Канцоньере

Скажи: Меня предал бумаге

Заочно любящий вас бард.

Весь мой азарт

В том, что взываю к вам в усердье

С семи холмов – о милосердье.

LIV. Perch’al viso d’Amor portava insegna

Светом любви в ее взоре паломница

Тронула мукою сердце беспечное:

Мне эта мука навеки запомнится.

Следом ступил я на травы зеленые –

Слышу звучанье далекое встречное:

Даром в лесу тратишь время бессонное!

Сжался в комок я под буком, где глас настиг,

В мысли томительной даль озирающе,

Путь мой увидел я полным опасности, к

Дому пошел и вернулся средь дня еще.

LV. Quel foco ch’i’ pensai che fosse spento

Тот огонь, который мнил погасшим

От ветров холодных и от лет в остуде, –

Все в душе пылает свечкою на блюде.

Искры не задуты: затаились

Под золой от взгляда, только вижу внове:

Вот опять исчезли, вот явились, –

И в глазах остывших слезы наготове.

Слезы, вас поймать хочу на честном слове:

Проводник печали прочь вы будьте! –

Но молить об этом – как о чуде.

Пламени какого б не залили воды –

Те, что ныне хлещут из очей унылых? –

Бог любви не прочит нам другой погоды.

Весь в противоречьях, сердцу милых,

Примирить желанья я не в силах:

И едва любое кануло в подспуде,

Как другое тотчас объявилось в люди.

LVI. Se col cieco desir che ‘l cor distrugge

Когда от боли ум мой не ослеп

И верный счет часам им не утрачен,

То день сегодня был мне предназначен

Как срок награды высшей от судеб.

Но что там за обвал росток погреб,

Суливший плод, я думаю, удачен,

Кем это мой курятник окарачен,

И колоса зачем не емлет цеп?

Увы, не знаю! экое мошенство!

Ведь упованье славы мне всучил

Эрот – и жизнь мою лишил блаженства.

А некто, помню, в древности учил:

Не полагай достигнуть совершенства,

Покамест в Бозе ты не опочил.

LVII. Mie venture al venir son tarde et pigre

Мои везенья на ногу нескоры –

Грядущее темно, порыв велик:

Бросать невмочь, а ждать я не привык –

И тотчас расползаются как воры.

Увы, скорее рак полезет в горы,

Снег закипит иль море станет вмиг,

И солнце на Востоке спрячет лик,

И Тигр с Евфратом съединят заборы, –

Чем обрету я мир иль передых

Иль Лауру Любовь переиначит:

Две бабы стакнулись для дел худых.

Мой вкус сошел с ума: не фордыбачит –

И ложка меда в бочке бед моих,

Конечно, значит только то, что значит.

LVIII. La guancia che fu già piangendo stancha

Щеку, изборожденную слезой,

Скорее на, мой сударь, преклоните

И с тем взашей изменника гоните,

Что убелит виски вам сединой.

Затем свободной левою рукой

Прошедшим дням пути загородите

И от июлей – к январям идите:

Путь долог, лет запасец небольшой.

А из – вы пейте соки трав целебных,

Что гонят, прослабляя, боль души –

Горьки, но свойств исполнены волшебных.

А за меня – молитесь от души:

Да убегу вод Стикса непотребных, –

Когда мои мольбы нехороши!

LIX. Perché quel che mi trasse ad amar prima

Пусть тот, кто меня в эти сети завлек,

За них меня судит, –

А только желанье во мне не избудет.

Попался я в петли волос золотых

По воле Эрота,

И стрелкой холодной из глаз ледяных

Пронзил меня кто-то, –

И новая сердцу явилась забота,

А прежней не будет

Ему до поры, пока прочь не отбудет.

Но милый мне вид белокурых кудрей

Платком опечатан,

А пламень невинный прекрасных очей

При встречах – запрятан.

Солдат, и горами крутыми укатан,

В чести не оскудет:

Его от присяги и смерть не отнудит.

LX. L’arbor gentil che forte amai molt’a

Любезный ствол, люблю вас много лет,

И ваши ветки внемлют благосклонно

Цветам воображенья и резона,

В которые мой хилый ум раздет.

Как вдруг вы поняли, что вам на след

Держаться к нам все дружеского тона:

Не обессудьте – и моя канцона

Отныне не пеан, собранье бед.

Но что же скажет ученик мой бедный,

Когда поймет он из моих стихов,

Что пыл любви – болезненный иль вредный?

Будь он пиит, будь деятель верхов –

Клянусь, что он не сносит потрохов

В сем разе, ни головушки победной!

LXI. Benedetto sia ‘l giorno, e ‘l mese, et l’a

Благословен тот светлый скол времен

И та страна, та местность незабвенна,

Где ясных глаз не избежал я плена,

Где милой девой был я взят в полон.

Я сладкой ревностью бывал смущен –

Пребудет и она благословенна,

Любви стрела и счастья перемена,

И боль, которой я не обделен.

И вы благословенны, слезы боли

И вздохи, и стенанья без числа,

Вы, знаки самой сладостной неволи.

И ты, строка, что деву вознесла

Над миром звезд в сияющем престоле –

Владычицей тоски и ремесла.

LXII. Padre del ciel, dopo i perduti giorni

Царю небесный, после стольких суток,

Растраченных в мечтаниях пустых

С томленьем вящим в органах моих

К той, коей красота мутит рассудок, –

Благослови, да буду боле чуток

К путям иным, к делам для нужд благих,

А сеть соблазнов, сердцу дорогих,

Да отжену, сколь мне разрыв ни жуток.

Знай, Господи, одиннадцатый год

Под бремем тяжким я изнемогаю,

И труд великий что ни день растет.

Не по заслугам я перемогаю.

Ты, что приидешь в Царствие вот-вот,

Смотри: мой грех к Твоим стопам – слагаю.

LXIII. Volgendo gli occhi al mio novo colore

Заметив странный цвет моих ланит,

Напомнивший кому-то колер трупа,

Вы, сжалясь, мне кивнули, чем нескупо

Мне отпустили жизненный лимит.

Итак, беглянка-жизнь опять со мною,

Нескудный дар прекрасных ваших глаз

И нежно-серафического гласа:

По ним я место узнаю и час,

Как мул ленивый чувствует спиною –

Откуда ожидать ему атаса.

Ключи от сердца для любого часа

В руке у вас – и я безмерно рад

При ветре плыть любом: и в дождь, и в град, –

Любая вещь от вас меня живит.

LXIV. Se voi poteste per turbati segni

Когда б вы, о презренье заявив,

Потупясь, гордо голову закинув,

Удрав, укостыляв, уползши, сгинув,

Гримасками зевот передавив,

Кунштюков ли других нагородив, –

Ушли б из сердца, грудь мою покинув,

Где первобытный лавр, красы раскинув,