Пьесы

Карл. Почему?

Герберт. Потому что я тебе приказываю. Я сказал ему: вырой могилу для этих людей. Он это сделал. Я сказал ему: теперь зарой ее. Он это сделал. Я сказал ему: клянись господом богом, что ты ничего не слышал. Он поклялся. Теперь я говорю: попа надо пристрелить...

Карл. Не понимаю.

Герберт. И сделаешь это ты - ты, хоть ты и не понимаешь.

Карл. Я?

Герберт. Я тебе приказываю.

Карл. Герберт...

Герберт. Чтобы через пять минут он был пристрелен.

Карл стоит неподвижно, молча.

Мы не можем верить его клятве. Он клянется господом богом, которого нет; иначе он не мог бы совершить клятвопреступление и уйти своей дорогой. Он будет мстить нам за собственную трусость, как только уйдет от дул наших пистолетов, уж будь уверен! Он нас боится, а именно страх больше всего жаждет мести. Так вот - чтобы через пять минут он был пристрелен.

Карл. А если я скажу, что не буду этого делать?

Герберт. Ты знаешь, что тогда будет.

Карл. Знаю.

Герберт. Ты ведь не первый, Карл.

Карл. Знаю.

Герберт. Я поставлю тебя самого к стенке, если будет нужно, - тут же, на месте; уж можешь мне поверить, Карл. Мы же всегда делали то, что говорили; в наше время это не каждый о себе может сказать. На нас можно положиться.

Карл. Да, я тебя знаю.

Герберт. Так подумай,

Карл. А если я при этом запою?

Герберт. Даю тебе пять минут.

Карл. А если я при этом запою?

Герберт. Потом уже будет поздно рассуждать. Даю тебе пять минут. (Уходит.)

Карл. Опять они поют...

Входит священник и ждет. Слышно пение.

Священник. Он велел мне подойти к тебе.

Карл. Что тебе нужно?

Священник. Он велел мне подойти к тебе.

Карл. Скажи мне только одно...

Священник. Что?

Карл. Или нет... Ты совершил клятвопреступление. Почему ты совершил клятвопреступление? Ты предал своего бога, образ которого носишь на груди. Вот ты сказал, что двадцать лет - двадцать лет жил в этом монастыре, молился, служил господу...

Священник. Служил.

Карл. И не успел прокричать петух! Ведь так, кажется, у вас говорится? "Прежде нежели пропоет петух...". Почему ты это сделал?

Священник. Думай лучше о своих собственных грехах.

Карл. Через час будет ночь... скажи мне только одно: если я все время буду идти в этом направлении - лесами, лугами, все время, - если я переплыву реки, все время, - если я побреду по болотам, все время, пока будет ночь, все время, все время, - куда я приду?

Священник молчит.

Говори же! Куда я приду? Говори! Это спасет тебе жизнь!

Священник молчит.

Я пошел. Можешь выдать меня! Я ухожу к матери. Так и скажи им: он ушел к своей матери. (Уходит.)

Священник. Мое место здесь. Я не предам тебя. Меня твой побег не спасет и тебя тоже. Какой бы дорогой ты ни пошел по земле - она приведет тебя сюда.

Картина вторая

Мария с младенцем.

Мария.

Прилети, жучок, ко мне,

А наш папа на войне,

Наш малышка будет цел,

Только домик наш сгорел...

Весной, когда растает снег, весной приедет Карл. Это твой отец. Ты его еще не видел. Поэтому я так говорю, маленький мой. Он хороший папочка, ласковый, он посадит тебя на коленки - гоп, гоп, гоп! И глаза у него, как у тебя, маленький мой,- чистые и голубые, как два родничка. И он так смеется, твой отец! Он посадит тебя на плечи, разбойник ты этакий, а ты ухватишь его за вихор и - гоп, гоп!

Прилети, жучок, ко мне,

А наш папа на войне,

Наш малышка будет цел,

Только домик наш сгорел...

О господи, что бы там ни было, а весна рано или поздно придет. Земле столько тысяч лет, и ни разу весна не забывала ее, что бы люди ни делали... С деревьев каплет - это тает снег, потому что солнце согревает землю. Оно светит не везде: за лесами еще длинные тени, там прохладно и влажно, под ногами прелая листва прошлых октябрей... Но небо - между стволами повсюду небо - море синевы; стоишь на ветру, и солнце запутывается в волосах, как расплавленное серебро; темные пашни жаждут света, люди удобряют их навозом, от лошадей идет пар, и уже журчат ручьи... Весной, когда растает снег, весной приедет Карл; и опять будут вечера у распахнутых окон, мы будем слушать птичий гомон и будем чувствовать воздух, и тревогу набухших почек, и даль полей... Маленький мой, как прекрасна земля, как прекрасно жить на земле!

Входит учитель.

Кажется, заснул.

Учитель. Я был там.

Мария. Ну как?

Учитель. Их все еще не нашли.

Мария. Весной, когда приедет Карл, что он скажет, не найдя своей матери?

Учитель. Да...

Мария. Весной, когда приедет Карл...

Учитель. Я еще раз говорил с ними...

Мария. С кем?

Учитель. Ну с этими пленными... Вообще-то с ними нельзя говорить...

Maрия. И что они сказали?

Учитель. Один из них говорит, что его раз тоже засыпало... Говорит, он пролежал там двадцать часов. В самом начале войны.

Maрия. И что?

Учитeль. И все. Они уже перестали.

Мария. Они больше не копают?

Учитель. Прошло уже пятьдесят часов. Они больше не копают. Их вроде бы перебрасывают на другой участок - там засыпанные, может быть, еще живы...

Мария. Они больше не копают...

Учитель. Потому я и вернулся. Я простоял там пятьдесят часов. Я уже давно потерял всякую надежду на то, что мать еще жива. Руины спрессовались, смерзлись, их надо взрывать, такие они твердые. Я уже давно потерял всякую надежду, видит бог... И они перестали копать; а я опять думаю: а вдруг наша мать все-таки еще жива?

Мария. Мамочка! (Разражается рыданиями.) Зачем все это? Объясни мне! Что им сделала наша мамочка? Такой человек... Объясни мне.

Учитель. Да...

Мария. Зачем все это?

Учитель. Они просто дьяволы.

Мария. Господи, ну чего, чего они от нас хотят?

Учитель. Они просто дьяволы... Они не могут простить нам того, что мы выше их. В этом все дело. Они не могут нам простить, что мы хотим изменить мир, что мы можем сделать его лучше. Они просто дьяволы.

Мария (прислушивается). Кто-то стучал?

Учитель. Кто бы это мог быть?

Мария. Не знаю.

Учитель. Меня нет дома.

Mария. А если это Карл?

Учитель. Тебе это всякий раз кажется, когда стучат, - вот уже год...

Maрия. Я посмотрю, кто там. (Уходит.)

Учитель. Они просто дьяволы. Дьяволы... Хотел бы я посмотреть на них, хоть раз - глаза в глаза!