Страница 7 из 23
…Бурый и серый за столом, черный дышит под ухом, а за открытым окном – ясное майское утро и бездонное синее небо.
– Понятно, – согласился он. Задумался на самый малый миг – и вздернул подбородок.
– Ничего писать и подписывать не стану.
На этот раз сбили с ног первым же ударом. После третьего под закрытыми веками плеснул оранжевый огонь.
Тьма…
– Встать! – голос сквозь тьму, из самых глубин Ада. – Встать, говорю!
Встал.
* * *
Коричневых пауков он действительно не особенно различал. Что Гитлер, что Штрассеры – велика ли разница? Тем более, аналитики, которым он привык доверять, в один голос твердили, что сторонников Грегора Штрассера подчистую перебили в «Ночь длинных ножей», а Черный фронт младшего брата, Отто, – горсть болтунов-эмигрантов. Никакого «черного» подполья в Германии не было и нет, уцелевшие давно раскаялись и ревностно служат Бесноватому. От «красного» подполья тоже мало что уцелело, а бодрые рапорты Коминтерна об успехах нелегальной КПГ – обычная пропаганда. Социалистов и прочих профсоюзников можно вообще не брать в расчет. Вывелись!
Надежда была совсем на других. Уже не первый месяц газеты писали о Германском сопротивлении, руководимом неуловимым и загадочным Вальтером Эйгером. Скептики умолкли, уж слишком заметны были успехи. Сожженная рейхсканцелярия, пули, пробившие гнилой череп доктора Геббельса, «точечные» удары по провинциальным нацистским бонзам. Не так давно заговорили о новом герое-террористе – Ночном Орле, за которым без всякого успеха охотились все спецслужбы Рейха.
– Грандиозная провокация, – заметил недоверчивый Шут.
– Слишком грандиозная, – возразил Король.
О Бюро Кинтанильи газеты почти не писали. Сеть, раскинутая Шпионом Без Лица, охватывала «новые территории» Рейха – от оккупированных кантонов Швейцарии до Мемеля. Агенты Жозе Кинтанильи работали тихо и неприметно, настолько, что их даже официально не искали. «Фолькише беобахтер» в одном из фельетонов посмеялась над эмигрантскими сказками про пребывающего в безнадежном климаксе отставного британского разведчика.
– Глубокое внедрение и инфильтрация, – предположил Король. – Работа на будущее, на конечный результат.
– За этим стоят чьи-то очень большие деньги, – добавил свое Шут. – Нам Кинтанилья не помощник, мы для него – помеха.
А в середине зимы, когда друзья уже твердо решили пересечь океан, стало известно еще об одном игроке. Рейх справедливо гордился успехами своего эфирного вещания. «Радиоприемник – в каждую германскую семью!» – взывал ныне покойный рейхсминистр культуры и пропаганды. Мечта Колченогого осуществилась – и этим сполна воспользовалась ворвавшаяся в немецкий эфир радиостанция «Свободная Германия». Передатчик располагался на территории Бельгии, но это был лишь ретранслятор.
«…Внимание! Внимание! Передаем сводку последних известий. В ночь на 12 мая известный террорист Ночной Орел осуществил поджог загородной резиденции рейхслейтора Роберта Лея, руководителя Германского трудового фронта. Об этом нашему корреспонденту сообщил…»
МИД Германии посылал в Брюссель ноту за нотой, бельгийцы же в ответ поминали тевтонские зверства времен Великой войны.
– Британцы подключились, – констатировал Шут. – А это, куманёк, уже очень серьезно.
– И очень медленно, – возразил Король. – Стратегия непрямого удара с расчетом на Тридцатилетнюю войну. Хорошо им на их острове!
И подвел итог.
– Ты прав, дурачина, никто помогать нам не станет. Вся наша армия – ты да я, да мы с тобой.
– Приятно быть заместителем главнокомандующего, – хмыкнул Шут, а потом добавил серьезно:
– Скорее всего, растопчут – и не заметят.
* * *
Растопчут – и не заметят.
