Страница 3 из 76
— Майор Сенк, командир сводной группы Армии Людовой.
— Капитан Колосовский.
Так это группа Армии Людовой партизан, руководимых Польской рабочей партией!.. Но кто же Юзеф?.. Кто он? Я решил выяснить это немного позднее.
— Поиски вашего товарища продолжаются, — обратился ко мне Сенк, пока медсестра, сняв с меня китель, перевязывала руку. В подвале стало так тихо, что слышались выстрелы, доносившиеся с улицы.
С майором Сенком и многими другими повстанцами я сразу же нашел общий язык и несказанно обрадовался этому. Понял, что и здесь — в Варшаве — мы, советские люди, имеем верных и преданных друзей.
Окончив разговор со мной, майор Сенк подозвал Юзефа:
— Как со вторым десантником?
— Пока еще не найден! — доложил Юзеф. — Разрешите мне пойти на поиски?
Я тоже не мог больше сидеть и гадать, что случилось с Дмитрием. Медсестра не хотела отпускать меня. Она настаивала, чтобы я немного отдохнул. Но разве я мог хоть минуту быть спокойным, не узнав о судьбе Дмитрия?!
Со мной пошли повстанцы Юзеф и Хожинский. Они повели меня по каменным катакомбам под городом. Мы шли по подвалам, котельным и соединявшим их траншеям. Трудно рассказать об этом пути. Мне иногда и сейчас еще снятся узкие каменные коридоры, холодные стены, мерзкая плесень и скользкие трубы, за которые приходилось держаться, чтобы не упасть. Мы часто спотыкались во мраке этих зловещих подземелий…
Иногда стены сдвигались, и над нами нависал неровный потолок. Приходилось идти не только сгорбившись, но и пробираться ползком. Однако и сюда доносилось еле слышное, слабое — слабее биения сердца, — далекое и частое уханье снарядов.
Мы попадали то в просторные подземелья, то в подвалы домов-гигантов.
В одной из таких каменных пещер, глубоко под землей, дорогу нам преградил труп, лежавший поперек коридора. Луч фонарика осветил юбку, как саваном, покрывшую ноги, и затейливую шляпку с примятыми цветами, вырезанными из разноцветного фетра. Светлые пряди волос обрамляли иссохшее лицо. Руки были костлявы и желты, словно в лайковых перчатках.
— Швабы застрелили, — с горечью произнес Юзеф.
— Здесь они были вчера, а сегодня их выбили отсюда.
Затем мы снова шли траншеями и вступили в последний на нашем пути подвал. Он был пуст. На полутемной лестнице, ведущей на улицу, сидел белобородый поляк. Старый мундир польского солдата мешком висел на его худых плечах. На коленях у старика лежала охотничья двустволка. Ее треснувшее ложе было стянуто проволокой. Услышав наши шаги, старик обернулся и кивнул головой в сторону подвала:
— Есть еще там живые? Я вот дежурю пока… Нельзя никого на улицу выпускать, здесь стреляют… А может, там и нет никого?
Он пристально всмотрелся, остановив взгляд на моих погонах, затем встал.
— Кто вы такой? — торопливо, смешивая польские и Русские слова, спросил он. — Неужто русский?
— Русский летчик… капитан! — ответил за меня Юзеф. — Вы, дедушка Адам, караульте строже.
Старик вытянул руки по швам, выпятил грудь.
— Слушаюсь, пане плютоновый! — с неожиданной силой и солдатской четкостью ответил он.
Старик был очень истощен и мог показаться человеком, потерявшим представление о жизни, утратившим грань между прошлым и настоящим. Именно это на минуту пришло мне в голову, когда я увидел его мундир. Но тут же я почувствовал, что ошибся. Передо мною предстало нечто более сложное и значительное. В дни смертельного голода и губительного огня, видя, что решается судьба родины, судьба его народа, старик взял в руки оружие. Кто и зачем поставил его на этот никому не нужный, как мне показалось, пост? Мне это было неизвестно. Может быть, он сам решил здесь остаться под огнем, чтобы охранять «гражданских людей»?! Старик был военным до мозга костей и выполнял свой долг как солдат.
Мы поднялись по ступенькам и вошли в подъезд. Дверь косо висела на одной петле.
