Сезон крови

Рик отвернулся от окна и встал лицом к нам, плотно сжав губы и играя желваками.

– Суть в том, – продолжал Бернард, – что я не такой уж безобидный неудачник, каким вы меня воображали. У меня не было практически никакой личной жизни за пределами нашей компании. Девушки никогда не обращали на меня внимания, а если и обращали, то лишь затем, чтобы посмеяться надо мной или одарить таким взглядом, который ясно дает понять: они ни за что в жизни не связались бы с кем-то вроде меня. Дружба и связь с вами не могла заменить всего… но когда вы все разошлись кто куда, каждый своей дорогой, я пошел своим путем. Я прекратил убегать от ярости. Я повернулся к ней лицом, схватил ее и использовал. Для начала признание: я не служил в морской пехоте, но я уехал вскоре после окончания школы. В конце концов, мне тоже надо было чем-то заняться, так ведь? Вы все для себя что-то нашли, но у меня не было ничего, никакой жизни или планов, или девушки и будущей жены, не было даже тюремной камеры, чтобы скоротать время.

– Говнюк, – пробормотал Рик.

– Загулы моей матери начали сказываться на ее здоровье. От всей этой выпивки она потихоньку разлагалась изнутри, но все еще была относительно молодой, и я знал, что, скорее всего, долгие годы буду заботиться о ней, так что начал все обустраивать за несколько месяцев до выпуска. На морской пехоте я остановился потому, что знал: всем от этого просто крышу снесет. Кто бы мог подумать, что тощий коротышка Бернард в очках-аквариумах станет морпехом? Я всем объявил, что собираюсь именно туда, а на самом деле откладывал каждый цент, который получал, работая после школы. До сих пор помню последний вечер в Поттерс-Коув. После выпуска прошло какое-то время, так что ты, Рик, уже несколько месяцев как сидел, но Донни и Алан, вы устроили мне ужин в ресторане Браннигана, помните? Мы заказали отбивную с картофелем и пиво и… Мы столько смеялись в тот вечер! В те несколько часов жизнь казалась почти выносимой. Отличное вышло прощание, вот только на следующее утро, когда вы довезли меня до автобусной станции, я отправился вовсе не в тренировочный лагерь.

Я заметил, как Дональд покачал головой, затянулся незажженной сигаретой и пробежал пальцами по волосам.

– Безумие какое-то.

– Но меня ждала новая жизнь. Я уехал, чтобы наконец взяться за дело, которое, как я теперь понял, было моим предназначением. – Какое-то время Бернард молчал, но кассета продолжала крутиться. – Понимаете, все мы испытываем ярость, но только немногие осознают, что с ней делать, как полюбить и воспитать ее, как преданного питомца. Я отправился в Нью-Йорк, снял комнату и жил там, пока у меня не закончились деньги. Меньше чем через год я возвратился в Поттерс-Коув и рассказал вам о том, как повредил колено из-за падения с учебной платформы. Я действительно повредил колено, но учебная платформа тут ни при чем. По правде сказать, я упал во время погони. Люди очень быстро бегают, когда боятся. Когда они в ужасе. Нью-Йорк был восхитительным. Я и вообразить не мог, что он будет настолько подходящей обстановкой для начала моего пути, но уже через несколько дней все стало таким очевидным. Я увидел город как человеческий зоопарк. И стал в нем надзирателем. Вот что я понял, оказавшись во мраке: сила, которой мне недоставало всю жизнь, всегда была со мной. Если всего лишь отступить на шаг и отделить себя от остального стада, все меняется. Тогда я понял, что могу делать все, что захочу. И преобразил мир вокруг себя из зоопарка в бойню.

У меня перехватило дыхание, и я посмотрел на Рика, который ответил мне взглядом, в котором ясно читалось: «А я говорил».

– Какого хрена все это значит? – спросил я.

