Главный редактор

Каждую секунду она находилась начеку, стараясь уловить «сигнал к действию», о котором говорил Гречишников. Но ничего не происходило. Контактов с ней никто не искал. Никаких тайных знаков и паролей. Все оставалось как раньше. Не считая, конечно, неуловимого Петушкова, которого в редакции не видели больше двух недель.

Отчасти Женя психовала из-за этого. Она надеялась, что, приперев его к стенке, поймет, чего ждать от будущего. Да, могла бы позвонить на мобильный, договориться о встрече, настоять на ней, в конце концов. Что-то подсказывало: ему не достанет духу отказать. Но не делала этого, находя множество причин, по которым звонок считала невозможным. Во-первых, прослушка. Толком ничего не скажешь по сотовому – по телефону бесполезно заикаться о главном. Во-вторых, Петушков сам ни разу не позвонил. Что в сочетании с отсутствием на рабочем месте делало его недосягаемость еще подозрительнее.

Все это напоминало политику страуса, и умом она понимала безотлагательность разговора, но отчаянно не хотела встречаться лицом к лицу с мерзавцем. Нетрудно догадаться, что за выражение будет в его глазах, и какие истинные качества Петушка обнажатся. Чувство гадливости занозой ныло при мысли, что самый уважаемый и почитаемый ею человек предстанет первостатейным засранцем. Женя ходила с тяжелыми сомнениями «позвонить – не позвонить?» и постоянно откладывала трудный поступок, придумывая отговорки, за которые сама же на себя злилась.

Зато она разузнала все, что смогла, о Гречишникове. Досконально изучила сплетни и факты о сферах жизни, до которых доходили его руки. Таких оказалось много. Помимо энергетики он умудрился влезть чуть ли ни во все социальные отрасли. Куда ни плюнь, опосредованно, косвенно – через министерство или принадлежащие компании – кому-то покровительствовал, куда-то инвестировал, чего-то строил и с кем-то водил знакомство. Да, народ его любил, особенно в последнее время, из-за истории с «нефтяным соглашением». Однако в бизнес-среде хватало людей, которые, должно быть, ненавидели и жаждали его крови.

С какими подпольными делишками ей придется столкнуться? Когда ее бросят грудью на амбразуры? И у кого просить помощи, если ее подставят или решат устранить по указке Гречишникова или его врагов (что, впрочем, для нее едино)?

Близкими людьми, которым она доверяла, были Лена и Маша. Но посвятив их в случившееся, она неминуемо навлечет на них неприятности. В то время как на реальную помощь подруг в этой ситуации рассчитывать сложно. Да, у них есть кое-какие связи, и они подняли бы на уши Армию спасения, если бы могли. Но их контакты в высших кругах близко не стояли с птицей такого полета как Гречишников. Серебристый диктофон, похороненный дома в глубине письменного стола, убеждал в этой печальной истине.

Отчасти она цеплялась за сам факт «презента» как за доказательство: в намерения Гречишникова не входит убийство. Ведь зачем делать такой подарок, если не собираешься заполучить обратно то, что записано на нем? И старалась не думать, что диктофон сам по себе носитель информации, а ее задача – работать почтовым голубем.

Так или иначе, но подругам Женя рассказала лишь официальную версию: вторая встреча с Гречишниковым потребовалась, чтобы согласовать материал для «Звездной пыли». С унылой миной сообщила, что затея вытащить нужную информацию, увы, провалилась. Что удалось выбить только интервью для Лены, которая вольна делать с ним, что угодно. Ложь стоила усилий, и казалось, подруги почувствуют неладное – слишком хорошо знали ее. Но Маша витала далеко от журналистских будней и, как обычно, не вникала в детали, куда и зачем Вжик моталась во имя согласований, конференций и так далее. Для нее Гречишников был очередным редакционным заданием Жени, не более. Что до Лены, ту волновало здоровье сына, который с трудом шел на поправку. Краткую заметку о добермане Зюзе втиснули в номер только потому, что под статью зарезервировали место на задворках журнала. Кроме того, у Лены среди первоочередных значились более важные задачи. Интервью с Джейсоном Беркли было одной из них: оно претендовало на главную тему июльского номера.