Юзеф вдруг прикрыл рукой глаза:
— Пятый день света белого не вижу. Все больше по подземельям… Только рассветает, а мне так резануло глаза, будто уже полдень…
Улица была завалена грудами кирпича и камня. На самую высокую кучу нелепо взгромоздился и прочно стоял на ножках стол — самый обыкновенный обеденный стол, закинутый туда взрывом. Из-за ближних развалин часто бил миномет. То и дело рвались мины. Улицу группами перебегали люди. Я видел, как бежала с чемоданом, держа за руку мальчика лет семи, высокая женщина в мужском долгополом пальто. За ней, сгибаясь под тяжестью сундучка, спешила старушка в старомодном пальто и высоких ботинках на шнуровке. Они скрылись в подъезде какого-то дома, который глядел на улицу пустыми глазницами окон.
Разглядывая исковерканные стены домов, я думал: «Как тут найдешь Дмитрия?»
Мы пересекли улицу, с трудом пробираясь среди обломков. Следовало бы перебегать от укрытия к укрытию, но бежать я не мог — долгий переход по подвалам и траншеям вконец измучил меня.
— Ложись! — крикнул я по-русски, заслышав быстро нарастающий свист мины.
Мы упали. Острые камни впились мне в ладони, в колени, в щеку. В ту же секунду над самым ухом провизжали осколки, по затылку прошла горячая волна, а за ней по спине забарабанили мелкие камешки… Пронесло!..
Перейдя улицу, мы опять очутились в подземной траншее и проползли по ней метров двести до подвала. Встретившиеся нам повстанцы сказали, что мы находимся под домом, который накануне заняли фашисты. К сожалению, выбить их не удалось: у повстанцев не было ни гранат, ни взрывчатки.
— А вдруг именно на этот дом упал Дмитрий? — высказал я предположение.
— Вряд ли! — ответил Юзеф. — Здесь весь верх снесло взрывом…
Снова подвалы и переходы. Мы подходили к самому краю обороны одного из участков майора Сенка. Все чаще попадались навстречу небольшие группы повстанцев.
— Это тоже наши, — сказал Юзеф.
Некоторые по голосу угадывали во мне советского человека, и при свете фонарика я видел на их лицах радостное любопытство. Другие проходили стороной, не разглядев в полутьме подвала незнакомую форму.
Кого мы ни спрашивали — никто ничего не знал о Стенько, никто не видел «советского летчика», не встречал и людей, разыскивающих его.
Когда мы вновь остановились у выхода на улицу, то попали в расположение одного отряда, где Юзеф нашел своих друзей. Между ними сейчас же завязался оживленный разговор. Я отошел к двери, в которую вносили двух бойцов, раненных на баррикадах, и попытался узнать о Дмитрии. Нет, и эти ничего не знали…
Может быть, от усталости, но именно в этот момент я особенно резко почувствовал, как болят у меня ушибленная рука и раненая нога. Боль физическая сливалась с душевной, и мне было очень тяжело. В голове упорно билась мысль: «Надо как можно скорее найти Дмитрия»…
Снова вышли на улицу. Видимо, это была торговая улица — кое-где на стенах еще сохранились вывески. Мы забрались на развалины большого дома, откуда удобнее было оглядеться. В подворотне какого-то огромного здания увидели толпу стариков, женщин и подростков. У каждого была какая-нибудь посудина. Чего ждут эти люди здесь, на обстреливаемой улице? Ведь от магазинов остались только вывески…
— Очередь за водой… — объяснил Юзеф. — С водой у нас очень плохо. Нет воды… Стоят круглые сутки у колонки, вода еле сочится. Хотя на улице и опасно…
Опасно, да… На моих глазах снаряд разорвался у дома напротив. Часть его стены отделилась, на какую-то секунду повисла в воздухе, потом с грохотом рухнула на мостовую. Когда дым рассеялся — все у колонки оставалось по-прежнему. Никто не шелохнулся…
— С ума сойдешь, думая о воде, — снова заговорил Юзеф. — Я во сне все время по Висле плаваю…
Было уже около шести часов утра. Мы теперь бродили в районе улицы Сенной. Каждая новая минута уносила с собой частицу надежды. Я совсем было отчаялся найти Дмитрия, как нас догнали два бойца из отделения Юзефа. Они вышли на поиски сразу же после того, как узнали, что я выброшен не один.