Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 10 из 14

Отношения между казаками и местным населением

Сразу по прибытии на остров казакам дано знать, что им запрещается доступ в греческие селения. В письме к русскому начальнику лагеря ген. Бруссо объясняет причины такой непопулярной меры: во-первых, заразные болезни, свирепствующие в лагере («нельзя допустить распространения зараз на мирное население, чьим незваным гостем мы являемся»), во-вторых, подчеркивается отсутствие денежных средств у казаков и невозможность покупать («кое-какие бессовестные элементы вообще не платят за товар, другие за бесценок избавляются от ценностей, которые следовало бы сохранить на будущее») и, наконец, говорится о возможных инфляционных промахах: «…средства существования на острове вообще скудны, а если русским – тем, кто располагает финансами, – дать свободу покупать в деревнях, то в кратчайший срок цены поднимутся в такой степени, что это отрицательно отразится на положении некоммерческого населения, да и невыгодно обернется для самих русских покупателей»[118].

С улучшением санитарных условий указанные ограничения несколько смягчаются, и отношения между казаками и населением острова становятся главным образом «деловыми», к великому ужасу ген. Бруссо. Ведь он замечает, что подпольная торговля ведется в первую очередь продуктами из французских интендантских складов: «когда кубанцы прибыли сюда, денег у них не было вовсе, а сейчас они просто не знают, на что их тратить, и суточный оборот их кооперативов достигает 1000 драхм! Откуда эти деньги, если не от подпольной торговли?»[119].

Например, при соучастии начальников русских караулов у входов в лагерь интендант 2-го Кубанского дивизиона отправляется в соседние села продавать чай и муку[120]. Пользуясь выражением Бруссо, эти сторожевые посты напоминают сита. «Доказано, что большинство недозволенных отлучек происходят благодаря безалаберности, если не больше, караулов. Каждый раз, проходя мимо, я вижу, что посты не выполняют приказов, пропуская любого, кто покажет им любую бумажку, или даже вовсе без таковой»[121].

Подобное торгашество разрастается перед отъездами в Сербию или Болгарию: будучи готовы к отправке, казаки продают грекам все больше и больше мануфактуры, продуктов и медикаментов – все, что можно выкрасть из русского интендантства. Французам приходится выгонять из лагеря не одного грека, пришедшего для подпольной торговли. При облаве французской военной полицией в г. Кастро на месте преступления арестовано два спекулянта[122]. В облавах участвует, по просьбе французов, также и местная греческая полиция. В марте 1921 г. в деревне Кондия задержаны три русских офицера при попытке продажи военного имущества[123].

Месяц после прибытия на Лемнос казакам разрешается батрачить в сельском хозяйстве. Во избежание чрезмерной эксплуатации Бруссо устанавливает строгие правила: русским предоставят приют, обеспечат питанием и зарплатой не менее двух драхм в день[124]. Несмотря на это, многие дезертиры работали у греков на гораздо худших условиях. За один лишь декабрьский день русскими патрулями задерживаются по соседним деревушкам 24 дезертира, на другой день 17, в том числе и несколько офицеров. Последних немедленно разоружают, так как дезертирами было сделано уже несколько вооруженных ограблений, а револьверы стали довольно ходким товаром для греков.

Обмены имеют все же и иной, а именно культурный характер. Если верить турецкому писателю русского происхождения по имени Як Делеон, то «за короткое время казаки сумели ознакомить население острова со своей культурой. Русские песни распевались по всем трактирам, а «казачок» отплясывали прямо на берегу моря. Казаки […] составляли церковные хоры […] и, благодаря разнообразной своей деятельности, сумели внести свою лепту в многочисленные обмены, имевшие место в общественной жизни региона»[125].

Эвакуации и закрытие лагерей

Первые этапы

Лемносские лагеря лишь слабо затрагиваются первыми отъездами беженцев в другие страны. Так, 12 декабря 1920 г. пароход «Австрия», по пути в Сербию с 5000 беженцами на борту, заходит в Мудрос и забирает членов Кубанского правительства, т. е. 323 человека, включая их семьи. Французские власти не скрывают удовлетворения, избавившись так от этих «довольно стеснительных господ»[126].

Неделю спустя, 20 декабря, «Херсон» забирает 566 человек, также в Сербию. Но вдруг все останавливается: ни одно государство не желает больше принимать у себя беженцев из армии ген. Врангеля, и казакам остров Лемнос начинает казаться безвыходным тупиком.

