О-О

– Сволочь! – вдруг завопил Беер-Шева и, оторвавшись от плеча Призрака, бросился на босса. – Это ты его смерти хотел, гад! Ты его убил, сволочь! Гадина!

Если бы не своевременное вмешательство Русли, Беер-Шева наверняка успел бы вцепиться в длинную барбурову шею. Но бультерьер с удивительным проворством выдвинулся вперед и перехватил нападавшего. Теперь тот, болтая ногами, висел на мощной руке телохранителя, верещал и, выкрикивая проклятия, безуспешно пытался дотянуться до Барбура кулаком. Кац смеялся, довольный представлением, Бенизри тоже подхихикивал.

– Хватит! – закричал Призрак. – Беер-Шева, хватит! Он тут еще теплый лежит… а ты в драку лезешь… Хватит!

– Еще теплый! – захлебнулся смехом Кац. – Ешь, а то остынет…

– Во, видали? – оскорбленно проговорил Барбур, делая шаг назад. – Заботишься о них, как о детях, а они… Чуть глаза не выцарапал, щенок… ты сам-то где был, стервец? Кто за Ромео не уследил – я? Ты! Ты его на Би-крышу пустил, не я! Так ведь? Так! А теперь ты же на меня же и валишь?! Видали?

Беер-Шева всхлипнул и обмяк. Чоколака обнял приятеля сзади.

– Отпусти его! Русли, пусти его, слышишь!

Русли не отреагировал – подобно настоящему бойцовому псу, он подчинялся только хозяйским командам.

– Хрен с ним, пусть живет, – кивнул Барбур.

Телохранитель разжал пальцы, и всхлипывающий Беер-Шева мешком упал в руки эфиопа. Призрак похлопал Чоколаку по плечу.

– Забери его отсюда. Идите наверх, я скоро.

Тот подчинился; спотыкаясь на мусорных кучах, оба гида двинулись по двору в направлении входа в корпус Эй. Кац, недобро ощерившись, смотрел, как они скрываются в темноте.

– Совсем ты распустил фраеров, Барбур, – процедил он и сплюнул себе под ноги. – За такие дела уши резать надо. Или пальцы. Сам не можешь, дай другим, которые умеют.

– Стал-быть, так, – сказал Барбур, игнорируя Каца, словно его тут не было. – Придется ментов вызывать. Иначе никак.

– Что-о? – изумленно протянул Кац. – Ментов?

Ты что, тоже с крыши сверзился?

– Иначе никак, – повторил хозяин Комплекса. – Все равно они сюда придут. Лохи видели, как он убился? Видели. А если лохи в курсе, то и весь белый свет тоже. Стал-быть, лучше самим позвать, подозрений меньше.

Приоткрыв рот с видом крайнего удивления, Кац обвел взглядом двор – как будто видел его впервые. Казалось, он не мог поверить, что действительно слышал своими ушами только что прозвучавшие слова.

– Ну-ну… – наконец произнес он. – Вот какие у тебя кореша, оказывается. Всякое про тебя говорят, Барбур, но такого, чтоб ты сам в ментовку звонил… ты, может, тоже мент?

Барбур гневно вздернул подбородок.

– Ты! Это! – прошипел он. – Щенок вшивый! На кого катишь? Русли!

– Только тронь меня, – хладнокровно отвечал Кац. – Зарежу. Ты знаешь, я не шучу.

Обе руки его напряженно подрагивали в карманах куртки. Бенизри, блестя глазами, стоял рядом.

– Может, хватит, а? – сказал Призрак. – Потом погрызетесь. Не при нем.

Барбур перевел дух и отвернулся от Каца.

– Глупый ты, Кац, молодой. Пацан еще.

Думаешь, это все… – он обвел рукой двор и темную громаду Комплекса, – это все даром? Мы тут жируем, пока ментам это в масть, въезжаешь? А станем залупаться – кранты! Всем кранты – и мне, и тебе, и гидам, и вонючкам. Одни собаки и выживут. А то и собак выкурят.

Он вынул из кармана телефон.

– Стал-быть, звоню я. Приму их тут, покажу, чтоб все путем было… А вам всем лучше линять куда повыше. Ночью они внутрь не пойдут, ноги-руки ломать… Йалла!

Кац молчал, не двигаясь с места.

– Йалла! – повторил Барбур. – Оглохли? Русли, домой! Бенизри, проверь, что вонючки не жгут ничего. И вы все тоже – чтоб не светились. Ну?! Йалла!

