Страница 46 из 49
– Но ведь мы же… Мы сами! Это мы ее довели. Она живой человек, что ты хочешь… А потом… Потом, когда я… Когда мы…
Я задыхался.
– Вот именно! В тебе дело, а не в ней вовсе! Знаешь, если бы я захотел… Я бы тоже. С ней это запросто, я не хочу вот и все! А в ту ночь ты зря. Именно это ей и нужно было! С двоими. Устроили бы хорошенькое Гаити недельки на две, и она была бы довольна…
Я не в состоянии был слушать такое и не хотел слушать. За что он ее так? Я четко помнил все – и подснежники, и Джильи, и наш первый танец, и поцелуи. И потом, когда она была у меня – вообще… А это – «Какой ты хороший…»? И то, что рассказывала о себе… Отца нет давно. Мать пьет. В семнадцать лет изнасиловали… Это же представить только такую жизнь! Что же ты хочешь? И тем не менее – все равно, все равно она… Эти подснежники, эти улыбки ее, нежность, то, что ко мне пришла… Она – живая! Глупости ты несешь!
– Ты пытаешься реанимировать ее, а она мертвая уже, – убеждал меня Антон, тем не менее. – Какая там живая! Опомнись! Ты влюбился просто. Тебе трахаться с ней очень понравилось, вот ты и… Ты, наверное, еще не чувствовал как это по-настоящему. А она… Ты словно ток пропускаешь через мертвую лягушку – лапки дергаются, а ты и рад: живая! Она мертвая, я же вижу, знаю. Я общаюсь с ней каждый день, не забудь. Как ты думаешь, почему она в Академии работает, а? Потому что мужиков много! В ресторан, в кафе водят, подарки дарят. А то и просто деньгами. А с тебя что взять? Ну, хорошо, вы потрахались, как ты говоришь, а дальше что? Почему больше не встречаетесь? Она тебя будет за нос водить, вот посмотришь, а встречаться не будет. Зачем ты ей? Если и было раз, как ты говоришь, то ведь из интереса только! Развратная она. Сучка красивая! Почему бы и не попробовать, коли есть возможность… Она твоего мизинца не стоит, если уж на то пошло! Ей совсем не нужно то, что тебе – ей бы присосаться к кому-нибудь: кушать вдоволь, одеваться, напиваться… И в сущности все равно с кем. Это тебе всякие эмпиреи нужны, а ей… Говорят, что она с шоферами-дальнобойщиками трахалась, Костя рассказывал…
Я злился, я пылал негодованием, я мучился, слушая его. Но не мог не слушать. Временами я ненавидел его за жестокость, за черствость. Но с чувством, похожим на ужас, ощущал одновременно, что он… в чем-то… пожалуй, прав. Нет, он не прав, конечно, по большому-то счету! Не прав, конечно! Но… в чем-то…
А она действительно не хотела встречаться со мной. Но не говорила прямо. Все время какие-то причины «веские», постоянно причины. То дела на работе по вечерам, то – в выходной – дома «стирка-уборка», то «с мужем встречается», чтобы что-то «решить». То говорит, что на футбол идет, то на волейбол… То на какой-то концерт. Но только не ко мне. Странно.
Я, что называется, не находил себе места. Ну, хорошо, ну, допустим, Антон даже в чем-то прав. Но ведь и другое в ней есть, и ДРУГОЕ! – мучительно думал я. В нем, В ДРУГОМ, истина! Ей надо помочь, помочь… Я же видел, что происходит вокруг, я вовсе не заблуждался, не был наивным – и не такое видел во время своих хождений по поводу очерка! – но это же не значит, что теперь на всех наплевать, надо же помочь, если можешь, нельзя же так-то. Если любишь – спаси! А сам я? Достаточно вспомнить мне свою жизнь… Да, ни черта не помогали мне, если не считать сестры, бабушки… Впрочем, нет, нет, неправда! А Валерка Гозенпуд, к примеру, а Миша Дутов, а Владимир Иванович Жуков, охотник, а Гаврилыч-рыбак, а… Да же… «Если можешь – спаси!»