Встать смог, а вот стоять – нет. Упасть не дали, черный эсэсман придержал за плечи. Сквозь кровавую пелену – все то же: кабинет, стол, портрет Бесноватого над столом…
– Объяснитесь, Рихтер, – равнодушно проговорил следователь и добавил негромко:
– Пока еще способны.
Он провел ладонью по окровавленным губам, попытался стать ровнее.
– Если каюсь – значит, виноват. Если выполнял поручения – значит, виноват. Если после этого вернулся в Рейх – значит, не исключено, что по приказу. Презумпцию невиновности в Рейхе, насколько я знаю, отменили. Выйдет не хуже, чем по русской 58-й.
– Умный, – столь же равнодушно молвил бурый. – Все верно, только не завидую я тебе, умный.
Кивнул эсэсману…
– Погодите! – серый гауптман встал, поглядел прямо в глаза. – Умный, упрямый и крепкий…
Пожевал тонкими губами.
– В армии не служили, Рихтер?
– Не служил. В Штатах иностранцев в вооруженные силы не берут, а из Рейха повестку так и не прислали. Но стрелять умею.
На этот раз – чистая правда. Почти…
– Пригодится, – серый взял блокнот со стола, черкнул несколько строк. – Па-уль Рих-тер, 25 лет, не служил…
– Думаете? – с сомнением покосился бурый.
– Думаю! – отрезал гауптман. – А кого прикажете набирать? Трусов, слюнтяев и задохликов? Этот, чтобы выжить, станет драться до конца.
Следователь щелкнул ногтем по листу протокола.
– Шутите? Он же все лжет! Такие первыми к врагу перебегают.
– Перебегают? – серый негромко рассмеялся. – Это, майн герр, смотря к какому врагу!
И вновь поглядел в глаза.
– Ты еще меня возненавидишь, парень. И будет за что. Так и должно быть, готовься. Кстати, у тебя прозвище есть? Чтобы короткое и не слишком затертое.
На этот раз пришлось подумать. Прозвища были, но их называть в этих стенах совершенно не хотелось. Разве что…
– Так точно! Лонжа!..
…Арена, незабываемый запах свежей стружки – и прочный, не разорвешь, шнур. Годен для всего – и чтобы гонять по кругу лошадей, и чтобы свернуться в лассо, а главное – для страховки во время самых опасных трюков.
Бурый и серый переглянулись.
– Циркач! – поморщился следователь. Гауптман пожал мундирными плечами и молча записал короткое слово в блокнот.
Боль валила с ног, перед глазами плавали красные пятна, но тот, кто мечтал выступать на пахнущей стружкой арене, с трудом сдержал усмешку. Лонжа – не только прочная веревка. Для тех, кто пишет сценарии, – это заранее продуманный ход, нужный для спасения главного героя. И так, и этак – верная страховка.
Лонжа выпрямился и сбросил чужую руку с плеча.
* * *
Ночью его вновь позвала Смерть, вначале как привыкла, а после и по имени, настоящему, крестильному. Он не откликнулся, но все равно увидел знакомый зал с белыми колоннами и черным небом над головой. Играла музыка, и теперь он смог ее расслышать. Слова ускользали, но он знал, что это Ее, Смерти, танго, любимое, пригретое у ледяного сердца. Танго самоубийц… Стоило сделать всего лишь шаг – и закружиться в бесконечном танце среди бесчисленных теней. Музыка манила, звала за собой, смывая легкой прозрачной волной память о прошлом и надежду на грядущее. Танго, танго, танго…
Он устоял, остался на пороге вечного танца. Смерть не обиделась, улыбнувшись костлявым оскалом.
Встретимся, мой Никодим!
Матильда Верлен, давно уже ставшая Мод Шапталь, кровь от крови своего прÓклятого деда, тоже слышала во сне танго. Перед нею был не зал – хрустальный дворец с острыми шпилями-льдинками, подпиравшими бездонное ночное небо. Девушка стояла на лестнице, держа на ладони маленький круглый флакон, тоже хрустальный, как и всё в ее сне. Достаточно снять невесомую крышечку, переступить через первую ступень…
Танго звало, манило, дворец сверкал мириадами холодных огней, и Мод показалось, что она уже различает слова, такие же холодные и зовущие.