Страница 58 из 59
А тогда, в случае с Мией и самураями, Мастер сам сказал, что убивать самураев не было неправильно. Что самураи были злыми людьми! Но Мастер также сказал, что хотя самураи и были злыми людьми, они действовали в своих законных правах! Что законы допускают случаться несправедливостям! Что закон не защищают людей! Что законы были неправильными!
И когда Кеншин попытался разъяснить Мастеру, что, возможно, они должны попытаться сделать что-нибудь большее, чтобы изменить неправильные законы, Мастер просто не стал слушать! Вместо этого он начал кричать на него, что он «глупый ученик» и «наивный ребенок»!
Почему Мастер не может просто выслушать меня?
Дух пытался успокоить его. Кента тоже считал, что Мастер до нелепого несправедлив к ним.
А обучение? Какое обучение? С осени Мастер не научил их ничему новому, да и тогда это были всего лишь некоторые приемы баттодзюцу, в эффективность которых в реальном бою сам Мастер не верил. Только Сорюсен – двойная техника быстрой ничьей, кажется, чего-то стоила, но даже она оказалась дуэльным приемом. В борьбе с несколькими противниками это немногого стоило.
А остальное? Выбросить меч из ножен как метательное орудие? Правда, это у Кеншина получалось лучше, чем его Дорюсен с бросанием в противника камешков и пыли. Но это только потому, что ему не удалось пока правильно его освоить! И какой смысл в метании меча в противника? Это оставит тебя без оружия! Смешно!
И все это время в спаррингах Мастер принуждал его использовать ки быстрее и дольше, и совсем не слушал Кеншина, когда он объяснял снова и снова, что его ки так не работает. Что он не мог делать это быстрее, потому что это требовало концентрации, и просто не знал, как уменьшить эти требования. Он понятия не имел! Даже Кента не имел ни малейшего представления!
Но Мастер не слушал его, просто насмехался! Кеншин не помнил, когда слышал свое имя из уст этого человека. Он был понижен до «глупого ученика» на все время! Это было унизительно! Кента из-за этого очень разозлился на Мастера. Даже Кеншин не ощущал это прозвище так как раньше. Кажется, оно больше не означало то, что раньше.
А самое свежее? «Наивный ребенок»! Он не был наивным, большое спасибо! Кеншин понимал, что вступление в ряды Ишин Шиши и борьба с ними против сёгуната означает, что ему придется убивать. Он всегда знал, что учится убивать. Мастер всегда говорил, что кендзюцу это инструмент убийства. И он убивал раньше. Он знает, что сможет делать это!
Но Мастер назвал его наивным. Словно он не знал, что предлагал – словно Кеншин еще ребенок.
Кеншин не ребенок. Он почти мужчина. Ему оставалось всего ничего до генпуку**** – обряда совершеннолетия! Он вырос! Его голос сломался! Даже Мастер сказал, что это означает, что он почти мужчина. Ну, сказано это было шутливым тоном, но сказано же!
Если Мастер что-то говорил, то он это и имел в виду!
Кеншин всегда хотел помогать людям. Этому он учился все шесть лет упорных тренировок. Мастер не позволял ему никогда.
Он хотел быть героем! Он хотел помогать людям! Но Мастер не позволял ему!
Как он достигнет мастерства, если не будет сражаться? И какая польза от изучения кендзюцу, если мне не позволяют его использовать?
Люди страдают, наступили трудные времена. Наступило время сражений, и людям нужна помощь. Сейчас, как никогда, пришло время использовать меч Мицуруги!
Кеншин никогда ранее не пытался достучаться до взрослого так серьезно и с такой энергией. И раньше Мастер всегда уступал или, по крайней мере, слушал его. Но теперь он чувствовал, что Мастер никогда больше не позволит себе слушать его слова.
Но что, если Мастер не услышит меня? Что делать, если не удастся его убедить? Что тогда?
Кеншин сглотнул. Казалось, эта мысль слишком обширна, чтобы ее осмыслить.
Что мне делать, если Мастер не поможет мне?
Он не ошибается. Люди страдают. У него есть навыки и долг Хитен Мицуруги. Даже Мастер признал, что ему почти нечему учить его. Кеншин решился попробовать еще раз.
