Страница 20 из 76
Он прислушался. Тихо. Кажется, никого. А вдруг оставили засаду? А если вернутся и начнут искать более тщательно? Или подожгут хутор?.. Была не была!
Он осторожно выдвинул доски и поспешил к лесу…
Чем дальше уходили от дома Врубля, тем спокойнее становилось на душе у Ольги.
Их вывели на дорогу, посадили в автобус между солдатами.
Как предупредить татуся, чтобы не проговорился о «Голосе»?
Она запела, сама придумывая слова:
Солдаты гоготали. Показывали пальцами, как набросят им на шеи петли, как будут вздергивать на виселицу.
В Кракове, в тюрьме, их поставили в коридоре лицом к стене. Около каждого — автоматчик. Первой повели на допрос Розу. Потом Стефу. В коридор они уже не возвращались. Когда уводили старика, Ольга крикнула:
— Татусь, мужайся!
Караульный огрел ее по голове.
Ее привели в кабинет последней. За столом шесть человек. Все высокие чины: майор, полковник, эсэсовец- штурмбанфюрер. Тут же пожилой офицер, говоривший по- русски, и белобрысый капитан, участвовавший в ее поимке.
Вопросы задает полковник, а пожилой переводит;
— Фамилия? Имя?
Ольга отвечает по «легенде».
— С кем была?
— Одна.
Стали спрашивать о работе, о шифре. Она замолчала.
Эсэсовец остановил полковника:
— На сегодня хватит. Завтра, после ночи, она заговорит!
Ее отвели в камеру-одиночку. «Ночью будут пытать?»
Она огляделась. Вонючее ведро в углу. Шершавые липкие стены. Она присмотрелась: стены сплошь иссечены, искорябаны надписями. На разных языках. Больше всего на польском. Есть надписи и по-русски. Она начала отыскивать, читать: «Как мало я сделал!», «Как хочется жить!», «Умираю за Родину!» Сколько их здесь перебывало, безыменных людей!.. Что расскажут кому-нибудь эти надписи с накорябанными инициалами или псевдонимами, такие же, как ее имя — Ольга?.. Как умирали эти люди?.. Наверное, по-разному… Но она знает, как завтра умрет она.
В камере стало темно, и уже невозможно было разобрать надписи. В углу что-то зашуршало. «Здесь кто-то есть?» И вдруг с ужасом догадалась: «Крысы!» Волосы шевельнулись на голове.
Крысы вели себя миролюбиво. Попискивали в углу, терлись о ведро. «Что же делать? Буду кричать!»
Она услышала тяжелые шаги в коридоре. «За мной?» Шаги прогромыхали мимо камеры. Солдатские, лязгающие, и меж них — тяжело шлепающие, шаркающие.
Каменные стены пробил нечеловеческий вопль. Он захлебнулся, перешел в бульканье.
Ольга оцепенела. Снова животный, угасающий крик.
Всю ночь тюрьма жила, как какое-то огромное, разбухшее истязаемое тело: шаги, крики, стоны, приглушенные стенами надрывные голоса. Всю ночь Ольга не смыкала глаз, прислушиваясь к этим звукам, страшась крыс, ожидая…
«Что же мне делать? Что делать?..»
Кто он?
На рассвете внизу, во дворе тюрьмы, раздались автоматные очереди, предсмертные крики. Ольга, поняла расстреливают. Крысы убрались в свои норы.
В коридоре послышались шаги. Они приближались к ее камере. Скребок ключа в двери. Дверь распахнулась:
— Ауфштеен! Встать!
Снова комната допросов. За столом все те же. Землистые лица. Кажется, что они отсюда и не уходили. Не из этой ли комнаты доносились всю ночь до Ольги жуткие крики?..
Переводит пожилой немец, участвовавший в нападении на дом Врубля:
— Ну-с, теперь будем говорить? Прежде всего шифр.
Она молчит, мотает головой.
— Впрочем, можете себя не утруждать. Полюбуйтесь!
Перед ней раскладывают на столе таблицы кода, целую стопку ее расшифрованных радиограмм.
— Как видите, мы умеем разгадывать секреты. Вернемся к вашей персоне. Рассказывайте о себе.