Телохранитель повернулся и пошел в сторону лестницы. Сплюнув, двинулся за ним и Кац в сопровождении своей шестерки. Во дворе остались только Барбур и Призрак.

– А тебя, пацан, что – письмом приглашать?

– А его точно похоронят? – тихо проговорил Призрак, глядя на неестественно вывернутые ноги мертвеца.

– Точно, точно… – успокоил его Барбур. – Менты ведь. Они и семью найдут… когда личность установят. Как его звали-то?

Призрак пожал плечами.

– Ромео. Дикий Ромео.

– Да нет. Имя, фамилие… Не знаешь, стал-быть? Вот то-то и оно… Йалла, Призрак, иди. Менты – они как вороны – на труп быстро слетаются…

Когда Призрак, не включая фонаря, умело пробирался по двору к лестнице, он вдруг понял, почему ему так не хотелось возвращаться внутрь. Да разве только ему? Даже бесчувственный чурбан Русли – и тот подчинился боссу с видимой неохотой… В Комплексе явно произошла какая-то перемена – возможно, временная, связанная с недавней смертью, с мертвой грудой странно торчащих конечностей под рампой корпуса Би. Огромное, нависающее над миром здание дышало угрозой – не обычной, повседневной, хорошо изученной и потому перешедшей в разряд привычки – а новой, неизвестной, куда более страшной.

Самое неприятное заключалось в том, что Призрак не мог даже приблизительно указать на источник этой угрозы, чтоб хотя бы знать, чего именно беречься – невидимая и всепроникающая, она, казалось, была растворена в воздухе, которым он дышал, в лунном свете, освещавшем ему дорогу, в бетонных стенах с осиротевшими надписями «Тали, Тали, Тали…». На площадке цокольного этажа, уже поставив ногу на первую ступеньку, Призрак вдруг почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Страх парализовал его; с трудом протолкнув в легкие отвердевший воздух, Призрак медленно повернулся и включил фонарь.

В коридоре стояли собаки – много собак, едва ли не вся стая. Их остро настороженные уши торчали, как листья диковинного сада, уходящего в глубь темноты – туда, куда не мог дотянуться слабый луч фонаря. Собаки стояли неподвижно, уставив на Призрака зоркие мерцающие глаза и ожидая сигнала вожака; впереди, низко наклонив лохматую башку, застыл и он сам – крупный черный кобель из тех, кому доверяют большие овечьи отары и кто не боится ничего на свете, кроме грозы.

Призрак нашарил палку, припасенную возле лестницы специально для таких случаев. Заметив его движение, вожак подтянул верхнюю губу и предупреждающе оскалился. Оскал этот был похож на ухмылку – в самом деле, могла ли помочь палка против такого количества пастей?

– Что? – вызывающе выкрикнул Призрак. – Чего вам надо? Поживу учуяли, да? Человечинки захотелось? Хрена вам, а не человечинки, людоеды… Сейчас менты приедут, всех постреляют. Пошли прочь! Прочь!

Черный пес едва заметно шевельнул хвостом, и внезапно Призрак понял, что собаки не собираются нападать. Тогда что? Зачем они вылезли из своего подвала? Что выгнало их наружу, встревожило, заставило сбиться в такую тесную кучу? Неужели их спугнула та же неведомая угроза, которая не дает дышать ему самому? А может быть, они ищут союзника? Союзника? Но как они могут искать союзника в человеке – своем главном враге, хищнике и садисте? Значит… значит, тот, другой враг – еще хуже, еще страшнее, еще безжалостней… Призрак похолодел.

– Ничего… – хрипло проговорил он, глядя в черные собачьи зрачки. – Не бойтесь, это пройдет. Вот увезут Ромео – и пройдет. Все будет как прежде. Идите к себе. Не бойтесь.

Повернувшись спиной к стае, Призрак стал подниматься по ступенькам. Вряд ли ему удалось успокоить собак – скорее они должны были еще больше встревожиться, оценив масштабы человеческого страха. «Ну и пусть… – мстительно подумал Призрак. – Не одним же нам бояться». Эта мысль неожиданно принесла облегчение.

В комнате гидов стояла тишина – не мягкая, дремотная тишина ночи, но напряженное, чреватое криком безмолвие беды. Из дальнего угла, с матрасов Мамариты и девушки Хели доносились едва слышные всхлипы, больше похожие на шелест, чем на плач. Чоколака и Беер-Шева молча сидели перед оконным проемом, распахнутым в полнолуние. Пустыня светилась внизу мертвенным голубоватым светом. Призрак подошел, примостился рядом.

– Что там? – не поворачивая головы, спросил Беер-Шева.