Пьесы

Айзенринг. И с красной капустой?

Бидерман. Да... Что я хотел сказать... моя супруга и я - прежде всего я - ну, я просто подумал: если вам будет приятно... Я не хочу навязываться! Если вам будет приятно, господин Айзенринг, то приходите к нам на ужин - вы и Зепп - проведем вечерок...

Айзенринг. Сегодня?

Бидерман. Может, вам удобней завтра?

Айзенринг. Завтра, я полагаю, нас тут уже не будет. А сегодня - с удовольствием, господин Бидерман, с удовольствием!

Бидерман. Скажем, в семь.

Голос Анны (снизу). Господин Бидерман!

Бидерман. Договорились?

Айзенринг. Договорились.

Бидерман идет к выходу и останавливается в дверях, любезно кивая

Айзенрингу и косясь на канистры и шнур.

Договорились.

Бидерман уходит, а Айзенринг, насвистывая, продолжает работу.

Дом

Появляется хор, как будто сцена уже кончилась; но в то мгновение,

когда хор подходит к рампе, на чердаке раздается грохот - что-то

упало.

Чердак

Айзенринг. Можешь выходить, доктор.

Из-за канистр вылезает третий - в очках.

Слыхал?.. Мы пойдем на ужин - я и Зепп, - а ты тут дежурь. Чтобы никто не входил и не курил. Понятно? До положенного времени.

Третий протирает очки.

Я иногда себя спрашиваю, доктор: чего ты, собственно говоря, с нами возишься, если тебе неприятны пожары, искры, треск пламени, сирены, которые вечно воют с запозданием, лай собак, дым, вопли - и пепел.

Третий надевает очки, оставаясь безмолвным и серьезным.

(Смеется.) Идеалист! (Насвистывает несколько тактов, не глядя на доктора.) Не люблю я вас, академиков. Ну, ты это знаешь, доктор, я тебе сразу сказал: никакого у вас удовольствия в работе. (Продолжает работать и насвистывать.)

Дом

Хор.

Мы наготове.

Тщательно свернуты шланги красные,

Все по инструкции.

Блещет каждый ворот,

Из меди сделанный.

Каждый место знает свое.

Корифей.

Дует фён, к сожалению...

Хор.

Каждый место знает свое.

Блещет, проверен тщательно,

Чтобы напора хватало,

Насос наш,

Тоже из меди сделанный.

Корифей.

А пожарные краны?

Хор.

Каждый знает место свое.

Корифей.

Мы наготове.

Входят Бабетта с гусем и доктор философии.

Бабетта. Да-да, господин доктор, я знаю, но мой муж... да-да, срочно, господин доктор, срочно, хорошо, я передам. (Оставляет доктора и подходит к рампе.) Муж заказал гуся. Вот он, пожалуйста! И я должна жарить. Чтобы подружиться с этими там - наверху.

Слышен звон колоколов в церкви.

Нынче суббота, Кан вы слышите, и я не могу отделаться от дурацкого предчувствия: может, они в последний раз звонят, эти колокола...

Голос Бидeрмана. Бабетта!

Бабетта. Не знаю, сударыни, всегда ли прав Готлиб. Он ведь в свое время тоже говорил: конечно, они прохвосты, но если я с ними разругаюсь - тогда прощай наша туалетная вода, Бабетта! А стоило только ему вступить в их партию...

Голос Бидермана. Бабетта!

Бабетта. И всегда одно и то же! Я уж знаю моего Готлиба. Слишком он мягкосердечен, да-да, просто слишком мягкосердечен! (Уходит с гусем.)

Хор.

Вот и в очках еще.

Видно, что он из приличной семьи,

Зависти нет в нем,

Но начитан, как видно, и бледен;

Не надеясь, что доброта

К добру приведет,

Полон решимости действовать,

Веря, что цель средства оправдывает,

Тоже надеется он, скептик наивный!

Чистит очки, чтоб видеть дальше,

И в канистрах с горючим видит он

Не горючее

А идею!

Пока не вспыхнул пожар.

Доктор философии. Добрый вечер...

Корифей.

К шлангам!

К насосу!

К лестнице!

Пожарники мчатся на свои места.

Корифей. Добрый вечер.

(Публике, после того, как отзвучали возгласы "готов".) Мы

начеку...

СЦЕНА ПЯТАЯ

Дом

Вдова Кнехтлинг все еще здесь - стоит. Звон колоколов становится

громче. Анна накрывает на стол, Бидерман вносит два кресла.

Бидeрман. ...Потому что у меня нет времени, фрау Кнехтлинг, вы же видите - абсолютно нет времени, чтобы заниматься покойниками. В общем, я уже сказал: обратитесь к моему адвокату.

Вдова Кнехтлинг уходит.

Анна, закройте окно - собственного голоса не слышно!

Анна закрывает окно, и звон колоколов становится глуше.

Я же сказал: скромный, уютный ужин. На кой черт эти идиотские канделябры?

Анна. Но они всегда тут стояли, господин Бидерман!

Бидерман. Я сказал: уютно и скромно. Чтобы никаких излишеств! А эти вазы, черт бы их побрал! Подставочки для ножей, серебро, сплошь серебро и хрусталь. Что они подумают? (Собирает подставочки для ножей и сует в карман брюк.) Вы же видите, Анна, в чем я - в самом старом домашнем пиджаке,- а вы? Большой нож для дичи можете оставить, он понадобится. Остальное серебро прочь, прочь! Господа должны чувствовать себя как дома... Где штопор?

Анна. Вот он.

Бидерман. А попроще у нас ничего нет?

Анна. На кухне. Но он ржавый.

Бидерман. Тащите его сюда! (Берет со стола серебряный кувшин.) А это что такое?

Анна. Для вина...

Бидерман. Серебро! (Тупо смотрит на кувшин, потом на Анну.) Это что, всегда у нас было?

Анна. Но это же нужно, господин Бидерман.

Бидерман. Нужно! Что значит нужно! Что нам нужно - так это человечность, братство. Убирайте кувшин! А это что вы там принесли, черт побери!

Анна. Салфетки.

Бидерман. Дамаст!

Анна. Других нет.

Бидерман (собирает салфетки и сует в серебряный кувшин). Целые племена живут без салфеток, а такие же люди, как и мы...

Входит Бабетта с громадным венком.

(Еще не видит ее, стоя у стола.) Я уж думаю - нужна ли нам вообще скатерть...

Бабетта. Готлиб...

Бидерман. Чтобы никаких классовых различий! (Замечает Бабетту.) Что это за венок?

Бабетта. Который мы заказывали. Ну что ты скажешь, Готлиб, - прислали венок сюда. А ведь я сама написала им адрес - адрес Кнехтлингов, черным по белому. А тут и лента и все наоборот.

Бидерман. То есть как - лента наоборот?

Она показывает ленту.

НАШЕМУ НЕЗАБВЕННОМУ ГОТЛИБУ БИДЕРМАНУ. (Разглядывает ленту.) Не принимай. И речи быть не может! Пусть перепишут... (Возвращается к столу.) Ты меня не нервируй, Бабетта, я занят другими вещами, черт побери, не могу я быть и тут и там.

Бабетта с венком уходит.