и гуляю с ним.
– Понятно, – отвечал учитель и продолжал посмеиваться, – видимо основная часть обучения проходит на другом плане? Советуешься по части воспитания со своим жуком, Зумм? Ладно, что ты там скрываешь в своей коробочке, открой тайну своему учителю, – Парацельс улыбался в ожидании услышать от Зуммингера признание.
– Не знаю ни о каких жуках, учитель, и тем более, как все происходит с этими гомункулами.
Их первые искусственные существа жили не долго. Эту задачу Парацельс не мог решить еще и потому, что у него было много других интересных начинаний. Зуммингер напротив, очень заинтересовался вопросом продолжением жизни эфемерных существ и сильно переживал, когда, достигнув определенного порога развития, его гомункулы переставали расти и развиваться, а потом медленно таяли. Нет, они не умирали, Зумм считал, что они полностью переходили на тонкий план существования. Переходили или попросту возвращались туда, откуда на время привлекались манипуляциями алхимиков.