Женя рассказала подругам про свидание с ним в Питере, но неохотно и сдержанно, что породило подозрение: она явно чего-то не договаривает. И если относительно Гречишникова ей удалось обвести Машу и Лену вокруг пальца, то в этой истории их бдительность была на высоте.

Они вытягивали подробности, поэтому пришлось удовлетворить пристрастное женское любопытство, рассказав основные факты. Как он перезвонил после интервью и пригласил поужинать. И как не состоялась встреча по воле Петушкова, подкинувшего внеурочную работу (умолчав о действительной причине, она покраснела, но подруги объяснили смущение иначе). Как Джейсон наткнулся на нее в баре отеля на Исаакиевской площади и уговорил остаться на ночь. Как смеялись втроем со Стивом и гоняли по ночному городу на байке. Лазали по крышам и смотрели на красоты Питера. А потом вернулись в гостиницу, и он заказал ей билет на самолет.

Когда рассказ закончился, Маша возмутилась:

– Ты что, не спала с ним?! Да как можно умудриться в таких условиях не переспать с Беркли? Высший пилотаж глупости! Если хочешь, это просто… просто оскорбительно, да!

– Факт, что не было секса, похож на необоснованную ложь лучшим подругам, – поддержала Лена. – Давай-ка, колись, что случилось на самом деле.

– Клянусь, ничего.

– Вжик, мы знаем тебя как облупленную. На лице написано: о чем-то умалчиваешь.

Она пожала плечами. Что рассказать? Как Джейсон читал ее мысли? Про поглотившее наваждение и глубину глаз сеятелей добра? Про меткость замечаний о ее душе и отказ брать в штурманы? Про растерянность, обиду, непонимание? И вместе с тем радость, что кто-то видит ее без прикрас… Расскажи она обо всем, вердикт относительно «глупости» не изменится. Пожалуй, подруги лишь утвердятся во мнении, что Вжик повредилась умом, раз упустила такую возможность.

Джейсон затронул что-то, о чем она смутно догадывалась, но раньше не сталкивалась. Он прикоснулся к той части души – не сердца, не ума и уж, конечно, не тела, а именно души – которая всегда была окутана чем-то плотным и непроницаемым.

До памятной ночи в Питере само понятие «душа» казалось ей абстрактно-философской категорией. То есть да, она многое читала на эту тему, и представление по этому поводу сформировалось давно. Например, выражение «душа болит» означало тревогу. «Душа в пятки ушла» – страх. Под «душевными терзаниями» подразумевались психологические страдания. А под «душевностью» – теплота и близость. После встречи с Джейсоном ее внутренний филолог потрясенно молчал, переваривая новое буквальное значение этого слова.

Тогда, на диване в гостиной она физически чувствовала, что у нее есть душа. И потом, на крыше, когда душа по неизвестным причинам уходила в пятки, – это был не страх, а физическая боль потери. Душа перестала быть синонимом, которым можно удачно заменить тавтологию в статье.

Сформулировать открытия, происходившие внутри, Женя пока не могла. Но знала, что их первопричиной стал Джейсон. Объяснить это было так же сложно, как слетать на Марс и обратно. Маша и Лена не поймут. Она бы на их месте точно не поняла. И делиться тем, в чем сама толком не разобралась, не хотелось.

Поэтому лишь отметила детали, которые красноречиво указывали, что Джейсон Беркли внимательный и галантный джентльмен. А в конце охладила пыл подруг замечанием, что вообще-то у нее есть Юра. Да, не все гладко и радужно, но сбрасывать его со счетов неправильно. Те обменялись скептическими ухмылками, из которых следовало, что ни одна, ни другая не поверили, будто этот вялотекущий роман остановил бы своенравную Вжик.

Тем временем, в отношениях с Юрой действительно наступил критический момент. После ее возвращения из Питера они общались дважды, и оба раза – по мобильному. Отсутствие встреч говорило само за себя. По телефону Юра намекал, что происходящее между ними все меньше похоже на что-то вразумительное. Но Женя отвечала невнятно или вовсе перескакивала на другую тему. Вносить ясность в формат общения с ним не было ни сил, ни желания.