– Подумайте обо всех прошедших годах, – говорил Бернард. – Обо всех воспоминаниях, которые вы не можете или не хотите оживить. Подумайте о тех случаях, когда что-то во мне казалось немного неправильным, как будто чуточку странным, как будто концы не совсем сходились с концами. И подумайте о том, как на это реагировали вы, как отмахивались от несоответствий точно так же, как отмахиваетесь от случайного звука среди ночи. С вами когда-нибудь такое случалось? Лежишь в постели, вокруг темно, – и вдруг откуда-то раздается посторонний звук? И ты знаешь, что это тебе не приснилось и не послышалось, что это не что-то обычное. Ты знаешь, что этот звук посторонний, что ему здесь не место, но – даже если ему нет никакого нормального объяснения, даже если это может оказаться грабитель или еще черт знает что, ты поворачиваешься на другой бок и забываешь о нем… А вы никогда не гадали, что обнаружили бы, встав с постели?

– Я так устал, – продолжил он после тяжелого вздоха. – Я так ужасно устал. У меня все было под контролем, или, по крайней мере, я так думал, а потом все рассыпалось. Я не мог сосредоточиться на работе, я знал, что мать умирает, я… знал, что без нее моя жизнь покатится под откос. Мы могли выплачивать ипотеку только благодаря ее накоплениям и пособию по инвалидности каждый месяц. Без этих денег, даже работая, я не смог бы оставить дом, я знал, что потеряю и его. Я больше не мог держаться, я… все так запуталось. Не мог думать… Мысли все путались, понимаете? Все эти треклятые голоса одновременно, и… Я не мог работать, меня уволили, потом мама умерла, банк забрал дом, я… Боже мой, как она страдала. За что? За что!

Он выкрикнул эти слова еще три раза, с такой яростью и так громко, что звук в больших колонках стал практически неразборчивым. Я почувствовал охватывающий меня холод. Бернард казался полнейшим, бесповоротным безумцем.

– Господь оставил меня. – Дрожь в его голосе выдавала едва сдерживаемые слезы. – Переехав сюда, к Сэмми, я точно знал, что мое время подошло к концу. Я свое дело сделал, оставил по себе память… мне не страшно, теперь уже совсем. Встреть страх лицом к лицу, говорят нам, и ты сможешь его одолеть. Это правда. Все правда. Я повернулся лицом к своему страху… и стал им. То, что вы видите, – невероятно, но все это правда.

– Я буду скучать, – произнес он через несколько секунд. – Я не тот, кем – чем – вы меня считали, но я по-прежнему ваш Бернард, верный Султан, один из вас, навсегда. Мы всегда останемся вместе, что бы ни случилось. Мне бы так хотелось, чтобы этого было достаточно, но спросите себя: достаточно ли этого? Как бы мне хотелось рассказать вам правду о себе, о моих делах, но если вы хорошенько вдумаетесь и перестанете себе врать, то поймете: ответы всегда были прямо перед вами.

Дональд с трудом поднялся на ноги.

– Он свихнулся.

– Мне нравится мысль о зимней смерти, – перебил его голос Бернарда. – Все голо, холодно и неподвижно – отличное время, чтобы отойти в сторону после того, как я исполнил свое предназначение и сделал все, что мог, заслужив себе место на той стороне, в мире тьмы. Это моя судьба, она была назначена мне с самого рождения. Когда потеплеет, когда мир согреется и начнет оттаивать от зимнего холода, вы лучше поймете, о чем я говорю. Вы собственными глазами увидите плоды моих трудов. Гнилые плоды, но тут уж ничего не поделать. Как в прежние времена из человека выпускали болезнь, мрак и порок, пуская кровь, я пустил кровь этому миру, позволил ей течь по улицам, чтобы указать вам путь. Именно поэтому я не могу вспороть себе вены, как бы мне этого ни хотелось. Да, – сказал он с тихим удовлетворением. – Она мне понадобится там, куда я отправляюсь… в самой грязи… вне Земли. И, вполне может статься, вам придется пойти следом за мной. Но теперь мне надо идти. Пора.

Наступила тишина, но мы все еще могли различать дыхание Бернарда. Наконец он заговорил вновь, но на этот раз голос, бесстрастный, лишенный всякого выражения, мог принадлежать кому угодно:

– Будьте трезвы, не спите! Ваш противник, дьявол, бродит, как лев рыкающий, ищет, кого сожрать.

Никто не сдвинулся с места до тех пор, пока не закончилась кассета, и магнитофон щелкнул, громко, жутко и окончательно. Онемев, мы сидели в тишине, пока Рик не вынул кассету и не перебросил ее мне. Я поймал ее и вернул обратно в конверт, не желая больше ее касаться.