Страница 15 из 15
И понял я, что делает «Аквариум» на сцене, лишь на двенадцатом концерте. Это был тот самый концерт, после которого я уже перестал их считать. Дело было в Рязани, зимой, и в середине песни я вдруг въехал! В ощущение песни, в ощущение того, что происходит на сцене. И как только я въехал, то у меня тут же руки зажили без меня…
– Что же это за песня была?
– Да я уже и не помню… Но произошло тогда то, что потом произошло в «Аквариуме» всего один раз… в середине песни раздались аплодисменты – свету! Я точно знаю, что это были мне аплодисменты, и я тщательнейшим образом следил, чтобы больше такого не происходило. Потому что не должно быть отвлечения на что-то конкретное, это называется «тащить одеяло на себя» – есть такой театральный термин. И такое со мной в «Аквариуме» произошло всего один-единственный раз после этого. Случайно тоже у меня получилось… Произошло же то, что при моем слухе чрезвычайно маловероятно… я попал в долю! И тоже аплодисменты, и тоже я потом приходил к Борьке извиняться, хотя он не принимал этого категорически, он считал, что все было хорошо, но я-то понимал, что так быть не должно.
– Насколько я могу судить, ты до «Аквариума» был связан по работе с театром?
– Да. Я как художник по свету состоялся в Народном театре Политехнического института, моей альма-матер. Этим я обязан художественному руководителю этого театра Валерию Степановичу Суслову. Все мои профессиональные основы закладывались именно в этом театре. Но пришло время, когда мне сказали: «Хватит уже! Иди и займись всем этим на профессиональной сцене!» Ну а к тому времени театр как раз заканчивал свою жизнь, и с 1988 года я уже профессионально занимаюсь светом. Я поработал во многих театрах Питера.
– В какой степени, на твой взгляд, то, что ты делаешь как художник по свету в «Аквариуме», получается адекватным тому, чего бы ты сам хотел в результате?
– Адекватность – это, на мой взгляд, главное требование к моей работе. В принципе. Быть адекватным тому, что происходит на сцене. На этом строится все! Насколько все получается так, сам я сказать не могу, но стараюсь быть адекватным на сто процентов. Говорят, мне это удается.
– Но, наверное, многое зависит от технологических возможностей… Они ведь всюду разные. Одно дело – западные страны или российские города… Или хорошие концертные залы и не очень большие клубы…
– А на это и есть мастерство. В таких случаях я обычно говорю – «Борисыч рас…яев[1] не держит. У него каждый в своем деле классный специалист». И один из параметров мастерства – это как раз умение сделать из г… конфетку. То есть в зале, оснащенном скромно, создать максимальную степень адекватности тому, что происходит на сцене.
– С 1993 года ты постоянно работаешь с группой и, соответственно, путешествуешь с ней по всем городам и странам этой планеты…
– Да, так оно и есть. Я всегда с группой. Ну меня не было только, когда на операции валялся… Ну а так – всегда.
– Любопытна твоя точка зрения на эволюцию «Аквариума» за те годы, которые ты его наблюдаешь.
– Вот насчет эволюции тут сложно… Тут я, боюсь, ничего не смогу сказать… Я не замечаю эволюцию… Эволюция – это, как я понимаю, куда-то направленное движение, да? Так вот куда оно направлено, это движение, я не вижу абсолютно, не понимаю, и самое-то главное, я даже и не хочу этого понимать. Что для меня стало одним из главных критериев ценности «Аквариума»? Постоянство непостоянства. Нет никакого шаблона. И это относится к музыке, к одежде, к составу музыкантов, в конце концов, сейчас в меньшей степени, конечно, а раньше так все постоянно менялось, и вот это мне очень импонирует. До сих пор.
– А если говорить про аквариумные пластинки? Ты ведь их слушаешь?
– Слушаю конечно! Но с чисто утилитарной целью… Вот, например, начинается сезон, и я хочу понять, что у нас в этом сезоне будет. Прихожу на репетиции, обязательно! Сижу на репетициях, слушаю и смотрю. Мне нужно въехать в ощущение того, что у нас будет происходить в этом сезоне. Потом я для себя это формулирую, вербализую, даю этому какое-то свое название. И, как правило, этим названием делюсь с Борисычем. Отнюдь не всегда попадая в то, что он ощущает.
– Чем же эти дискуссии…
– Нет, это не дискуссии. Это я делюсь. Так же, как и Борисыч делится со мной. И с той же целью я слушаю альбомы. В том состоянии, когда они еще только будут изданы, перед выходом. Звучание на концерте и на альбоме – они же разные. И вот когда у меня складывается максимально объемное ощущение, я уже понимаю… нет, не так… я до сих пор не понимаю, что я делаю, но знаю, что делаю это правильно. Естественно, ремесло есть ремесло. Но при этом никогда нету ничего фиксированного. Я никогда, как правило… ну, не то чтобы никогда… но в большинстве случаев просто не знаю, что сделаю в следующее мгновение. Теперь меня уже достаточно хорошо знают на очень многих площадках и уже не пристают со всякими дурацкими вопросами. А так мне все время приходилось объяснять, что у нас не бывает партитур. У нас только программа, которую Борисыч пишет за десять минут до концерта. Сам пишет, сам и нарушает.
– Ты от нее отталкиваешься?
– Я отталкиваюсь от ощущения. И потом я чувствую… вот сейчас наступит момент, когда Борисыч начнет лепить что-то свое в программе. Но я ничего не делаю, пока не услышу вступление. Чтобы убедиться, что звучит именно та песня… Как правило, я угадываю, что будет не песня из программы, но какая же будет – это невозможно угадать. Я строю организацию светового управления именно таким макаром, чтобы в любой момент можно было сделать много чего неожиданного.
– Ты ведь можешь дать какой-то другой свет…
– Да.
– Полутона…
– Да.
– Изменить световую картину в целом.
– Да. Да. Да. Вообще-то, в свое время, когда я спросил Борисыча в 93-м году, чего он хочет от света, как он себе его представляет, то он сказал так: «Мне нужен такой свет, которого нет ни у кого». Это было и это остается одним из генеральных принципов моей работы. Но кроме того, я считаю, что у «Аквариума» должен быть такой свет, чтобы любое движение музыканта на сцене меняло на нем освещение. У меня свет очень резкий, пятнистый, неровный, но именно как раз благодаря этому на сцене все время происходит световое непостоянство. Потому что ведь самого по себе света не видно. Он виден тогда, когда он на что-то попадает. Вот скрипач повернулся к басисту – и все, и он уже другой. В какой-то степени живость света имеет место в любой группе, но я считаю, что степень живости света в «Аквариуме» выше, чем в других группах. Опять же в силу непостоянства всего, что происходит на сцене. И свет в силу этого тоже непостоянен. Кстати, вот причина, по которой я уже перестал совершенно работать в театрах.
– Тебе надоела статика. Повторы одного и того же.
– Да, совершенно точно! Я не могу больше уже… как это – сейчас одно, но и завтра то же самое! Да на хрен мне это надо!
– Но ведь когда выступает тот же «Аквариум», то нередко повторяется программа, и повторяется по песням, а иногда даже день в день, и песня за песней. Как же ты на этом фоне импровизируешь? Одни и те же песни, одни и те же звуки, а иногда и движения. Тут же ведь особенно ничего нового не придумаешь.
– Склероз выручает… Я просто не помню, что я прежде делал… (Смеется.)
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
1
Слово на букву «п».