Но, Боже мой, что я мог сделать. Ей действительно нужен муж и, конечно, деньги. Но какой я муж… А уж о деньгах и говорить не приходится. Да и речи не могло быть о моей женитьбе вообще на ком бы то ни было и о том, чтобы зарабатывать деньги просто «на жизнь». Я же не зря ушел из Университета, не зря вообще жил так, как жил. Но ведь и не обязательно это! А просто встречаться? Разве не нужен ей друг? И потом… Это первый раз так получилось, не в полной мере, но я ведь научусь, первый раз вообще не считается, я ведь уже делал успехи, все будет нормально, а ведь она так реагировала на меня, так кричала – не случайно ведь это, в этом истина. «Сердце могло не выдержать…» Все будет у нас хорошо, я уверен, только бы…
Но встретиться мы никак не могли. Один раз, правда, в двухнедельной этой круговерти договорились все же – у станции метро, в воскресенье, – я ждал ее и не дождался. Хотя она сказала потом, что была, просто у другого выхода стояла… Я верил, но сомневался: я ведь у другого выхода тоже был, ее там не видел…
И вот, наконец, эта встреча на лавочке. Последняя наша, как оказалось. Она была по-прежнему очень красива, ухожена, хорошо одета, но… Чужая совсем. Как будто и не было у нас ничего. У меня странное ощущение было: она словно оделась в стеклянную пленку. Мне буквально хотелось взять ее за плечи и трясти, чтобы проснулась, опомнилась. Что происходит? – мучительно думал я. Что происходит?! Какой-то невменяемой она была, непонятной. Невозможно было сопоставить то, что я видел перед собой, с тем что тогда у нас было… Что же делать, Господи, что же делать?
Она встала и пошла с парнем, который ждал неподалеку. Я посидел еще немного. Я сам чувствовал себя почти мертвым, пустым. Потому что ощущал уже: дело не только в ней. Со столькими судьбами пришлось мне столкнуться и раньше, а теперь особенно, в связи с очерком. Все похоже. Все очень похоже! Одни только просверки иногда. А вообще-то мрак. Почти полный.
Зомби
Да… Да… Общаясь со многими людьми в своей жизни, я много раз убеждался, что подавляющее большинство очень рано перестает задаваться вопросами: зачем они живут? Во имя чего? Это лишь в первые годы после появления на свет, открывая мир, ребенок действительно ощущает себя гостем и задает вопросы. Но очень скоро целый сонм учителей и воспитателей набрасывается на него с криками, советами, требованиями – и в этом шуме чисто природное, изначальное стремление к познанию мира устало замирает, человек перестает сопротивляться и подчиняется мнению и воле того или тех учителей, воспитателей, что оказались сильнее и ближе в силу тех или иных обстоятельств жизни. Вот это я и называю «становиться на рельсы». Летят в небытиё мечты, планы, надежды, главным становится инстинкт выживания, а не вопросы «зачем, как, почему». И в этих условиях, конечно, притупляются изначальные зрение, слух, способность к трезвому осмыслению – человек перестает пользоваться теми возможностями, что дала ему природа от рождения, он перестает даже думать – ибо постоянно наталкивается на сопротивление чужих настойчивых требований и воль. Да ведь и то правда: как можно сохранить свой собственный, только тебе присущий голос в оглушительном шуме чужих голосов, которые не просто орут кто во что горазд, но постоянно требуют от тебя чего-то. Причем ты ведь только пришел в этот мир, только еще осматриваешься, обживаешься в нем, а эти крикуны и командиры уже давно обитают здесь, они не дают тебе шагу шагнуть без своих наставлений, замечаний, советов, упреков, призывов… Как устоять? Тем более, что ты ведь и на самом деле еще не знаешь себя, не знаешь, кто ты, чего ты хочешь на самом деле, каков твой истинный голос, что на самом деле правильно и хорошо. И это не говоря о том, что подавляющее большинство наставников твоих вовсе не думают о тебе, хотя без конца твердят о том, что хотят тебе добра, хотят как лучше. Подавляющее большинство думает исключительно о себе – в тебе они видят лишь свое отражение и средство для каких-то своих целей, им глубоко наплевать на твою единственную и неповторимую личность, им бесконечно важна лишь своя. Сколько матерей и отцов, считая себя безусловно правыми, буквально давят, душат психику своих детей, заставляя их поступать так, как считают они, «взрослые», хотя сами в подавляющем большинстве случаев прожили свою жизнь совершенно бездарно, а если и добились чего-то в смысле карьеры и так называемого «материального благополучия», то это ведь не более чем весьма бледная пародия на то, о чем они в детстве и юности мечтали! Не говоря уже о том, что ведь их дети – это вовсе не есть их буквальные копии, и у них, у детей, от рождения могут быть совсем другие мечты и желания, чем у «взрослых» родителей. Но нет. Отцы и матери все равно выступают в роли непререкаемых мудрецов и руководителей и сплошь да рядом не терпят никаких возражений. Не все, конечно, не все. Но, увы, слишком многие… Хотя есть и другая крайность – полная беспомощность перед вопросами жизни и панические метания в связи с этим от одних рельсов к другим: ведь «родительский долг» остается… Истерики, скандалы, слезы и крики, полное безволие именно тогда, когда нужно проявить твердость, когда действительно нужно – спасти… Вместо того, чтобы спокойно осмотреться вокруг себя и попытаться увидеть, услышать то, что не видели, не слышали раньше, потому что кто-то (или что-то) заставил или научил закрывать глаза и зажимать уши… Вместо того, чтобы попытаться разобраться и объяснить, понять…