Она начала отвечать. Конечно же, о предателе Юзефе и об Анне они знают. Да, она радистка этой группы. Осталась одна. Работала одна. Сведения собирала сама…
Ее обрывали. Сбивали. Запутывали. Она поняла: отвечает невпопад.
Но гитлеровцы за столом удовлетворенно кивали. В чем дело? Она стала прислушиваться к голосу пожилого немца, переводившего ее ответы. Он поправляет ее! Когда она ошибается в деталях и датах, он называет те, которые она говорила прежде! В чем дело?
Она начала внимательно разглядывать переводчика. Приземист. Обрюзгший. Розовая лысина в венчике каштановых волос. Железный крест на мундире. Типичный гитлеровец-солдафон. Почему он ей помогает?..
— Сделаем перерыв, господа, — предложил один из офицеров. — Пора пить кофе.
Все вышли, с Ольгой остался только пожилой немец переводчик. Он подошел к ней, тихо сказал:
— Если предложат работать на германскую армию, не отказывайтесь. Это даст вам возможность выйти из тюрьмы.
— Нет, продажной шкурой я не стану! И вам я не верю!
— И не надо. Я советую только одно: если будут предлагать работу, соглашайтесь. В остальном я вам помогу.
Он вернулся к столу.
После перерыва допрос продолжался.
Потом немцы стали о чем-то тихо совещаться. Ольга разобрала только слово «шпиель» — «игра» и обращенное к молодому капитану: «Браухен зи зи?» — «Нужна она вам?»
Наконец гестаповец в черном мундире повернулся к ней:
— За вред, который вы нанесли великой Германии, вы заслуживаете только смертной казни. Но мы предоставим возможность искупить вину. Требование одно: повиноваться и выполнять. Согласны?
Переводчик, пожилой немец, наклонил голову, как бы говоря: «Соглашайся».
— Что выполнять? — упрямо спросила Ольга.
— Так… разные поручения, — сказал переводчик и сам за нее ответил по-немецки:
— Она согласна. Зи ист айнферштанден.
Во дворе тюрьмы легковая машина. Ольгу усаживают меж двух солдат. Капитан и переводчик садятся рядом с шофером. Двери тюрьмы раздвигаются. Машина выезжает на улицу. Куда ее везут?..
Автомобиль выезжает за город. Рябь деревьев вдоль шоссе. Одна деревня, вторая… Будка часового. Двор. Все, приехали.
— Вы в отделении армейской контрразведки, — говорит пожилой офицер. — Герр капитан Кристианзен — начальник отделения. Я заместитель, меня зовут Курт Отман.
«Контрразведка! Этого еще не хватало!»
— Вы должны будете работать на радиостанции отделения, — добавляет Отман. — Осмотритесь — и за работу.
Теперь только она начала понимать, зачем ее сюда привезли и что означало слово «игра». Ее хотят использовать в радиоигре с советской разведкой, через нее передавать в Центр ложные сведения.
«Отказаться? Значит, снова тюрьма… А здесь даже при первом беглом осмотре есть шансы на побег. Полно солдат, территория огорожена, часовые, но все же не каменные стены. И потом этот Отман… На что он намекал? Или это тоже все игра?»
К Ольге приставили солдата, который не отходил от нее ни на шаг. Поселили в чулане рядом с радиорубкой.
Когда ее впервые ввели в радиорубку, она остолбенела. За аппаратами сидело несколько радистов-операторов.
А вдоль стены были сложены «Северки». Несколько десятков раций. Сколько же советских радистов, таких, как она, было схвачено фашистской контрразведкой! Нет, она не предаст эти «Северки»!
Ее рация стояла на отдельном столике.
Отман протянул ей листок радиограммы, уже закодированной ее шифром.
— Ну-с, приступим.
Что ж, эту радиограмму она передаст. Еще в разведшколе их учили, что нашим важно знать, в каком направлении пытается дезинформировать советское командование противник. Но главное — она должна сообщить Центру, что находится в лапах врага, что работает по принуждению.
«СИБ!.. СИБ!.. СИБ!..» — Пальцы, отстукивая позывные, не слушаются, будто они одеревенели. А уши напряженно ловят ответный сигнал. Он врывается четко, резко, звуками совсем другого мира, от которого отделяет ее целая вечность.