Но что если… Мастер не станет меня слушать… Что мне делать?
– Ты знаешь, что я убил сотни злых людей, но все они были человеческими существами. И они только пытались прожить свою жизнь так, как могли. Если ты оставишь эту гору, ты будешь жить жизнью убийцы, действуя по воле людей, вершащих собственное правосудие. Если ты свяжешь с ними свою судьбу, ты станешь массовым убийцей!
Оставишь. Это слово засело в голове Кеншина. Оставишь…
Оставить гору, чтобы помочь людям. Один? Без Мастера?
Кеншин сглотнул, но его решимость только окрепла. Я прав. Я должен быть прав. И если Мастер не выслушает меня…
– Вы можете быть правы, но я хочу спасать тех, кто страдает, своими руками. Многих людей, бесчисленное количество жизней… столько, сколько смогу! Я хочу быть их защитником! Я должен уйти, чтобы сделать это! – удалось ему выдавить.
В душе Кеншин был в ужасе. Я собираюсь сделать это. Я действительно собираюсь сделать это.
Мастер… Мой учитель последние шесть лет, тот, кто нашел меня, забрал к себе и дал мне все. Он не пойдет со мной? Я пойду один? Один?
Мастер перед ним был холодным. Кеншин вообще не смог прочитать эмоции этого человека, а затем он повернулся к нему спиной. Спиной! А потом начал уходить!
Что? Это происходит?
– Мастер! – закричал Кеншин, не веря своим глазам.
– Я теряю время с таким дураком, как ты. Иди. Иди туда, куда хочешь. – И только на мгновение Мастер стал теплее. Чуть-чуть, словно принял его решение.
Мастер не остановит его. Нет, вместо этого он дал ему разрешение отправиться туда и помогать людям. Чувство облегчения на миг оглушило его, и Кеншин поклонился в знак благодарности, прошептав:
– Большое спасибо.
На дрожащих ногах Кеншин направился к хижине. Нужно подготовиться к походу. Мастера – нет, Хико-сана – нигде не было видно. Ну, это неудивительно. Чем старше он становился, тем больше проводил времени в одиночестве, особенно с началом их яростных споров. Однако Кеншин не мог остановиться, чтобы подождать, когда он остынет. Не в этот раз. В конце концов, день не продлится вечно, и если он останется до завтра, то, возможно, и не найдет в себе мужества, чтобы уйти. Руки немного дрожали, и Кента подтолкнул его:
– Мастер дал нам разрешение. Мы можем идти.
– Я знаю.
Чувство ласкового утешения.
От этого он почувствовал себя немного лучше. Он не один. Неважно, что произойдет, он никогда не будет один. Кента всегда с ним. Кеншин покачал головой. Сейчас не время для сомнений. Ему нужно идти.
Хижина была такой же, как всегда, крошечная и аккуратная, с имуществом, сложенным у стены. Ему нужна еда, одеяло, кое-какая одежда, ненавистная шляпа, деньги. К счастью, у него еще оставались деньги, которые Мастер – нет, Хико-сан – дал ему в Хаги. Кеншин не знал, как долго ему придется идти, но он умел обходиться малым. Так что все будет в порядке. Большую часть своей юности он провел в дороге со своим учителем и, среди прочего, знал, как растянуть скудные средства.
Так, все упаковано. Что еще мне нужно?
О… волчок Касуми. Кеншин сглотнул и опустился на колени, чтобы прикоснуться к игрушке. Раньше она была так важна для него. Это игрушка малыша. Он больше не ребенок, но одновременно это единственное, что у него осталось с того времени. Без дальнейших раздумий он взял ее с собой. Она весит немного и не занимает много места.
А еще его старый вакидзаси. У Кеншина всегда с собой был его новый меч. Он любил катану, что дал ему Мастер. Но старый изношенный вакидзаси тоже принадлежал ему. Его первый меч, и его рука оставила эти потертости на рукояти. Но только самураям позволено носить с собой два клинка.
Я не могу взять его с собой.
Не имеет значения. Это просто старый меч.
Молча, не обращая внимания на ноющую боль в груди, Кеншин осмотрел хижину. Так долго она была его домом. Пять зим он жил здесь, но…
Я должен сделать это.
Он вышел, не оглядываясь назад.