Возвращения в Россию

Казаки начинают тосковать по родине. В начале января у ген. Шарпи складывается убеждение, что многие беженцы просят о возвращении в Россию, «не дожидаясь официального принятия Советами каких-либо обязательств». Командующий СОС пользуется благоприятными обстоятельствами и отдает приказ о скорейшем удовлетворении требований о возвращении, «дабы не допустить, чтобы распространители неверных слухов отрицательно повлияли бы на желающих уехать»[127]. Французским начальникам лагерей указывается сообщить беженцам, что «французское правительство далеко от идеи задерживать их на Лемносе, и считает выгодным для них самих репатриацию наибольшего количества беженцев». Заботясь исключительно о скорейшем рассеянии этих беженцев, стоящих французской казне огромных сумм, Шарпи в своей переписке ни разу не затрагивает вопрос о дальнейшей судьбе этих «контрреволюционеров» после возвращения в Советскую Россию.

В связи с этим приказом Бруссо просит Фостикова подытожить численность добровольных возвращенцев, подчеркивая, что «эти меры принимаются с исключительной целью гарантировать их личную неприкосновенность»[128]. Добровольцы будут разоружены и впредь до отъезда будут считаться гражданскими беженцами. Фостиков производит требуемый подсчет 25 января, но одновременно, пользуясь суматохой, отдает свой приказ, от которого у Бруссо буквально захватывает дух: «Предупреждаю, что ни Главнокомандующий (Врангель), ни правительство Кубани, ни атаман, ни я сам […] не можем нести ответственности за тех, кто желает возвращения в Россию […] их безопасность не может быть гарантирована. Этого мнения придерживается и французское правительство. Возможность перехода лиц военных в категорию беженцев предусмотрена при условии небольшого количества желающих, так как можно было предполагать, что они состоят исключительно из лиц, эвакуированных из Крыма случайно или против воли […] Сейчас стало ясно, что количество желающих достаточно велико, что я объясняю их незнанием обстановки».

В итоге Фостиков объявляет, что лишь гражданским беженцам разрешается возвращение в Россию, а что касается военных, то «те, кто выразил желание вернуться в Россию […] остаются при своих частях и продолжают нести службу, как раньше. Все уклоняющиеся от службы или от нарядов, кто не подчиняется приказам или занимается пропагандой […] подлежат аресту […] как лица, препятствующие дальнейшей борьбе с большевиками»[129].

Можно понять реакцию Фостикова и его горечь: 6931 человек выразили желание вернуться в Россию, т. е. около 40 % всего населения Лемносских лагерей. В Кубанском лагере, в самом оплоте Фостикова, это количество достигает 50 %![130]

118

SHAT, 20 N 1154, письмо 681 ген. Бруссо ген. Фостикову от 30.11.1920.

119

Ibid., 20 N 1155, письмо 172/S ген. Бруссо Командующему СОС от 05.02.1921.

120

Ibid., доклад капитана Пере от 23.03.1921.





121

Ibid., письмо 1329 ген. Бруссо Командующему СОС от 15.02.1921.

122

Ibid., 20 N 1154, письмо 1502 ген. Бруссо Командующему СОС от 01.03.1921.

123

SHMT, 57 C 27, приказ 52 ген. Бруссо от 28.03.1921.

124

SHAT, 20 N 1155, письмо 861 ген. Бруссо субпрефекту Лемноса от 20.12.1920.

125

Jak Deleon, The White Russians in Istanbul, Cagaloglu, Istanbul: Remzi Kitabevi Publications, 1995 (Делеон Я. Белогвардейцы в Стамбуле. Стамбул: Изд-во «Книжный дом Ремзи», 1995).

126

SHMT, 56 C 59–60, письмо 2566/3 Начштаба СОС вице-адмиралу де Бон от 01.12.1920.

127

Ibid., 56 C 61–62, письмо 3249/3 ген. Шарпи Командующему Восточно-средиземноморской эскадрой от 04.01.1921.

128

SHAT, 20 N 1155, записка 1138 ген. Бруссо от 18.01.1921.

129

Ibid., приказ 31 ген. Фостикова от 28.01.1921.

130

SHMT, 57 C 27, записка 69 лейтенанта Годен де Вилен Командующему Восточно-средиземноморской эскадрой от 06.02.1921.